Арчи по-хозяйски плюхнулся на сиденье рядом с шофером, Маринка и Виктор устроились сзади, автомобиль рванул с места.

«Девятка» больше часа крутилась по улицам вечернего города. Человек Яшки, как оказалось, отменный водитель, проверял наличие «хвоста». Никчемное занятие, но приказ Яшки – закон.

В начале десятого автомобиль выехал на улицу Салтыкова-Щедрина со стороны метро «Чернышевская». Чуть не доехав до Литейного, машина свернула в арку дома номер четыре. В глухом дворике-колодце пассажиры спешно пересели в темно-вишневую «Ниву», и джип а-ля рус помчал их прочь из хмурого дворика, снова на улицу имени автора «города Глупова», бывшую Кирочную.

Мимо Дома офицеров, мимо Большого Дома, к Финляндскому вокзалу и дальше, по направлению к железнодорожной станции Ланская...

Примерно минут через сорок «Нива» уже перемалывала рифлеными колесами пригородную грязь где-то в районе Лисьего Носа. Еще минут через двадцать отечественный вездеход плавно въехал в гостеприимно распахнутые ворота безымянной дачки о двух этажах, за высоким забором из красного кирпича.

Во дворе уже имелись колбаса «Икарус» и урод «Запорожец». «Нива» плавно затормозила. Из темноты выплыли неясные фигуры, открыли дверцы и вежливо предложили выйти уставшим пассажирам.

Тридцать метров через двор, пять ступенек вверх, скрип дубовой двери, снова вверх, два пролета по изящной винтовой лестнице, Арчи с Мариной направо, Виктор – налево, в «гримерную».

Гримерная. Просторная комната. Кровать, тумбочка, стол с зеркалом. На кровати разложена шелковая красная рубаха с вышитыми на ней желтыми петухами. Рядом ватные штаны, на полу кирзовые сапоги и портянки. А недалече, облокотившись на подоконник, стоит седовласый мужчина в заношенных тренировочных штанах, грязной тельняшке и сандалиях на босу ногу.

– Наряжайся, парень, – бесстрастно промолвил седой. – Бери с кровати карнавальный костюм и напяливай в темпе.

Виктор послушно облачился в русскую национальную одежду, как ее представляют себе кинорежиссеры-инородцы.

– Все впору? – с заботой в голосе спросил седой.

Виктор кивнул.

– Ну, тогда выбирай ножик.

Седой извлек из-за спины три тесака внушительных размеров.

– Спасибо, у меня свой.

Виктор достал из вороха своей одежды, сваленной в кучу на кровати, подаренный Петровичем нож.

– А ну, покажь перышко.

Седой взял нож из рук Виктора, покрутил его в пальцах и скривился презрительно:

– С таким режиком ты – трупешник, парень! Ручка длиннее лезвия, к тому же тяжела, зараза. Заточка с одной стороны – тоже хило. Шарик какой-то дурной на конце рукоятки торчит... Может, передумаешь, выберешь перышко посерьезнее, смотри, какие красавцы – с любым на медведя можно идти!

– Нет, пойду со своим.

Виктор забрал у седого подарок Петровича.

– Твое дело, – пожал плечами седой. – Айда за мной.

Седой вразвалочку двинулся к выходу из комнаты для переодевания. Виктор пошел следом.

Поплутав самую малость по внушительному дачному коттеджу, Виктор, сопровождаемый седовласым поводырем, оказался в просторной комнате. Никакого «ринга» в комнате не было, но Виктор сразу же понял, что именно здесь ему придется сражаться за свою жизнь и за свое будущее. Именно здесь, в этой залитой электрическим светом комнате.

Хотя нет, пожалуй, комнатой это помещение назвать нельзя. Скорее уж зал. Огромный квадрат пола покрыт наборным блестящим паркетом. Потолочные балки отделяет от паркетных квадратиков не менее пяти-шести метров. По периметру зала – возвышение-ступенька, шириной метра три, на нем стоят в ряд кожаные строгие кресла. В креслах – холеные фрачные господа, у господских ног – полуобнаженные девицы на четвереньках. Спины девиц густо уставлены тарелками со снедью. Рядом на полу стоят бутылки, фужеры и прочие атрибуты сладкой жизни.

Девушки, живые столики, так поразили Виктора, что он не сразу заметил своего соперника – черноволосого, узкоглазого мужчину в киргизском халате и тюбетейке.

– Ну давай, пацан, топай в центр, публика ждет. – Седой подтолкнул Виктора в спину.

