Всегда поздоровается.
— Но ведь Ника, как вы говорите, ждала от Игоря ребенка?
Инга с силой отшвырнула кота, да так, что тот шмякнулся об угол холодильника и обиженно вякнул.
Старуха с осуждением зыркнула на гостью.
— Так что ж, что беременная. Она как раз соседям и объяснила: мол, сноха ребенка ждет, так жилплощадь молодым нужна. А сама — для этой Аллочки.
Инга потрясла головой. Старуха ее окончательно запутала. Получается натуральный детектив, из которого Инга пока поняла одно: Ника позволила свекрови одержать над собой верх. Этот факт до глубины души возмутил Ингу.
— Если бы не Эрна, покойница, никто бы и не узнал, что Елена сноху выставила. Елена-то старуху не стеснялась, держала ее как за слабоумную. Вроде раз мы старые, так умом тронутые. Вовсе старуху не стеснялась и приводила Алкину мать квартиру смотреть.
И хвасталась, когда сноха уехала: вот, мол, место для Аллочки и очистила. А Игорю скажем, что сама хвостом вильнула, нашла кого-то и укатила в неизвестном направлении. А сестрица твоя безвредная была. Митеньку моего привечала…
Кот хмуро взирал на гостью из-за холодильника.
Выйдя от бабули, Инга некоторое время постояла на лестничном пролете между этажами, собираясь с мыслями. Больше всего ее возмущала позиция Ники.
Как можно позволить так поступить с собой? Прикинуться овечкой и разрешить какой-то там Аллочке…
Да будь Инга на ее месте, эта Аллочка полетела бы у нее вверх тормашками вместе с мамой и свекровью.
Себя надо любить! Вот в этом Инга никогда не сомневалась. Инга тряхнула волосами и нажала кнопку лифта.
Когда она ехала туда, где нестерпимо пахло гарью и паленой резиной, она примерно знала, что скажет Елене Игоревне.
Впрочем, Никина свекровь, под ударом случившегося, напрочь утратила боеготовность. Она лежала у настежь распахнутого окна, обложившись пузырьками с лекарством. Никакой Аллочкой рядом не пахло.
Инга сухо поздоровалась и довольно холодно представилась. Она всегда считала, что в разговоре с незнакомым человеком самое важное — взять правильный тон. Сейчас главное — сила и внезапность.
Не давать этой бабе ни минуты на раздумье. Натиск и самоуверенность.
— Елена Игоревна, я сейчас внизу у подъезда услышала много для себя интересного. Говорят, что вы весьма некрасиво поступили с моей сестрой. Вы, наверное, думали, что за бедняжку заступиться некому?
Должна вас разочаровать и, возможно, огорчить, дорогая моя Елена Игоревна.
— Сплетни, — слабо отмахнулась Елена Игоревна, покосившись на гостью. — Наговор. Завидуют нашему благополучию. А Никуша маму поехала навестить…
— Да? А вот участковый внизу сплетнями не пренебрегает, — как бы между прочим бросила Инга, доставая из сумочки сигареты. — А, напротив, очень даже интересуется. В настоящее время он, если я не ошибаюсь, производит поквартирный опрос.
Елена Игоревна отбросила полотенце со лба, и все лицо ее моментально покрылось бурыми пятнами.
— Какой еще участковый?
— Ему ваши соседи чего только не понарассказывали! Старуха еще не остыла, а дело-то, похоже, в одной папочке уже не умещается.
— Какое дело? — Елена Игоревна приподнялась на подушке, боязливо приглядываясь к Инге. — Все было по закону! Старуха сама попросила меня ухаживать за ней, я не навязывалась! И квартиру свою сама предложила!
— Так-то оно так, Елена Игоревна, только нашлись, представьте себе, свидетели, утверждающие обратное. — Инга щелкнула зажигалкой и закурила. — И мою бедную сестренку вы, говорят, шикарно использовали для прикрытия натуральной аферы. Как раз она-то и ходила большей частью убираться и готовить к несчастной соседке, тогда как вы готовили ей замену в лице некоей Аллочки.
Инга говорила точь-в-точь как виденные в кино следователи. Она очень нравилась себе сейчас со стороны. Вид жертвы, бледнеющей от ее слов, приводил Ингу в полный восторг. То-то же, тут тебе, тетя, не сноха твоя — лапотница. С ней, с Ингой, шутки плохи!
— Весь ваш дом об этом судачит… — Инга выпустила дым мимо Елены Игоревны, в окно.
