Прапорщик мигом оказался на ногах.

– Виноват, товарищ капитан!

Кондратьев сменил гнев на милость:

– Ты что, Серега, не мог подойти и по форме обратиться? Сказал бы: товарищ капитан, не желаете ли тушеночки, позвольте, я вам баночку открою-с…

– А маслин на педияровом масле не желаете-с? – спросил прапорщик Иванов.

Довольные друг другом, вояки расхохотались. Маслины оба есть так и не научились. Сколько ни объяснял, в чем прелесть соленых маслин, рядовой Сабиров, ничего не помогло.

«Маслин первый раз как кушают? – вопрошал азербайджанец Сабиров и поднимал палец. – Берут черный чурек, мажут сливочный масло. Бутерброд, да? Потом кушают маслин с бутерброд. Это первый раз, да? Второй раз маслин кушают без бутерброд, клянусь! Второй раз уже так вкусно, что бутерброд не нужна, э!»

«Азербайджанец в ВДВ – редкий случай», – в который раз подумал капитан.

И тут же сделал резкий выпад. Изобразил, будто отправляет кулак в пах подчиненному Иванову.

– Хек! – вскрикнул ротный.

«Ложный выпад, – мгновенно сообразил Иванов. И вскинул руки, защищая голову. – Следующий выпад будет не ложный, а прямо пяткой в висок».

На это и рассчитывал капитан. Всадил пятку туда, куда Иванов не ждал. Аккуратно вставил босую ногу в промежность десантного прапорщика Сергея Иванова.

Иванов брякнулся на африканский песок, словно очумевший от жары пес.

– Что, Серега, притомился? – поинтересовался Кондратьев. – Что скажешь, Зоркий Сокол?

Вся рота, забыв о деликатности, смотрела на поединок. Здесь асы показывают классы. Прямо посреди безводных дагомейских холмов.

Продышавшись, прапорщик нашел достойный ответ:

– Смотри, Василий, хлопцы возвращаются. Устроил ты баньку этому Агееву.

Я лежу, а он бегает.

Кондратьев всмотрелся в унылый пейзаж. Холмы заливало безнадежно жестокое солнце. Кажется, где-то на востоке что-то перемещалось. Нагнувшись, капитан выдернул тушенку из руки Иванова:

– Отдохни, сынок. А я пока пожру.

Спасибо тебе.

Кондратьев сорвал с ремня штык-нож, вспорол банку и тремя движениями срезал крышку. Вонзил нож в мясо и стал есть.

Десантники, повалявшись, забыли о гудящих ногах и вспомнили о голоде. Полезли в вещмешки. Достали штык-ножи. Над дагомейской полупустыней полетел радостный мат.

В «Арагви» разве так накормят? Заворочались в норах суслики. Ребята из страны, южной точкой которой служит Кушка на тридцать пятой параллели, поедали из банок мышцы давно убиенного украинского бычка.

В семи градусах северной широты от экватора. Под пальчаторассеченными листьями пальм, не дающими никакой тени.

Увязая в иссушенном песке, быстрым шагом вернулись разведчики. Они напоминали загнанных лошадей. С трудом справляясь с дыханием, сержант Агеев вскинул руку к виску:

– Товарищ капитан, задание выполнено. До деревни два километра. Дорога ее огибает. Имеется указатель на синем фоне:

Губигу. Черномазых мы не видели.

– Хорошо. Вы свободны… Слышал? – сказал Кондратьев, обращаясь к Иванову. – Настоящий комсомолец наш Саня Агеев. Доставай карту, посмотрим.

Прапорщик достал из планшета карту, разложил ее на песке, и они принялись внимательно рассматривать нагромождение линий и цветов.

– Да, это она. Другой деревни поблизости нет.

– Ну и отлично. Иди собирай роту, через двадцать минут выступаем.

Черт побери всю эту Западную Африку.

Разведчики допивали из железных восьмисотграммовых фляг дагомейскую воду. От нее отрыжка, как из скважины с сероводородом.

Хлопцы наспех протыкали банки с тушенкой. Жалкими запасами слюны размачивали черные сухари. По этим несъедобным хлебцам советского солдата можно узнать где угодно.

Тем временем прапорщик Иванов рванул по зыбкому дагомейскому песку к роте. Поев, десантники, как могли, закрывали головы от солнца. Кто носками, кто с помощью запасной пары белья, а кто просто руками. Послеполуденное солнце решило пленных не брать. Целилось всем сразу и прямо в мозг. Прямой наводкой.

