Вот интересно, подумал я, глядя на веселых, гогочущих парней. Кто-то там анекдот рассказал. Нам всем начинают выдавать сенсар в восемнадцать лет. А есть ли кто-нибудь, кто держится и не курит? Обычно-то все с радостью бросаются курить – как же, это же признак совершеннолетия! Тебя признали взрослым. Даже курево выдают!

Таро вот год держался. Вообще не курил. Даже глядя на наши с Арни довольные физиономии – только к стенке отворачивался. Но видимо, за год к запаху привык. А потом как-то зимой послали его чинить телефонный провод под снегом, искать пробой. Ну, он вернулся часов через шесть, лег в постель и закурил. Первый раз. Как по маслу пошло, даже не закашлялся. Так и начал.

Тьфу ты, о чем я думаю? Зай-зай уже стоял на сцене и чего-то там говорил. А, вступительная часть… Все встали. Зай-зай взмахнул руками.

– Ро-ди-на-славь-ся! – заорал я вместе со всеми.

– Слава Цхарну! – ответила вторая часть зала.

– Ро-дина-славь-ся!

– Слава Цхарну!

И пошло-поехало. Прокричали десять раз здравицу, в голове зашумело слегка. Меня даже покачивать стало вперед-назад. Потом стали кричать славу Служителю, потом – проклятие врагам. Под конец у меня такие мысли появились: конечно, все это глупо, и никто эти здравицы всерьез не принимает. Но ведь, если разобраться, то все это правда! И Цхарн – ну кто же не почитает Цхарна? Ведь это наш величайший Учитель! Чем была бы без него наша страна? И Родина – ну это понятно. И враги – так ведь они же постоянно нам угрожают. Если бы не они – разве мы бы вынуждены столько работать и жить впроголодь? И потом, их тупое учение, глупые, ограниченные люди, выдумали себе какого-то Бога и пресмыкаются перед ним. Наш Цхарн, спустившийся с небес, намного выше и лучше морально, чем ихний бог. И даже наш Служитель – какую работу он выполняет! Наш любимый вождь, из скромности называющий себя всего лишь служителем, слугой народа. Даже, честно говоря, все эти здравицы и лозунги профанируют великие и священные для каждого лервенца понятия. С этой мыслью я сел и стал прислушиваться к речам со сцены.

Но не очень внимательно. Две девушки читали доклады о международном положении, о происках, о доблести наших пограничников. Еще одна – о том, как нужно Родине то, что мы выпускаем (а выпускаем мы много чего). Под конец вышел сам Зай-зай. Зал напрягся. Все знали – если уж Зай-зай скажет, то это будет не в бровь, а в глаз. Не о международном положении, а что-нибудь такое, что лично каждого касается.

– Братья и сестры! Молодые цхарниты! – начал Зай-зай с каким-то даже надрывом. – Все мы трудимся с утра до вечера, не покладая рук, чтобы наша страна, оплот счастья и Истины, стала еще прекраснее. Все мы считаем это великим долгом и своим личным счастьем.

Я не стану повторять вам азбучные истины. Учение Цхарна известно всякому, закончившему школу. Это учение ведет нас к идеалам Добра и Света на всей планете. Напомню лишь один аспект, который. – Зай-зай значительно повел глазами, – помнит не каждый из вас, к большому сожалению А именно – «Что есть единство двух или трех? Почти то же, что единица. Единица же не больше нуля. Община – вот наша опора. Общность – вот наша мечта». Итак, если личное общение – будь то общение мужа и жены, или же друзей между собой – если это общение ведет к полному слиянию с коллективом, если на первом месте в этом общении – интересы коллектива, то такое общение можно только приветствовать. Но есть другое общение! Общение, отвлекающее от общины! Общение муравьев, отошедших от муравейника и пытающихся построить свой собственный. Так, некоторые девушки у нас страдают мещанскими позывами немедленно завести себе мужа. Великий Цхарн полностью освободил женщину от рабского, постылого труда, от рабства и подчинения мужчине. Эти же девушки хотят навесить на себя семейное ярмо. Не получив толком образования, не реализовав себя в жизни, они прямо-таки вешаются юношам на шею…

Есть примеры мещанства и среди юношей. – Зай-зай смотрел прямо перед собой, словно никого в зале не видя, – отдельные из них привязываются друг к другу, и эта дружба для них становится важнее общего Дела. Это типично мещанский подход к жизни, иногда он ведет к тяжелым, непоправимым последствиям.

Это то, о чем я хотел вас сегодня предупредить. Говорить же я буду о еще более страшном и невероятном событии. Вы все уже знаете о происшествии в секретной части. Я веду следствие по этому вопросу. Я убежден, что следствие вот-вот будет завершено. Я даже могу назвать имя злоумышленника, но мне нужно вначале вскрыть его связи. Поэтому я промолчу до времени, обращаю ваше внимание лишь на то, какой подлой и низкой была эта кража из-под замка, явно с целью служения нашим врагам…

Зай-зай еще минут десять заливался про подлость и низость неизвестных шпионов. Народ стал даже озираться вокруг – искали вражеских агентов. Ведь действительно, выходит, что украл кто-то из наших. Как ни крути…

Но кому из наших это нужно? Если только предположить, что вокруг бродят какие-нибудь бешиорские агенты, и они-то и предложили кому-нибудь за это похищение, скажем, сенсар или продукты… Но все равно – кто бы на такое пошел? Ведь все же понимают, что это преступление против Родины. Родина же – все равно святое. Как бы мы ни ругали начальство, но Родина…

Зай-зай завершил свою речь ровно в девять часов. Если не врал большой циферблат над трибуной. Пока прокричали завершающие лозунги, пока выходили, толпясь в дверях – мне уже пора было идти на второй этаж, в кабинет к старвосу.

Ребята проводили меня до самой двери. Как на казнь… Может, ему и нужно-то от меня что-нибудь безобидное. Может, опять предложит стать «добровольным помощником». Каждый новый старвос мне это предлагал. И ребятам тоже. Вызывает всех по одному и заводит беседу: мол, как насчет перевода на лучшее место… или отмены какого-нибудь неприятного наказания… Но это не для меня, нет. Я хоть и понимаю, что в сущности, добровольные помощники делают для Родины благое дело. Помогают делу нашего воспитания. Но… у меня всегда было такое чувство, что я не могу и не имею права никого воспитывать. Поскольку сам далек от совершенства, да и вообще. А тут – ходить и докладывать старвосу, кто что говорил, кто куда ходил после отбоя… Нет уж. И я рад, что никто из нашей тройки на это тоже никогда не соглашался.