— Молчанов, ты чего?

Никакой реакции, никаких звуков или движений. Присел перед ним на корточки, дернул за обгоревшую шинель.

— Ты чего? Ранен?

И тут он глазами указал на противоположную стенку траншеи и немного влево. Перевожу взгляд в том направлении и вижу на стене траншеи дверь, сбитую из не ошкуренных жердей. Ее цвет сливался с цветом земли. Так вот почему мы с Зайцевым промчались мимо и не заметили ее! Кроме того, у нас все внимание было сосредоточено на следующем повороте траншеи, а зачем смотреть на стенки траншеи?

Подхожу, открываю дверь и, застываю от ужаса. В тесном блиндаже лежат друг на друге несколько окровавленных фрицев. Кровь немцев, лежащих наверху этой кучи, стекает на нижележащих.. Все это представляет собой сплошную кровавую массу.. Они еще шевелятся и слышны тихие стоны. Отвратительный запах крови заставил меня отпрянуть от блиндажа..

Прибежал командир роты.

— Твоя работа? — обратился он ко мне.

— Нет, Молчанова!

— Молчанов говори, как все было?

После короткой паузы Молчанов заговорил тихим голосом. Он рассказал, что, когда мы с Зайцевым проверили этот участок, он решил, что здесь фрицев нет. Увидел дверь, распахнул ее, а в блиндаже несколько фрицев. Его охватил панический страх. Все поплыло перед глазами. Ему сразу стало ясно, что они его сейчас убьют. Фрицы что-то кричали. Что они кричали, он не понял. Твердо, поверив в то, что они его сейчас убьют, нажал на спусковой крючок и, держал его нажатым до тех пор, пока не кончились патроны

— Что с ними делать? Ведь они еще живые! — спросил Молчанов.

— Бросить гранату в блиндаж, а самим убежать подальше! — предложил автор этих строк.

— Ты, что тут болтаешь? Гаагская конвенция запрещает убивать пленных! Это преступление!..

— Пока мы обсуждаем, они уже сами перемерли! — вставил слово Молчанов

Действительно, стоны прекратились и, фрицы перестали шевелиться..

— Значит и, проблемы нет! Все по местам! Изготовится для отражения контратаки противника. Не смирятся фрицы с потерей траншеи и перейдут в контратаку. Дозарядить оружие!

— Было бы, чем дозаряжать! — вставляю реплику..

— Ты опять болтаешь! Марш на свое место! Ох, уж мне эти грамматеи!

Все заняли позиции с интервалом 10 метров, как приказал ротный. Ждем, что будет дальше. Невероятно, как хотелось спать и есть! Какой — то внутренний голос говорил мне: — «Не дай Бог уснешь! Ведь мы во вражеской траншее, Немцы обязательно попытаются вернуть ее».

Оглядываюсь по сторонам. На земле обрывок газеты. Подбираю его и, рассматриваю. Подбегает Зайцев: — "Это что, ихняя газета?

— Ясное дело, немецкая! Не может же быть в их траншее «Правды» или «Известия».

В те годы это были практически единственные в стране газеты — источник информации.

— А ты, что, умеешь читать по ихнему?

— Ну, это слишком смело сказано! В школе мы учили немецкий язык. Да еще к нам с сестрой на дом ходил преподаватель немецкого языка. Что — то удалось запомнить из всей этой учебы. Сейчас попробую прочесть

На странице в два ряда были фотографии немецких офицеров. Такие симпатичные улыбающиеся физиономии в форменных фуражках и галстуках. Под каждой фотографией надпись гласила, что обер — лейтенант такой — то сбил такое — то количество русских самолетов

Ко мне подошел Коломицын с вопросом.

— По этой проклятой пшенице я бежал сзади тебя. Скажи, чего ты подбросил, что вдруг началась стрельба? Я перепугался до смерти! Ну, думаю, конец мне пришел!

— Коломицын! Да ничего страшного не произошло. Загорелся вещмешок, а в нем пачка патронов. Как только вспомнил об этих патронах, сразу же и сбросил этот вещмешок. Одно плохо — там остался котелок и ложка Без них пропаду.

— Не пропадешь! Я тебя буду выручать. Как только съем еду, так сразу тебе передам их.

Наш разговор прервал Зайцев..

— Ты посмотри, что делается! — закричал Зайцев.

По полю, прямо на нас, шла густая цепь фрицев. Прижав автоматы к животам, они стреляли на ходу. В цепи солдат было значительно больше, чем нас. Лица розовые. В отличие от них мы были черными, в обгорелых шинелях с волдырями на лицах и руках..

