– Я был один.

Меня начало трясти. Я уже понял, к чему клонит Зай-зай. Он прекрасно знал, что мы были втроем, знал, кто был со мной. Он знал, что мы не брали документов (хотя непонятно, что за чушь насчет квиринского агента… Таро я знаю как облупленного с двенадцати лет. Каждый его шаг знаю, каждую мысль). Ему просто нужно услышать это от меня. Он знает также и почему я вру, почему я придумал эту дикую версию. Но ему сейчас не важно узнать, кто украл документы… к этому я отношения не имею, он это знает, может быть, он уже даже знает, кто их украл на самом деле. Может быть, и вообще никакие документы не пропадали. Просто ему нужно от меня услышать… ну не нравятся ему отношения в нашей троице!

– Твои отношения с друзьями мне совершенно не нравятся, двести восемнадцатый, – услышал я. – Ваша компания – это какой-то рассадник недисциплинированности и произвола… Вы постоянно уединяетесь, не участвуете в делах общины, противопоставляете себя коллективу. Гир Лобус, – он повернулся к начальнику квартала. – Вот вы давно занимаетесь производством и общежитием как раз на данном участке. Что вы могли бы сказать об этих ребятах – двести восемнадцатом, двадцатом и двадцать первом?

Лобус помялся. Видно было, что ему страшно неудобно.

– Я не знаю, гир Зайнек… В общем-то, они ни в чем дурном не замешаны, – начал он решительно, – конечно, бывают правонарушения. Вот и сейчас. Причем они всегда стараются друг друга выгородить. Это да. Но в общем-то, работают они хорошо, передовики… не шумят, в общежитии на них жалоб не было. В целом я не могу ничего дурного о них сказать.

Я с благодарностью посмотрел на Лобуса и тут же отвел взгляд – нечего подводить человека. Все-таки, Лобус – личность! Он может сколько угодно нас наказывать, придираться, но когда дело дойдет до серьезного – не подведет. Врать не будет. Надо же… как это он решился – сказать совсем не то, чего Зай от него ждал.

Да, сорвалась твоя атака, дорогой старвос! Зай, правда, не растерялся, и тут же начал речь на тему, что вот мол, в тихом омуте-то как раз черти и водятся, что как раз такие тихие передовики – самые опасные враги, поскольку маскируются под честных общинников, и выявить их невозможно. Они даже могут рисовать стенгазетки и участвовать в смотрах песен и плясок. Но все же с толку его слегка сбили, это было заметно.

– И вот посмотри, двести восемнадцатый. Ты ведь знаешь, что вы совершили правонарушение. Должны понести наказание за него. И вместо того, чтобы раскаяться – не говорю, прийти самому и покаяться – но хотя бы когда тебя ткнули носом, раскаяться и чистосердечно все рассказать, как было, ты начинаешь выгораживать тех, кто безобразничал вместе с тобой. Какую услугу ты этим оказываешь своим друзьям? Ты избавляешь их от административного наказания – но разве это зло? Разве наказание – это зло? Вспомни заветы Цхарна! Поработать недельку на строительстве – от этого еще никто не умер и даже не заболел. Зато ты избавляешь своих друзей от возможности примириться с общиной, с Родиной, со своей совестью!

Я слушал, опустив голову. В общем-то, Зай был прав. Все это действительно так.

Но почему-то ужасно не хочется закладывать ребят. Наверное, я какой-то просто неправильный. У меня, наверное, ценности извращенные.

– Смещены все понятия! – выдал Зай свою любимую фразу. – Теперь посмотри. Я верю, что не ты брал эти документы. Но так как ты лжешь и не говоришь всю правду, я обязан – просто обязан тебя арестовать и отправить в следственную тюрьму. А ты понимаешь, что это значит. Тебя уже не примут в Магистерию, об учебе и речи быть не может. И вообще, ты понимаешь, что произойдет с твоим социальным статусом? Даже если тебя и не посадят.

Теперь посмотри на альтернативу. Если ты честно расскажешь, каким образом вы добывали сенсар, кто был с тобой – я просто проверю эту версию, а я убежден, что она истинна, вы все трое получите небольшое административное наказание, может быть, по недельке штрафных работ. Разумеется, твои друзья в любом случае вне подозрений – они не были внутри здания в эту ночь, что установлено точно.

А как же «квиринский агент»? – подумал я. Хотя скорее всего, это просто чушь какая-то. У Зая есть такой прием– сболтнуть какую-нибудь нелепицу, чтобы человека «морально разоружить». Меня лично заведомая ложь всегда приводит в состояние полной дезориентации.

– Ты пойми, – продолжал Зай. – Я ведь вызвал тебя сейчас только для проформы. Я сразу понял, что ты лазил в здание за сенсаром, что вы были втроем, и что документов вы не брали. Но для формальности я обязан допросить тебя. Однако ты вдруг начинаешь врать и выкручиваться. С какой целью, спрашивается?

– Вы же понимаете, с какой целью, – нагло сказал я, глядя на него.

– Нет, не понимаю. По крайней мере, я обязан не понимать! Я обязан тебя арестовать. Ты понимаешь, о каких серьезных вещах идет речь!

Лобус вдруг запыхтел, полез в ящик стола и стал там зачем-то ковыряться.

– Двести восемнадцатый, – произнес Зай, глядя мне в глаза. – Выбирай. Ты под подозрением. Под очень серьезным подозрением. Ты один. Или ты сейчас сломаешь всю свою жизнь. Или просто-напросто, твои друзья получат по неделе работ. Я клянусь тебе, что твои друзья – вне подозрений, и твое признание им никак не повредит.

Мне вдруг показалось, что все это уже было когда-то. И этот бледный, словно мертвенный электрический свет. И это пресс-папье на столе в виде головы льва. И ало-белые застывшие складки знамени на стене. Да что это я – о чем я думаю? Ведь он прав, кругом прав. И дилемма очень проста. Очень. Самое ужасное, что я ему верю. Ему вовсе не нужно посадить кого-нибудь из нас, он уже знает, кто взял документы, и не это его волнует. Ему нужно, чтобы я вот сейчас сказал: да, мы были втроем. Только и всего. Положение просто ужасное. Во рту у меня совсем пересохло. Глупо, бессмысленно, наивно, вообще – идиотизм. Но ведь и сказать тоже нельзя…

– Я даже обещаю тебе избавление от административного наказания, – сказал Зай, глядя на меня напряженно. Надо же, взял на себя обязанности Лобуса. И вот эти самые его слова вдруг упали на одну из чаш, и весы решительно покачнулись.