— Где Банников?

Осатаневший от боли и неожиданности, долговязый корчился, точно дождевой червь под каблуком.

— Во Владивостоке. На складах возле сопки Озерной будет ждать! — мычал ошеломленный зубодробительным ударом Лютик.

Извиваясь всем несуразно длинным туловищем, киллер пополз в зал, шепелявя разбитыми губами. Новиков следовал за ним, запоминая услышанное.

— Сопка Озерная… склады… Что на складах?

Передышка, дарованная незнакомцем, придала сил Лютику. Со звериным проворством киллер вскочил на ноги, запустил пальцы к заветному чехлу, где хранился нож.

Голубая молния сверкнула перед глазами Виктора. Он уклонился, на миллиметр уйдя от стального жала. Без замаха, коротким хуком левой руки Новиков припечатал убийцу в челюсть.

Потерявший равновесие Лютик взмахнул руками. Его ноги оторвались от пола, а запрокинутое назад тело вышибло оконное стекло, устремляясь вниз вместе с осколками.

— Але, скажите, вы Коваленко по какому-либо поводу задерживали? За дорожно-транспортное происшествие, управление машиной в нетрезвом виде? Женский голос в телефонной трубке выжидательно молчал.

— Вы ошиблись, это квартира!

Трубка глубоко, с сожалением вздохнула:

— А мне сказали, это номер ГАИ…

Квартира на Долгопрудненской улице, рядом с церковью преподобного Пимена, принадлежала старинной подружке Серегина — барменше казино «Клуб Фортуна», занимающего второй этаж престижного отеля на Краснопресненской набережной.

Увидав Николая в дверной глазок, Лия зашлась восторженным писком:

— Коляшка, зайчик мой, вернулся!

Пока Серегин колесил по уральским градам и весям, под боком смазливой барменши пригрелся другой «зайчик» — русоволосый лощеный мужик с телом культуриста, крупье казино «Клуб Фортуна».

В накинутом на широкие литые плечи махровом халате он был похож на боксера из американских спортивных шоу.

Узнав в конкуренте Серегина, культурист стушевался, понес какую-то ахинею о том, что Лия тяжело переносит одиночество и Николаю, упаси бог, не следует думать ничего дурного.

— Угу! — по-совиному ухнул обманутый любовник барменши. — Вы в лото играли! Хорош, Костик, баки заливать!

Собирай манатки и чеши отсюда! Опять власть меняется, пан атаман Грициан Таврический.

Две шикарно обставленные комнаты были предоставлены в полное распоряжение Святого, решившего не беспокоить Дарью Угланову до окончания поисков. Третью — спальню — оккупировала ненасытная парочка. Лия особого стеснения не выказывала и заходилась сладострастными воплями во время любовных забав с Серегиным так, что оконные стекла начинали вибрировать.

Степенный сосед сверху однажды пожаловался Святому, столкнувшись с ним в лифте:

— Ну сколько можно издеваться над одиноким пожилым человеком! Смотрите свою порнографию сколько душе угодно, но громкость в телевизоре убавьте. Это же невыносимо: выйдешь покурить на балкон, а снизу похабщина доносится.

При Сталине такого не было.

Рабочий день, а точнее — ночь, барменши начинался в восемь вечера, когда богатая публика пристраивала свои объемистые пятые конечности на стулья перед зеленым сукном ломберного стола и крупье виртуозно метал карты игрокам. Заканчивался он в четыре часа утра, когда, казалось, уставал крутиться даже шарик рулетки.

Домой Лия возвращалась к шести, будила Серегина звонкими чмокающими поцелуями, за которыми следовали возбужденное пришептывание, бурная возня и страстные крики.

Перед уходом на работу подруга Николая повторяла эту процедуру, утверждая, что ей необходимо эмоционально и физически зарядиться перед «вечерней дойкой» «племенных» скотов, просаживающих за ночь астрономические суммы.

Героя своего романа хозяйка квартиры, не имевшая, по-видимому, никаких комплексов, ласково называла «мой отбойный молоток» и почему-то «сбрендивший муравьишко»!

Последнего Святой расшифровать не мог и справедливо рассудил, что у любви свой тайный язык, понятный лишь двоим.

