— Неужели… это так важно? — Снеер был ошеломлен всем услышанным.

— Невероятно! Убедишься сам. Я думаю, не надо объяснять, что мы считаем тебя наднулевиком. От показателя нулевости зависит положение на служебной лестнице, количество голосов, которым каждый из нас располагает при голосовании в Правлении, а также — мы ведь тоже люди — количество желтых пунктов, получаемых ежемесячно. Иногда третий знак после запятой может оказаться решающим в твоей карьере!

— Какой же величиной определяется мой показатель?

— Точно еще не знаем. Это не так просто, как те наивные тесты-головоломки для пятиряков и четверяков. Там — игра, фикция, занятие для изнывающих от безделья поднулевиков. Здесь же идет речь о судьбах мира, о подборе руководящих кадров. Необходимо учитывать множество свойств. Человек — существо миогопараметровое, и его показатель зависит не только от способностей, но и от психических данных и свойств характера. Тебя еще тщательно обследуют.

Снеер сидел молча, мысленно переваривая услышанное. Всего за несколько недель уже второй раз переворачивали вверх ногами всю картину мира, которую он сумел сконструировать в собственном сознании. Каким же наивным он был, когда беззаботно разгуливал по веселым улицам центра Арголанда, думая, что понимает этот мир. С каким удовольствием вернулся бы он к благодатному неведению номинального четверяка, убежденного в своем совершенстве «истинного» нулевика. «Тот» его нуль казавшийся с «той» стороны золотистым кружочком, сиявшим в зените, здесь оказался нулем в буквальном значении этого слова.

— Наверно, я тебя утомил, — сказал Раскалли, сочувственно взглянув на Снеера. — Пойди пообедай. Буфет налево от выхода. Немного передохнешь и явишься в Персональную Секцию, корпус номер два. Позже поговорим о других, еще более важных делах.

Территория, на которой располагались постройки Правления, была в действительности более обширной, чем Снееру показалось на первый взгляд. В этом он смог убедиться, когда в поисках столовой забрался слишком далеко по одной из аллеек. Миновав маленький тихий парк, полный цветущих кустов и незнакомых, экзотических растений, он вышел к группе красиво расположенных домиков и вилл покрупнее, значительно более роскошных, чем даже самые богатые из тех, что можно увидеть в пригородах Арголанда. Все это было погружено в благостный — почти осязаемый — покой. В садиках, вокруг разноцветных бассейнов, играли дети и отдыхало множество взрослых.

По контрасту с пляжами Арголанда, забитыми людьми, с его плотной — даже в пригородах — застройкой здешний комфорт и обилие свободного, открытого пространства казались гигантской несправедливостью, чуть ли не злоупотреблением.

Снеер понимал, что урбанизация со всеми ее отрицательными последствиями в определенный момент истории стала единственным выходом из тупика. Ему неоднократно вколачивали в голову эту очевидную истину: внегородские территории кормят обитателей агломерации, каждый акр земли слишком ценен, чтобы занимать его под личное пользование малых групп людей.

Здесь этот принцип был явно отвергнут. Наднулевики исключили самих себя из сферы действия общих законов и правил, обязательных для поднулевой интеллектуальной голытьбы. Быть может, они рассматривали это как частичную компенсацию за труды, свершаемые во имя существования агломерации, однако вряд ли такая точка зрения получила бы одобрение остальных граждан.

Вот почему, вероятно, центр Правления агломерацией разместили так далеко от города и от глаз его жителей. Именно ради того, чтобы сохранить эту маленькую тайну наднулевых деятелей, города были плотно закрыты. Дорожные машины — за исключением тех, которыми распоряжались наднулевики, а также грузовиков, подвозящих продукты питания, — не могли пересекать определенной границы на окружности города: специальный электромагнитный барьер парализовал работу двигателей. Выйти из города пешком? Снеер никогда не пробовал, но сейчас начал подозревать, что скорее всего и это было невозможно. Другое дело, что никто в городе и не стремился посетить районы, покрытые полями — раскинувшейся на километры кукурузой или плантациями огурцов. За городом — с точки зрения его обитателей — не было ничего: ни одного автомата, ни одной прорези, в которую можно было бы сунуть Ключ, чтобы получить что-либо за свои пункты.