От командира до роты Иванов проложил колею, будто проехал на второй передаче такой странный малолитражный вездеход. Развалившиеся десантники уже дремали.

– Встать, желудки! – загремел страшным голосом Иванов. – Проверить оружие! Попрыгать! Рота-а-а-а, к бою!.. Семьдесят первый год кончается, а они, понимаешь, дрыхнут. Так всю жизнь проспите, желудки хреновы!

Рота в мгновение ока преобразилась в муравейник. На учиненное русскими безобразие с негодованием поглядывали кружащие неподалеку странные пернатые твари Дагомеи.

Они имели не большее представление о тайной миссии вооруженных до зубов людей, чем правительство в Порто-Ново.

Капитан тем временем зашагал по большой нужде к ближайшей сопке. Тьфу, какие, к черту, в Африке сопки! К ближайшему холму. Прежде чем исчезнуть из поля зрения своих, скинул с плеча автомат. Сбросил предохранитель. Передернул затвор.

Кто их знает, этих негритосов. Им хочешь как лучше. А у них выходит как всегда.

Выйдя из-за холма, Кондратьев закинул автомат за спину и подошел к строю.

Всмотрелся в загорелые лица и подумал, что с такими ребятами они смогут пол-Африки перевернуть. Вот уж милое дело, черномазых на уши ставить.

– Орлы – они и в Африке орлы! – выдохнул он, и никто не удивился. – Сейчас займем деревню Губигу. Пойдем цепью.

Каждый прикрывает спину соседа справа.

Всем ясно?

Да уж куда яснее.

– Так точно, товарищ капитан! – рявкнула в унисон рота.

Полупустынные твари в ужасе забились в дальние углы своих нор. Митинги в этих краях проводить не принято. Тем более на русском языке.

Кондратьев на секунду впал в задумчивость, взглянул на свои часы, потом на прапорщика Иванова. Не забыл глянуть и на вытянувшегося по стойке «смирно» сержанта Агеева. Решил, что ясности все-таки недостаточно, и сказал:

– И не дай вам Бог, орлы, отбиться от стаи. Помнишь, Серега, младшего сержанта Кунцевича?

– Так точно, товарищ капитан, – рявкнул с правого фланга прапорщик Иванов.

– А где мы его потеряли, тоже помнишь?

– В Эритрее, товарищ капитан, – ответил Иванов тем жутким голосом, каким предлагал командиру пообедать тушенкой.

Строго глядя на Агеева, командир задал еще вопрос:

– Что же случилось, Серега, с младшим сержантом Кунцевичем? Отчего же мать сына не дождалась, а?

Кондратьев удовлетворенно отметил, какими мрачными стали лица бойцов, пять минут назад лениво перебрасывавшихся шутками.

– Младший сержант Кунцевич решил сходить за водой. Воду мы брали в ручье.

В Эритрее вода лучше, чем здесь.

– Короче, Серега, – прикрикнул Кондратьев.

– Есть короче! До ручья сто метров от нашего расположения. Местность лесистая…

– Еще короче!

– Есть еще короче! – ответил прапорщик и включил свой обычный голос. – У ручья на младшего сержанта навалились негритосы. Кунцевич и пикнуть не успел.

Если совсем коротко, то младшего сержанта съели. Нас потом партизаны на людоедскую поляну водили, показывали.

Завершая воспитательную работу, капитан перешел на «вы». Спросил:

– Товарищ прапорщик, почему же, повашему, пострадал наш боевой товарищ?

Может, без оружия из расположения вышел?

– Никак нет, товарищ капитан, – сказал Иванов и облизал пот с верхней губы. – В ВДВ не выходят из расположения без оружия. Кунцевич попался, потому что один за водой пошел.

– Вот так, хлопцы. – Капитан медленно обвел глазами строй. – Хорошо, если парня сперва закололи, а уж потом разделали и поджарили. Как с вами поступят местные каннибалы, не знаю. Может, сперва разделают и зажарят, а после прикончат. И никто не узнает, где могилка бойца… От стаи не отбиваться ни при каких обстоятельствах. Напра-во! Цепью становись! Шаго-о-о-ом марш!

Солнце откатывалось на запад. Оно проплывало над Того, Ганой и страной с романтичным названием Берег Слоновой Кости. Миновав Либерию, государство свободных американских рабов, солнце намеревалось шлепнуться в Атлантический океан. Само стремилось остыть, утомленное собственным жаром.