Тяжёлая новость. На Комсомольской ещё вчера заболел Валерка. Второй день без сознания, еле дышит, хрипит. А там, на станции, кроме Валерки лишь двое: радист и водитель тягача. И нет врача! Хорошо, что есть кислород, он его пока держит. Диагноз (по радио) — воспаление лёгких. Надо вывозить его в Мирный, но и у нас, и у них бушует шторм.

День сорок девятый. По-прежнему беснуется пурга. Ветер усилился. Сейчас уже не видно даже фонаря соседнего дома. Состояние очень странное. Заторможенность. Утром встаём с гигантским трудом. После обеда сон валит сразу. Все время ходишь сонный… Это, говорят, действие пурги. Последние радиограммы с Комсомольской: Валерий не приходит в сознание, кислорода хватит на несколько часов

После ужина начали переговоры с начальством о том, чтобы попросить американцев прилететь с их главной станции Мак-Мердо и забрать Валерия. Может быть, в Мак-Мердо сейчас хорошая погода? Состояние Валерия то же, температура — сорок. Почему он заболел? Все мы видели его подавленное состояние перед отлётом. Он так переживал отсутствие писем из дома. В последний день ему пришла радиограмма, но он был уже на Комсомольской. Интересно, успел ли он прочитать её, что там было?

Пурга несколько стихла, ветер — двадцать метров в секунду. Командир лётчиков Борис Семёнович Осипов готов вылететь, но самолёт обледеневает ещё на земле. Осипов говорит, что готов поднять самолёт. Правда, только поднять с земли, за дальнейшее он не отвечает. Часов в одиннадцать вечера всем отрядом пошли к докторам, узнавать последние сведения о состоянии Валерия. Врачи, Володя Гаврилов и Сергей Косачев, встретили нас нерадостно. Валерию хуже.

Температура сорок и пять десятых. В сознание не приходил. Конечности синие. Возможно, начался отёк мозга. Как нужны сейчас специальные лекарства и кислород, но ведь их там нет.

Час назад выяснилось, что Мак-Мердо тоже накрыт циклоном и взлёт оттуда невозможен. Плохая погода ползёт по куполу. Завтра у нас ожидается новое ухудшение. Надежды на вылет нет.

День пятьдесят второй. Вчера, 10 февраля, простились с Валерием. Он умер ещё ночью с восьмого на девятое, но мы узнали об этом девятого.

В этот день, когда мы занимались откачиванием воды из дома, нас вызвал Савельев и, утирая слезы, сообщил, что Валерка умер. Дальше до вечера были сплошные хлопоты. Подготовили маленький домик на санях — «балок». Здесь будет лежать Валерий до зимы, когда замёрзнет море и можно будет перенести его на остров, где похоронены все погибшие в Антарктиде.

А утром десятого не было ни следа пурги. Когда мы вышли на улицу, светило солнце на голубом небе В стороне, урча, выруливал на старт самолёт Ли-2. Вылетел за Валерием, чуть не разбившись при взлёте на сугробах и застругах после пурги.

К вечеру самолёт вернулся. Валерия с носилками накрыли огромным государственным кормовым судовым флагом, перенесли. Вечером мне пришлось участвовать во вскрытии. Оказалось, что по закону кто-то должен был быть с врачами как понятой. Отряд решил просто: «Игорь, поскольку Валерий последние дни работал вместе с тобой, тебе и идти». Не думал, что анатомию придётся изучать таким способом. Совсем очерствел. Потом пришёл домой, выпил с врачами, чтобы как-то снять напряжение.

А погода стояла прекрасная! Антарктида сделала своё дело, съела человека и снова заулыбалась.

На другой день снова хлопоты, надо сделать гроб, обить его, украсить. У всех свои заботы. С Валерием лишь мы, то есть гляциологический отряд. Это можно понять. Все остальные заняты отправкой санно-тракторного поезда на Комсомольскую. Его выход нельзя задержать ни на один день.

Во второй половине дня положили Валерку в гроб и устроили прощание, почётный караул. Но погода снова испортилась. Антарктида испугалась, что её жертва уйдёт легко. Опять замела пурга. Похороны пришлось отложить.

Вчера проводили поезд «Харьковчанок» на Комсомольскую.

Сегодня половину дня писали телеграммы жене и матери Валерия. Тяжёлое это дело.

А жизнь шла своим чередом. После ужина были первые собрания политучёба и выборы партбюро.