Прежде чем он отыскал здание столовой, точнее, вполне приличного ресторана, Снеер пришел к еще одному заключению. А именно, отметил, что сокрытие наднулевиками своего жизненного уровня, их изоляция от общества приводит к тому, что сами они — управляя жизнью агломерации со столь значительного расстояния, вдобавок через более или менее подрейзованных поднулевиков из городской администрации, — силой вещей неизбежно теряют ясность видения проблем миллионов людей, заселяющих города. Больше того — проблемы эти ни в коей степени не касаются их самих, безопасно укрытых в комфортабельный гнездышках. С каким же нежеланием они совершали служебные «вылазки» в гудящий улей, каковым по сравнению с их обителью был Арголанд. Отсюда, словно из-за толстого стекла, они наблюдали за творящимися там делами, чужими и не влияющими на их собственное положение в мире.

Способ, с помощью которого они восполняли потребности в кадрах — выбирая из нулевиков, обнаруженных в городе, — возводил отличную плотину против любых попыток проникновения нежелательных элементов, которые могли бы явить «городу и миру» тщательно скрываемую сущность их бытия — вроде бы сурового, полного тяжких трудов, связанных с исполнением общественно значительных обязанностей.

«Почему они высмотрели именно меня?» — задумывался Снеер с того момента, как оказался здесь. Там, в Арголанде, он худо-бедно мог сойти за гения. Однако он не терял чувства самокритичности и как-то не мог поверить, что только умственным способностям обязан их выбору.

Должно в этом быть что-то еще, какие-то дополнительные критерии, которым — не зная о том — он соответствовал.

Ответы на сомнения начали вырисовываться уже с того момента, когда, собираясь взять с податчика поднос с обедом, он не обнаружил прорези, в которую следовало бы ввести Ключ. Растерявшись, он немного отодвинулся, чтобы посмотреть, как это делают другие. Оказалось, достаточно было нажать ручку, чтобы получить еду. Здесь все было бесплатно! Каждый, кто удостоился чести попасть сюда, мог удовлетворять свой аппетит, не тратя ни пункта.

Очередной неожиданностью было качество блюд. Снеер, бывалец наилучших ресторанов Арголанда, в жизни не едал подобных деликатесов. У здешней еды действительно был вкус! С ней не могли соперничать даже самые дорогие блюда, которые можно получить за добытые тяжким трудом желтые пункты. Фирменные кушанья ресторанов в «Башне» или «Космосе» по сравнению со здешними можно было смело назвать дрянной жратвой.

«Кто любит хорошую еду и в состоянии оценить ее прелести, тот наверняка не откажется от возможности столоваться здесь, — отметил он, беря себе вторую порцию отличных вареников. — Постараюсь сделать все, чтобы меня не отправили обратно в город».

Спустя некоторое время до него дошло, что не может быть даже и речи о том, что кого-нибудь отсюда отослали в Арголанд: такой человек мог распространить среди поднулевиков нежелательную информацию! Стало быть, ежели кого-то пригласили сюда, то он наверняка соответствует критериям и условиям, позволяющим включиться в деятельность Правления.

«Значит, одной из причин выбора, — подумал он, запивая последний вареник отличным апельсиновым соком, — наверняка было мое сибаритство. Но это не все… Что еще, кроме интеллекта и сметливости? А может, интеллект здесь считается критерием второстепенным, менее значительным? Раскалли говорил о многообразии личных свойств, учитываемых при классификации наднулевиков. Во всяком случае, любовь к удобствам и хорошей пище наверняка играет роль. Что же еще? Отсутствие моральных устоев? Конформизм по отношению к произвольной системе условий, дающих личные выгоды?»