В двенадцать сорок гестаповцы приблизились к ожидавшему их Рупперту.

– Хватит, пошли, – недовольно сказал один из них, – она уже не придёт.

Рупперт поднялся без особого желания. Он знал, что его может ожидать, но ещё на что-то надеялся, когда они вышли на Маршалковскую. Может быть, девушка просто опоздала и он её ещё увидит?

А в общем-то какое ему дело до этой польки? Прежде всего речь идёт о нём, Рупперте. Что будет с ним? Он не считал себя виновным в том, что она не пришла. А как ему хотелось жить спокойно, ни во что не вмешиваясь! Рупперт не любил гитлеровцев, но вовсе не симпатизировал и полякам. Они принудили его к сотрудничеству, а теперь он в руках Лотара. Отец Вилли Рупперта, промышленник из Рура, был прав, когда говорил, что человек только винтик в огромной, государственной машине и не может повлиять даже на собственную судьбу. И не нужно быть героем, следует иметь только много денег и жить в своё удовольствие. Но сейчас речь идёт о цене… Какую цену нужно заплатить за свою жизнь?

Лотар уже ждал их в кабинете. Он посмотрел на Рупперта стеклянным взглядом, закурил сигарету, но капитану не предложил.

– Рупперт, мы не позволим водить нас за нос! Ты обманул нас! – холодно сказал он.

Рупперт хотел возмутиться, крикнуть, что он немецкий офицер и не позволит так разговаривать с собой. Даже если его подозревают, то нельзя обращаться к нему на «ты». За польскую кампанию он получил Железный крест… Однако он ничего этого не сказал, а только пробормотал:

– Я действительно договорился с ней о встрече. Прошу мне верить! – Он почувствовал капли пота на лице, ладони стали влажными. «Увижу ли я ещё Ильзу?» – мелькнуло у него в голове.

Лотар внимательно наблюдал за капитаном. Состояние Рупперта тешило штурмбаннфюрера. Гестаповец всегда испытывал истинное наслаждение, когда его жертва трепетала Цуг страха. Он не бил допрашиваемого, если в его глазах замечал страх.

Лотар понимал, что Рупперт не простой немец, он сын крупного промышленника из Рура и его следовало бы пощадить. Но гестаповец всегда оставлял за собой право решать судьбу людей и, если понадобится, был готов без колебания уничтожить свою жертву.

– Вспомни как следует, – процедил сквозь зубы Лотар, – ты никому не говорил о нашем разговоре?

– Нет, господин штурмбаннфюрер, никому.

– А своей Ильзе?

– Ильзе ничего не известно, – ответил Рупперт, едва сдерживаясь, чтобы не крикнуть: «Тебе-то что до этой девушки? Не смей называть её имя!»

– Ты уверен в этом?

– Уверен, господин штурмбаннфюрер.

В соседней комнате послышался душераздирающий крик, потом всё стихло. Рупперт вздрогнул. Ему показалось, что этот крик всё ещё продолжается.

Лотар усмехнулся.

– Даю тебе последнюю возможность, – сказал он. – Я не должен этого делать, ты этого не заслуживаешь, ты трус и предатель, но я жалею не тебя, а твоего отца. Если в течение двух дней не найдёшь эту польку…

– Как это сделать? – спросил Рупперт.

– Это твоё дело. Мы же не заставляли тебя брать деньги от польской разведки… Запомни, это твоя последняя возможность, Рупперт. В противном случае… ты знаешь, что тебя ожидает.

– Знаю, – упавшим голосом ответил Рупперт.

И он действительно знал. Перед его глазами возникли одиночные камеры, пустой двор с бурыми пятнами от крови на Полицейштрассе, где гестаповцы истязали и расстреливали свои жертвы. Ему послышались душераздирающие крики. Рупперт содрогнулся. Он не хотел умирать в застенках гестапо.

– Может быть, сумеешь проникнуть в их подпольную организацию, – продолжал Лотар. – Встретишь там своего старого знакомого Шмидта. Я очень хотел бы с ним поговорить.

«Значит, дают мне возможность искупить свою вину», – подумал Рупперт. Однако он не знал, что это только отсрочка приговора, уже вынесенного ему. Мелькнула мысль: «Скорее бы выбраться из этого мрачного кабинета, чтобы не видеть бульдожьей морды Лотара».