. Вражеская цепь все ближе и ближе.

— Сынок! Не отбить нам ихнюю контратаку! Ведь в огне все повыбрасывали патроны. Боялись, что начнут рваться!

Лихорадочно соображаю, что делать? Первая мысль — бежать. С тоской оглянулся на выжженное, еще дымящиеся, поле и понял. — нельзя! Свои пристрелят!

Трясущимися руками снимаю магазин и пересчитываю патроны. 22! Скорострельность ППШ 1000 выстрелов в минуту. Даже, если стрелять короткими очередями, все равно не на долго хватит патронов. Значит это конец! Неумолимо и быстро приближается моя смерть! Вот так, уже надо прощаться с жизнью!

Теперь меня занимал только один вопрос. Как они будут убивать? Сразу одним выстрелом или будут долго пытать и мучить. Страстно захотелось, чтобы сразу. Ничего так не хотелось в эти минуты, как мгновенной смерти!

А может быть их спровоцировать так, чтобы они мгновенно убили меня? Как? Да очень просто! Прикинутся мертвым, а как они только будут рядом вскочить и пристрелить одного из них. Фрицы мгновенно среагируют и пристрелят меня. Нет! Это палка о двух концах. Могут мгновенно пристрелить, а могут обезоружить и потом долго издеваться перед тем, как пристрелить, Это не выход!

По траншее бежит старшина, с перекошенным от страха лицом, кричит во весь голос: —"Стрелять только по команде ротного!"

Нервы натянуты, как струны. Дрожь в руках не унимается, а только усиливается. Голову сверлит мысль — не отобьемся!

И тут по цепи немцев ударили наши минометы. Били они отлично. Одна мина рванула в немецкой цепи, вторая, третья. Разрыв каждой мины оставлял в цепи фрицев брешь. Это вдохновляло, вселяло надежду на спасение. Но они идут! Только ускорили шаг! Поредевшая немецкая цепь уже совсем близко от нас. Все равно их много! Все равно они нас сомнут!

Откуда — то справа и немного сзади траншеи, по вражеской цепи ударил наш пулемет Фланговый огонь — смерть для наступающих..

— Огонь! Огонь! — вопит ротный. Вся наша рота открыла огонь. Фрицы залегли. Сразу наступило чувство облегчения: — контратака захлебнулась! Еще поживем! Еще повоюем! Не так легко нас смять, стереть в порошок, уничтожить! А вот уже немцы побежали!.

— Зайцев! — ору не своим голосом — они бегут!

— Без тебя вижу! Нечего орать! Выходит, мы отбились. Красота, да и только!

Те бойцы, у которых еще были патроны, еще яростнее ведут огонь. У моего автомата замок замер в крайнем переднем положении. Кончились патроны. Теперь это уже не страшно

— Зайцев, а ведь мы молодцы! Крепко всыпали фрицам!

— Кто всыпал, а кто на дне траншеи отсиживался.

— Да что ты говоришь? Неужели, не все вели огонь?

Тут Зайцев подходит ко мне совсем вплотную и шепчет.

— Пигольдин ни одного выстрела не сделал. На дне траншеи отсиживался! Опасно было вести огонь! Ведь фрицевские пули в момент могли убить!

— Ты говоришь, что —то не то! У меня это не укладывается в сознании!.

— Укладывается, не укладывается, но это так!

— Зайцев, а ведь нам два раза помог пулемет, который вел огонь по фашистам с правого фланга..Кто этот пулеметчик?

— А я знаю этого пулеметчика! Ефрейтер Сатимов — узбек.

— Откуда ты это узнал? — в недоумении спрашиваю Зайцева.

— После того, как командир полка зачитал приказ, комбат подошел к нашему ротному и сказал, что на нашем правом фланге будет действовать станковый пулемет ефрейтера Сатимова.

Постепенно все успокоилось. Сердце пришло в нормальный ритм. Сразу же во всем теле наступила слабость. Сказалось огромное психическое напряжение. Как бы отключаюсь на некоторое время. Такое состояние бывает у молодых мам. За день набегается такая мама и засыпает крепким сном. Но, как бы крепко она не спала, при малейшем звуке из детской кроватки, вскакивает и подбегает к ребенку. Какой — то центр в голове сохраняет активность и поднимает ее при необходимости. Вот также и у бойцов в бою появляется такой же центр, который заставляет их вскакивать при малейшем изменении ситуации, при малейшей угрозе.