– Нам нужно будет не менее пяти тысяч франков, – сказала она, громко, подводя итог различным суммам.

Зоя заметила, что необходимо поговорить обо всем этом со старым скаредом.

– Я ему уже все рассказала, – вскричала Нана. – А он ответил мне, что я не экономна, и что ему самому предстоят большие платежи… Он – никогда не тратит больше тысячи франков в месяц… Цыган же без гроша, он, должно быть, проигрался… Ну, а мой бедный Мими сам нуждается в деньгах… Понижение фондов на бирже совсем очистило его карманы… Он и цветы даже для меня купить не может…

Она говорила о Дагенэ. В припадке распущенной откровенности первых минут пробуждения она ничего не скрыла от Зои. Последняя, привыкнув к такого рода излияниям, слушала Нана почтительным сочувствием, атак как ее госпожа благоволила посвящать ее в свои дела, то она позволяла себе высказывать свое мнение о них. Прежде всего она заявила, что очень любит m-me Нана, что ради нее бросила она m-me Бланш, хотя та удерживала ее руками, и ногами. В местах она никогда нуждаться не будет, ее знают достаточно. Но она осталась бы с Нана, если бы та была в нужде, потому что она верит в ее будущность. Затем, Зоя перешла к советам: кто неопытен, тот часто делает глупости. Она ничего не имела против Борднава, но только, по ее мнению, нужно держать ухо востро, чтобы не промахнуться при выборе, потому что мужчины норовят только как бы позабавиться. О, от ухаживателей отбою не будет! Нана стоит повести только бровкой, чтобы заткнуть горло своим кредиторам и добыть нужные ей деньги.

– Все это не даст мне, однако, моих трехсот франков, – повторяла Нана, запуская пальцы в свои растрепанные локоны. – Мне нужно триста франков сегодня, сию минуту. Ах, как скверно не иметь человека, у которого можно бы было достать триста франков!

Она стала придумывать. Как бы хорошо было послать в Рамбулье m-me Лера, которая должна была прийти с минуты на минуту. Невозможность удовлетворить своему капризу портила ей вчерашний триумф. Неужели из всех мужчин, аплодировавших ей накануне, не найдется ни одного, кто бы дал ей пятнадцать наполеонов? Но, опять, нельзя же так прямо взять деньги от первого встречного. Ах, Боже мой, какая она несчастная! Ей снова пришел на мысль ее маленький Луи. У него такие прелестные голубые глазки, он говорит «мама» так мило, что просто можно умереть со смеху.

В эту минуту раздался громкий серебристый звук электрического звонка входной двери. Зоя пошла отворять и, вернувшись, с многозначительным видом сказала:

– Какая-то женщина.

Она двадцать раз видела эту женщину, но всегда делала вид, что не узнает ее и не имеет никакого понятия о ее роли в жизни дам, находящихся в затруднительном положении.

– Она сказала мне свою фамилию… ее зовут m-me Трикон.

– Ах, Триконша! – воскликнула Нана, – совсем из головы вон! Пусть войдет, пусть войдет.

Зоя провела в комнату старую даму, высокого роста, с витыми локонами на висках, похожую на графиню, бегающую по стряпчим. Затем, она стушевалась и исчезла без шума, с тем проворством узка, с каким она выскользала из комнаты, когда входил мужчина. Впрочем, она прекрасно могла бы остаться: Триконша даже не села. Они обменялись лишь несколькими краткими фразами.

– У меня есть кое-что для вас на сегодня… Хотите?

– Да. Сколько?

– Четыреста.

– В котором часу?

– В три. Так, стало быть, по рукам?

– По рукам.

Триконша заговорила, затем, о погоде сухой и прекрасной для ходьбы. Ей нужно еще было побывать в четырех, пяти домах. Она заглянула в маленькую записную книжку и ушла. Оставшись одна, Нана, казалось, утешилась. Легкая дрожь пробежала по ее плечам, и она юркнула в свою теплую кроватку, нежась и потягиваясь, как зябкий котенок. Мало-помалу глаза ее стали слипаться; она улыбалась при мысли о том, как нарядит она завтра своего Луизэ, и в то же время, по мере того, как ею овладевала дремота, к ней возвращался лихорадочный сон всей прошлой ночи – она слышала снова продолжительный гул рукоплесканий, который убаюкивал ее, как усталого ребенка.