День пятьдесят третий. Сегодня «похоронили» Валерку Погрузили его на вездеход и медленно повезли на морену, где стоял специально для этой цели приготовленный нами балок Андрей, Толя, Серёжа и я стояли на вездеходе у гроба. Жалко было смотреть сверху на кучку людей, медленно идущих за нами по глубокому снегу. У могилы — короткий митинг. Говорил сначала Савельев, потом начальник экспедиции Александр Гаврилович Дралкин. Казалось бы, человек этот — кремень, а когда говорил речь, заплакал и еле кончил. Потом мы сняли Валерку с вездехода и медленно вставили гроб в балок. Грохнул винтовочный залп, второй, третий… Прощай, наш Валерка. Мы будем вспоминать тебя в Москве, но здесь нам надо это делать реже. Прощай.

После обеда слегка отдохнули. Читал Паустовского «Далёкие годы». Потом снова аврал. Чистили крыши домов, чтобы меньше заливало талой водой.

После ужина, уже вечером, занимались перемоткой кабеля к моим термометрическим «косам». Так называются гирлянды электрических термометров, которые опускаются в скважину. Нижний термометр соединён с поверхностью несколькими проводами, следующий — ещё несколькими и так далее Поэтому тонкая на конце гирлянда становится все толще и толще к её «верхнему» концу, как девичья коса. Отсюда и название. Только сплетать косу длиной в полкилометра из десятков проводов — дело трудоёмкое. Надо на улице отмерить и обозначить колышками места, где будут термометры, а потом, взяв в руки ч или на палку катушку кабеля, ходить взад — вперёд так, чтобы с каждого места, где будет термометр, до конца косы, остающегося на поверхности, шло бы по четыре провода. Если учесть, что провода эти в косе должны быть надёжно сплетены, а длина косы может намного превышать сто метров, то понятно, сколько времени занимает «плетение» такой косы и как трудно это сделать без помощника. Но постоянного помощника у меня нет. Иногда мне помогал Юра Дурынин.

Заниматься теорией пока невозможно, страшная усталость. По вечерам мы обычно сидим в нашей комнате. Приходят гости, разговариваем, смеёмся. Идут хорошие задушевные беседы.

День пятьдесят четвёртый. Сегодня поезд «Харьковчанок», вышедший на Комсомольскую, прошёл сто пятьдесят километров. Вчера он попал в район трещин. Начал проваливаться в маленькие трещины и немного не дошёл до больших. Самолёт указал ему нужную дорогу. Оказалось, что, пройдя девяносто километров, «Харьковчанки» уклонились в сторону на двадцать километров и проскочили место, где их ждали сани с дополнительным горючим и где был разведан проход через трещины. Лётчики рассказывали, что путь их был в виде зигзага.

Сегодня погода хорошая, поэтому гоняли голубей На. крыше домика водителей есть голубятня с голубями из Москвы Голубям здесь плохо, им не на пользу дистиллированная вода. Плохо тут и цветам. Андрей привёз клубни гиацинтов и некоторых других цветов. Мы за ними ухаживаем, но они не цветут, бутонов нет, растёт только зелень. Человек тоже пьёт дистиллированную воду, но он выносливее всех растений и животных.

День пятьдесят шестой. Уже полночь. Только что кончилось воскресенье, выходной день. Сегодня оно у нас было настоящим, то есть мы отдыхали. Дело в том, что вообще-то у нас нет выходных. Мы считаемся на работе с восьми утра и до девяти вечера каждый день. Сегодня же у нас выходной день получился потому, что была баня. Она бывает два раза в месяц, и это праздник. По расписанию наш отряд мылся с десяти утра. Поэтому в одиннадцать часов все уже собрались у нас. Сергей сбегал на камбуз, принёс грибков и сёмги, и началось «лечение болезней». После обеда спали до ужина. К ужину по указанию начальника экспедиции выдали по сто граммов «банного» спирта. Кстати, после смерти Валерия Александр Гаврилович стал намного мягче. Сегодня смотрел в кают-компании два фильма. В кино у нас ходят все, здесь пара часов проходит незаметно.

Вчера целый день авралили. Убрали из-под снега все оставшиеся ящики и перевезли мои катушки с кабелем. Работа тяжёлая, так как каждая из них весит около тонны. Да и найти ящики и катушки нелегко — их замела первая пурга, и на месте где они лежали, оказалось чистое поле. Ходим по нему с острыми длинными металлическими палками и тыкаем наугад, пока не наткнёмся на очередной ящик. Последние два дня на меня и на всех напала тоска. Каждый молчит. Об этом не принято здесь говорить, но нет-нет да кто-нибудь и вспомнит о любимой, что живёт одна в большом красивом городе.