— Что за чушь? — зашипела Елена Игоревна, наконец сообразив, что ведет дебаты с сопливой девчонкой, которая ей в дочери годится. — Мы душа в душу жили со снохой, просто она нехорошо себя почувствовала, решила рожать уехать к родителям. Это надо же придумать!
— Я так и думала, — удовлетворенно кивнула Инга и сделала затяжку. — Но дело в том, что на Руднике плохой воздух. И роддом там не очень, честно говоря.
Я думаю, моей сестре лучше рожать в Москве…
В дверь позвонили. Елена Игоревна забеспокоилась. И правильно — на пороге возник участковый. И пока он топтался в прихожей, Инга зашептала быстро и отчетливо:
— Елена Игоревна, мой папа — следователь. Если сестра в ближайшие дни вернется на свою законную жилплощадь, неприятностей, возможно, удастся избежать. А если нет, то…
В комнату входил участковый и с интересом осматривался.
— Я на той неделе поеду за ней! — прокричала Елена Игоревна вслед удаляющейся Инге, — На этой! — бросила та, не оглядываясь.
Катерине всегда казалось, что золовка ее недолюбливает. С самого первого дня, как только они познакомились и та была совсем пигалицей зеленой.
Сведет свои бровищи темные к переносице, глазищи набычит и стреляет на братнину жену, словно та у нее кусок хлеба отняла последний. Катерина и так к ней и эдак, а та только фырчит. А чего фырчать-то? Потом Катерина поняла: яблоко от яблони. В мать пошла братнина сестра Вероника. Славик сам в отца — мягкий, неслышный, хоть и с гонором. А эта — сущая мать-татарка. Обидчивая, взрывная. Себе на уме, да с характером. Свекровь — та тоже сразу свой норов показала. Чуть что не по ней — в истерику. Набаловалась. Раньше дочку свою изводила, думала, со снохой тот же номер пройдет. Как же!
Катерина усмехнулась своим мыслям. Она за словом в карман не полезет и кланяться никому не станет. Не на ту напали. Ей дела нет до капризов мужниной родни.
И все же когда золовка явилась к ней в гости, днем, когда Славик на работе и Сергунька в детском саду, Катерина слегка растерялась. С чего такая честь?
— Проходи, Ника, гостьей будешь, — объявила Катерина, широким жестом приглашая золовку в квартиру.
Квартирой своей Катерина была довольна — все блестит у нее, все сверкает. А чего еще делать-то, как не красоту в квартире наводить? Ни тебе корову чуть свет выгонять, ни сенокоса в самую жару. Полы намыла — и свободна. И все же, с детства привыкнув к сельскому труду, Катя держала двух поросят в сарайке, да поверх гаража, на манер голубятни, устроил ей свекор курятник. Соседки над ней поначалу посмеивались — деревня. А она — над ними. Дуры! Теперь не смеются. Вон они со Славиком как живут — и телевизор купили цветной, и машинки стиральные аж две, и мотоцикл. Не смотри, что молодые. И заработки не шахтерские: он водителем работает, а она — санитаркой. А получше других живут-то. Катерина знает чего хочет. И других поучить может, если надо. Не зря к ней золовка прибежала. Зауважала. Что ж, она, Катерина, зла не помнит, она баба простая.
Деревенская.
— Обедать будешь? — пригласила Катя, снимая передник.
Ника покачала головой, как-то нервно озираясь.
Сама не своя. И руки-то не знает куда деть — теребит свой платок крепдешиновый, — Ну, чай тогда поставлю.
Катерина ушла в кухню, теряясь в догадках. Не поймешь эту Нику. В девках была — приезжала счастливая, глаза горят, сама поет. А замуж вышла — как за пояс заткнули. В Москве, видать, мужья не сахарные.
— Что, с матерью поругалась? — громко из кухни спросила Катя..
— Нет.
Ника листала альбом с фотографиями племянника. Катя вернулась с чашками.
— Подожди смотреть, вот сейчас я тебе все подробно расскажу…
— Не надо. — Ника поспешно отодвинула альбом.
Катя поджала губы. Надо же! Племяш ей неинтересен. Подумаешь!
— Деньги, что ли, нужны? — небрежно спросила она. Хорошо бы золовке понадобились деньги. У Катерины всегда есть, никогда она копейки до получки не стреляет. Но золовка отрицательно покачала головой. — Чего стряслось-то? — в упор спросила Катя. — Вижу ведь, что ты сама не своя. Ты говори прямо. Больше всего не люблю, когда вокруг да около.
