– Во имя чего мне быть терпеливым? Зову тебя, значит, ты мне нужна.

– И зачем я понадобилась?

– Скажи мне, ты в самом деле считаешь, что мысль может материализоваться?

Она сдвигает пушистые брови.

– Совершенно убеждена.

– Стало быть, думая о беде, я ее тем самым притягиваю?

Она снисходительно улыбается и говорит мне «докторским голосом» – так я обычно называю ее назидательную интонацию:

– Если зациклишься на этом – без перерыва на обед, – сдвинешься. Вот тебе и беда. Не вызывай огонь на себя.

Логично. Но это совсем не то, что я хотел от нее услышать. Она замечает мою реакцию.

– Я что-нибудь сказала не так?

– Так, да не так. Слишком рассудочно.

– Уж извини. Моя работа и есть апелляция к рассудку.

Как опытный лекарь, меняет тему. Взглядывает на раскрытую книгу.

– Все Мандельштам, Мандельштам, Мандельштам…

– Все васильки, васильки, васильки…

– Почему – васильки?

– Есть такие стихи.

– Мандельштама?

– Апухтина. «Сумасшедший».

– В самом деле? Я их не знаю.

– Зря. Они – по твоей части. Человек ощущает себя королем, царем, императором и вместе с тем песчинкой, раздавленной колесом. Знакомо?

– Вариантов здесь много, а в общем-то картина рутинная. Все те же поиски компенсации. Но это ведь уже было у Гоголя.

– Все мы вышли из гоголевского безумия.

Она смотрит на портрет Мандельштама.

– Гидроцефал.

– Черт побери. От вашей классификации мира впору завыть. Моя дорогая, он не гидроцефал, а талант.

– Все гидроцефалы талантливы. Ты ведь тоже гидроцефал. А погляди на его лицо. Оно заносчивое и несчастное. Как у апухтинского героя.

Знакомая острая тревога, заставившая ее позвать, входит во все мое существо. Мне снова нужна твоя защита. Оля, спаси меня, бога ради. «Петербург, я еще не хочу умирать».

Но на этот раз мне что-то мешает просить о помощи. Я не должен, не смею показать свою слабость. Вместо того чтоб прижаться к Ольге, уткнуться лицом в ее подмышку, кладу ладонь на ее круп. И с удовольствием отмечаю, – она по-прежнему густо краснеет. Должно быть, это неистребимо.

– Перестань, – говорит она недовольно.

И не подумаю. Нет, дорогая. Чувствуй мою хозяйскую руку.

– Подчиняйся, – говорю я негромко. Негромко, но, однако же, – веско.

В начале мая в Ленинграде в издательстве произошла безобразная сцена. Безобразной ее называют свидетели, так они хотят подчеркнуть свое сочувствие потерпевшему. На мой взгляд, – сцена анекдотическая.

Мандельштам дал пощечину Алексею Толстому. Пощечина, правда, своеобразная. Двумя пальцами едва прикоснулся к графской благородной скуле и попросил это прикосновение считать пощечиной – смех, да и только! Случилась у них какая-то свара, чуть ли не два года назад. Писатель Саргиджан, прохиндей, неуважительно обошелся с его женой, и вот Мандельштам потребовал, чтоб созвали суд чести, где председательствует Толстой. Ясно, что там дело замяли.

Нет ничего более жалкого, чем наша сегодняшняя интеллигенция. Твою жену какой-то прохвост посмел оскорбить, разберись с ним сам. При чем тут суд чести? В нашей стране это искусственная инстанция, ее не существует в природе, просто девятнадцатый век. Я уж не говорю, что Толстой сам по себе человек без чести. Каков председатель, таков и суд.

Могу представить, как граф ошалел. Сначала не мог связать двух слов, потом грозил уничтожить обидчика. Об этом, кстати, орать не следует. Глупо предупреждать противника о том, что собираешься сделать.

Однако Мандельштам не забывчив. С одной стороны, конечно, смешон – два года собирается с духом. С другой стороны, два года помнит. А это значит – не только смешон.

Я-то могу его понять. И у меня хорошая память. И ждать умею. Не то что два года, потребуется – и десять лет. И даже больше. Но в нашем случае такие сроки необязательны. Когда я прочел его стихи, несправедливые стихи, злые, обидные стихи, стоял ноябрь, поздняя осень. Подумал – пусть до весны погуляет, полгода поживет в напряжении. Одно дело – ждать, когда ты ударишь, хотя бы еле коснувшись пальцами, другое – когда ударят тебя. Возможно, он оттого и сорвался, что помутился от ожидания. Забавно, что все это произошло в Ленинграде, именно в Ленинграде. Однажды мне довелось прочесть другое его стихотворение – «Петербург! Я еще не хочу умирать». Ужас. Предчувствие неизбежного. Ленинград плохо действует на его нервы. Не с этими нервами дразнить медведя – надо бы видеть, на что ты годен, соразмерять свои возможности.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.