— Вы, мальчики, просто как мушкетеры какие-то! Примчались в Москву сокровища, украденные у друга, искать!

Полный отвал! — подводя губы перламутровой помадой, восторгалась Лия.

Увы, ласки обольстительной барменши сделали свое черное дело. Николай размяк и нарушил уговор не выдавать подлинных причин приезда в первопрестольную. Воистину прав был Высоцкий: «Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел».

Попутно Серегин описал ночную битву, парней в черном, сжигающих его «восьмерку», собственные подвиги и справедливое возмездие, настигнувшее отмороженных малолеток. Детали — гибель Савла, сломанную руку Коти — он опустил, чтобы не травмировать кровавыми подробностями нежную душу дамы своего сердца.

Вообще-то к страстной, ненасытной в любви Лии друзья закатились с дальним прицелом на ее обширные знакомства.

Мало того, что она была в доску своей девчонкой — у Серегина в Москве была целая клумба таких розочек, готовых принять немного поджаренного донжуана, невзирая на рубец от ожога, скрытый щетиной будущей бороды, барменша знавала многих людей, предпочитавших не высовываться: сутенеров, контролирующих гостиничных проституток, теневых валютчиков, бизнесменов сомнительного свойства.

У стойки бара казино этой публики было как тараканов за прогретой печкой.

Лия могла, не вызывая особого подозрения, навести справки о некоем владельце галереи, не гнушающемся приторговывать антиквариатом или драгоценными камнями.

Механика Серегина была простейшая — он заполучал темпераментную любовницу и ценного осведомителя, используя рекламную терминологию, «…в одном флаконе».

Утренний свет солнечными брызгами проникал в комнату. Яркие веселые блики играли на полированной поверхности мебели, стенах, оклеенных дорогими английскими обоями — предметом особой гордости Лии, на гранях многочисленных хрустальных фужеров и ваз, плотными рядами занимавших полки серванта. В открытую форточку врывался ветерок и играл роскошными шторами.

Святой проснулся, но не спешил сбрасывать пушистый плед и покидать постель. На табло электронных часов зеленые цифры показывали без пятнадцати шесть.

«Скоро Лия примчится», — подумал Святой, блаженно потягиваясь.

Из спальни доносился колоритный храп с присвистом.

Второй «мушкетер» спал без задних ног. Вчера они весь день колесили по антикварным магазинам, новым картинным галереям и аукционам. Рейд существенных результатов не принес. Правда, продавщица из «лавки древностей» в тихом арбатском переулке вроде бы знала одного Гогу, сдававшего на реализацию кое-какие безделушки. Но мало ли Гог в многомиллионном городе?

К тому же, по описанию, выбитому тумаками Серегина из нижнетагильского рокера, Гаглоев был невысоким лысым плюгашом без особых примет, если не считать золотого перстня с желтым камнем вроде янтаря на большом пальце левой руки. Камень предохранял хозяина от болезней и сглаза — так, во всяком случае, объяснял свою привязанность к украшению сам Гаглоев.

Гога-2 золотых побрякушек не носил, ростом был выше среднего, а главное — заплетал длинные волосы в косичку а-ля Борис Гребенщиков. Судя по всему, какой-то ветеран движения хиппи спускал остатки коллекции покойного деда-академика, дабы забить косячок, то есть купить на Лубянской площади легких наркотиков для услады души.

Лязгнул дверной замок, что заставило Святого натянуть плед до подбородка. Зал, где он занимал диван, был проходным, и, хотя Лия не обращала на него внимания. Святой не мог перебороть в себе стыдливости. Это довольно странное для бывшего офицера качество было результатом провинциального воспитания.

— Хай! — слетел с густо накрашенных губ хозяйки квартиры индейский клич из популярных некогда фильмов студии «Дефа».

Обольстительная барменша пронеслась по комнате, на ходу сбросив короткий дамский пиджак бирюзового цвета, швырнув сумочку на кресло и вжикнув «молнией» юбки.

— Хватит друшлять! — Лия сдернула плед. — Я по-стахановски вкалываю всю ночь, а здоровенные битюги сопят в обе дырки! Бегемотик! — Этот призыв адресовался Серегину. — Поднимайся!