В одиннадцать часов, когда Зоя ввела в комнату m-me, Нана еще спала. Но она тотчас же вскочила на шум и в ту же минуту воскликнула:

– А, это ты… Ты поедешь сегодня в Рамбулье?

– Я затем-то и пришла, – отвечала тетка. – Поезд отходит в двадцать минут первого. Как раз поспею.

– Нет, у меня будут деньги только после полудня, – отвечала молодая женщина, потягиваясь и распрямляя шейку. – Ты позавтракаешь со мной, а там мы посмотрим.

Зоя принесла пеньюар.

– Парикмахер пришел, – шепнула она.

Но Нана не захотела идти, в свою уборную и сама крикнула:

– Войдите, Франсис!

Господин, очень прилично одетый, вошел в комнату, поклонившись дамам. В эту самую минуту Нана спускала с кровати свои обнаженные ножки. Она, нисколько не стесняясь, протянула руки в рукава пеньюара. Что же касается до Франсиса, то он, как ни в чем не бывало, продолжал стоять не отворачивая головы и сохраняя достойную мину… Когда Нана села в кресло и он проведя гребнем по ее волосам, прервал молчание.

– Вы, может быть, не читали газет? Есть очень хорошая статья в «Фигаро».

Он принес с собой номер. M-me Лера встала со своего места, надела очки и подошла к окну, чтобы прочесть статью во всеуслышание. Каждый раз, как ей приходилось выкрикнуть какой-нибудь любезный эпитет, она вздергивала носом и еще более вытягивала свою гренадерскую фигуру. Это была рецензия Фошри, написанная по выходе из театра – два очень горячих столбца, полных самого едкого сарказма по отношению к артистке и самого чувственного восторга по отношению к женщине.

– Превосходно, превосходно! – повторял Франсис.

Нана была совершенно равнодушна к насмешкам над ее голосом. Однако, каков этот Фошри! Ладно же, отомстит она ему за его шутки.

M-me Лера, прочитав рецензию, объявила внезапно, что у всех мужчин черт сидит в икрах, и решительно отказалась от дальнейших объяснений своей мысли, вполне довольная этим веселым намеком, ей одной понятным. Между тем, Франсис окончив прическу Нана и, раскланиваясь, сказал:

– Я просмотрю вечерние газеты… Как всегда? В половине шестого?

– Принесите мне банку помады и фунт пралин от Буасье! – крикнула ему Нана, когда он затворил за собою дверь.

Оставшись вдвоем, племянница и тетка вспомнили, что они еще не поздоровались, как следует, и принялись целоваться. Рецензия их обеих привела в возбужденное состояние. Нана, до той минуты полусонная, снова почувствовала опьянение триумфом. О, Роза Миньон искусает себе все пальцы! Так как тетка не захотела пойти в театр, потому что, по ее словам, от сильных ощущений у нее ломит в желудке, то Нана пришлось рассказать ей все, как было. Рассказывая, она сама кружила себе голову. Весь Париж, по ее словам, дрожал от аплодисментов. Потом, вдруг, прерывая себя, она со смехом спрашивала: можно ли было предсказать все это, когда она каталась по грязи с уличными мальчишками на улице Гут-Дор! M-me Лера покачивала головой: «о, нет, нет! этого никак нельзя было предсказать». Она заговорила, в свою очередь, принимая серьезный вид, называя Нана своей дочерью. Да, и в самом деле, разве она ей теперь не вторая мать, после того, как настоящая мать сошла в могилу, вслед за папенькой и бабушкой? Нана, сильно растроганная, чуть не расплакалась. Но m-me Лера повторяла, что прошлое останется прошлым – о, грязным прошлым, в котором не следует копаться каждый день! Очень долго она не видалась с племянницей, потому что родня обвиняла ее в том, что она делает вместе с племянницей нехорошие дела. Господи, разве это для нее возможно! Она же убеждена, что Нана всегда вела себя чисто. Теперь же с нее довольно того, что племянница хорошо устроилась и что она любит своего Сына. Честность и трудолюбие – вот что всегда должно быть украшением женщины.

– А чей это ребенок? – прервала она себя вдруг, и глаза ее зажглись нетерпеливым любопытством.

Нана, огорошенная вопросом, колебалась секунду.

– Одного господина, – отвечала она.