Как только ученик Петровича ступил на чудесный паркет, Чингисхан, передернув плечами, сбросил полосатый длинный халат к своим стройным ногам, и публика взорвалась аплодисментами.

Чингисхан легко мог выступать перед студентами-медиками на занятиях по анатомии в качестве образца гармонично развитого мужского тела. Рельефная мускулатура, мышечный корсет, упругие мячики-бедра – все при нем. Атлет был почти обнажен. Лишь темные плавки на чреслах и коричневая тюбетейка на голове. А в руке нож. Изогнутый дугой ятаган.

Когда-то турецким воинам запретили шататься по Стамбулу с мечами на поясах. Разрешили носить с собой исключительно ножи. Послушные турки проявили завидную сообразительность, и разрешенные к ношению ножики стремительно эволюционировали до размеров короткого меча, именуемого ятаганом.

– Рубаху сними, – прошептал в ухо Виктору седой, оказавшийся рядом.

Виктор стянул рубаху через голову. Он тоже был прилично накачан, но до Чингисхана явно не дотягивал. В зале кто-то свистнул, кто-то засмеялся, кто-то затопал ногами.

Виктор поискал глазами среди зрителей Арчи и Марину – и не увидел их. Он не мог знать, что его попутчики вместе с Яшкой и еще десятком прихлебателей питерского авторитета-беспредельщика сидят сейчас в соседней, не менее просторной комнате и наблюдают происходящее в зале на экране гигантского телевизора. Также Виктор не мог знать о том, что гостеприимная дача предоставлена Яшке всего на одну ночь известным деятелем питерской мэрии в обмен на «списание долгов». Зато Виктор увидел в углу зала гроб с открытой крышкой и, каким бы наивным парнем он ни был, сразу догадался – похоронная принадлежность поджидает одного из бойцов. Либо его, Виктора, либо Чингисхана.

Меж тем по залу сновали вышколенные служки. Принимали у иностранных господ ставки. Вежливо, на безупречном английском отвечали на вопросы относительно личностей гладиаторов и не забывали подобострастно улыбаться.

Наконец в центр импровизированной арены вышел седой и, прося тишины, поднял руку. Седой что-то быстро произнес по-английски, Виктор не понял, но очень удивился. Затем человек в тельняшке (рашн экзотик!) заговорил по-русски, обращаясь к Виктору и Чингисхану:

– Я хлопну в ладоши, и вы начинаете, ясно?

Оба бойца молчаливо согласились.

– Биться от души и до смерти, поняли?

Опять согласное обоюдное молчание. Седой отошел в дальний угол зала, картинно развел руки и на мгновение замер. В зале воцарилась абсолютная, мертвая тишина. Именно так, по мнению адептов дзэн-буддизма, звучит хлопок одной ладони.

Ни Виктор, ни Чингисхан не шелохнулись. Стояли друг против друга, будто все творящееся вокруг их совершенно не касается.

Чингисхан своею полной неподвижностью демонстрировал презрение к противнику, а Виктор просто-напросто был настолько подавлен, что забыл обо всем. И обо всех. О Сашке, о Марине, о Петровиче, о себе. «Зачем я здесь с ножом в руке? Кто эти люди вокруг? Мама, мне страшно! Мамочка!»

Ладошки хлопнули.

Чингисхан с завидной быстротой прыгнул вперед и полоснул ятаганом по обнаженной груди застывшего в ступоре Виктора.

Красная кровавая полоска на бледной коже. Дружный вздох зала, и ятаган снова свистит в воздухе. Виктор еле-еле успел отшатнуться. Лезвие сверкнуло в миллиметре от глаз – и сразу же острая боль в паху: Чингисхан лягнул его ногой в промежность. Виктор согнулся, острозаточенная сталь неласково погладила его широкую спину, оставив на память багряно-красную полоску. Сильный удар по затылку – Виктор упал на пол. Короткий нож с тяжелой рукояткой выпал из ослабевших пальцев Виктора и отлетел далеко в сторону.

Недовольные зрители зашумели, скривился Яшка в соседней комнате. Сейчас Чингисхан заколет парня, как свинью, – и все, представление окончено.

– Поиграй с ним подольше! – властно выкрикнул команду седой из угла зала.

Чингисхан понимающе подмигнул седовласому. Не спеша ногой перевернул окропленное кровью тело Виктора на спину, поставил свою босую стопу на горло поверженного противника. Ятаган ожил в умелых руках, закружился в воздухе и, внезапно опустившись вниз, начертил на животе Виктора две ровные неглубокие борозды.