Чумаков поймал взгляд Сан Саныча, улыбнулся.

– Сан Саныч, я накрепко запомнил еще одну твою цитату. Про то, что нет более узко мыслящих людей, чем специалисты.

– Ну да, мои слова. – Сан Саныч смотрел Мише в глаза, слегка нагнув большую голову так, как это делают крупные собаки. – Дальше что?

– А то! – Чумаков улыбнулся еще шире. – Если я тебе сейчас скажу, что у меня есть прямой выход на «Синюю Бороду»? Если скажу, что знаю, как их найти, знаю почти наверняка...

– Почти?

– Почти на сто процентов... Наверняка в этой жизни, как я убедился, можно рассчитывать только на смерть... На девяносто девять и девять десятых процента.

– Хороший процент. Если не бредишь и действительно додумался до чего-то этакого, что попало в «слепую зону» моего внимания. Ежели так, я буду крайне удивлен, партнер.

– Мечтаю увидеть, как ты удивляешься. Любоваться твоим непроницаемым челом, честное слово, надоело. Слушай внимательно. Помнишь, откуда я знаю Ирину Грекову, убитую Красавчиком? Помнишь, я рассказывал про свою бывшую супружницу? Помнишь, я объяснял, почему она, девушка из простой семьи, Золушка, тоскующая по высшему обществу, так долго поддерживала отношения с соучениками по окончании средней школы?

– Помню. Школа в центре. В классе учились дети советских шишек...

– Учились и жили в больших престижных квартирах! – подхватил Миша. – Школа недалеко от метро «Третьяковская», а рядом с метро построили «Макдоналдс»! Цифры на той салфетке из «Макдоналдса», что лежала в кармане у желтоглазого, – номер дома и номер квартиры, гадом буду, кого-то из одноклассников покойницы Ирины! Разыскать очередную потенциальную жертву «Синей Бороды» – дело нескольких часов!

– Красавчик, общаясь с Грековой, наметил среди ее знакомых очередную жертву. Допустим, совсем недавно желтоглазого перевели на новый «объект» и, перекусывая неподалеку от нового места работы, он для памяти черкнул на салфетке координаты жертвы... А что?.. Похоже, очень похоже на правду... – Сан Саныч резко замолчал, закатил глаза к потолку, скрипнул зубами. – Олен срякки! Я должен был! Я был обязан сам догадаться!

Сан Саныч стукнул себя кулаком по лысому лбу.

– Срякки! Срякки!! Срякки!!!

– Что такое «олен срякки»?

– В вольном переводе с финского это означает «я мудак»! Мудак! Ванха срякки!!! Старый мудак!!!

«Билет для проезда в Московском метрополитене» Иннокентий прижал к столу массивной оргалитовой линейкой. Надежно зафиксировал посередине столешницы бумажный прямоугольник с «магнитной» черной полосой по верхнему краю. Надел на нос очки, взял в руки моток тонкого скотча и ножницы. Аккуратно отрезал полоску скотча нужной длины и заклеил ею ровно половину «магнитной» полосы на проездном билете. Один раз Иннокентий уже использовал этот билет «на десять поездок». Теперь билетом можно воспользоваться еще девять раз. Потом нужно отлепить скотч, пройти по билету в метро одиннадцатый раз, снова залепить половину «магнитной» полосы и спокойно пользоваться модернизированным проездным документом восемь раз кряду. После опять отклеить-пройти-приклеить и беззаботно проходить еще семь раз в щель между турникетами. Ну, и так далее, отклеиваешь-приклеиваешь, и в итоге вместо оплаченных десяти поездок эксплуатируешь билет аж шестьдесят четыре раза. В течение тридцати дней, конечно. Государство обесценивает денежные вклады граждан, повышает цены, устанавливает акцизы, а граждане под воздействием шокотерапии изобретают простые и незамысловатые способы, как обжухать государство. Все по Дарвину – выживают умные и хитрые, те, что научились приспосабливаться к стремительно изменяющимся условиям обитания. Гражданам, как ни странно, очень хочется выжить. Вот они, граждане, и не платят налогов, изощряются с проездными документами, замедляют в два-четыре раза вращение колесика в счетчике электроэнергии, да мало ли еще чего они придумали, эти живучие граждане...

Электросчетчик в квартире Иннокентия работал как надо, то есть за свет Кеша платил в несколько раз меньше, чем нажигал. И все равно, когда, завершив манипуляции с проездным билетом, он зашел в туалет, то весьма расстроился, обнаружив, что лампочка там бесполезно светила всю ночь.

Справив нужду, Иннокентий прошел на кухню. Поставил чайник. Закурил. Курил он «Приму люкс» – украинский аналог «Парламента». Тот же мультифильтр, и пачка похожа, а цена одиннадцать рублей, если брать на рынке сразу блок.

Испив чаю (отечественного, «Чистые пруды» в пакетиках, дешевле «Липтона», а по вкусу много лучше), Кеша похромал в спальню одеваться.

Иннокентий хромал с детства. Охромел на правую ногу, совсем маленьким переболев полиомиелитом. Пик заболеваемости полиомиелитом пришелся на конец пятидесятых. Фестиваль молодежи и студентов пятьдесят седьмого оставил о себе память в виде ребятишек-негритят и советских охромевших детей. Иннокентий родился много позже Московского всемирного форума прогрессивной молодежи, коварную болезнь к тому времени лечили, как правило, удачно, однако нет правил без исключений. Сколько себя помнил, Кеша хромал. Привык и прихрамывал почти незаметно для себя, но окружающие «здоровые» дети все равно его дразнили и травили нещадно. Ужасы фашизма по сравнению с детской жестокостью – жалкие потуги взрослых подражать злобной ребятне. В детский сад Кеша не ходил. Сидел дома с мамой. До школы со сверстниками практически не общался. Лишенный подвижных дворовых игр, многократно битый малолетними хулиганами, раб своего физического недостатка, он вырос замкнутым, себе на уме, книжным юношей, внешне хилым и нездоровым. Низкорослый, худой, узкоплечий, бледный подросток в очках немного приободрился к девятому классу, поскольку в конце восьмого неожиданно для себя стал мужчиной. Пролетарского происхождения отроковица, случайно попавшая в элитарную, вследствие центрального месторасположения, школу, лишила Иннокентия невинности. Единственный сын действительного члена Академии наук СССР, любимое чадо почетного профессора трех заграничных университетов, отрок Кеша как воспитанный юноша, едва сумев говорить после спазмов оргазма, сразу же сделал однокласснице-любовнице предложение руки и сердца. И она бы вышла за него замуж. За его академическую дачу, машину, спецпаек, но по молодости-глупости решила подстраховаться, и после выпускного вечера влюбленный скромняга Кеша нечаянно увидел, как его суженая взасос целуется с сыном известного комедийного актера из параллельного класса. Все было кончено. Юношей Иннокентий придерживался патриархальных взглядов на взаимоотношения полов. Через некоторое количество послешкольных лет, когда она, его первая женщина, прислала по почте приглашение на свою свадьбу, Иннокентий долго думал, идти или не идти. Хотя к тому времени Кешины критерии касательно межполовых взаимоотношений заметно изменились, но смотреть, как целуется с женихом его первая женщина, не очень хотелось. Пошел все же. Подарил невесте букетик роз, познакомился с женихом по имени Михаил, по фамилии Чумаков...

Прохромав по коридору мимо дверей в бывший папин кабинет, мимо двери в столовую и вот уже полгода как запертых дверных створок в мамину комнату, Кеша вошел в спальню.

Марина все еще спала, разметавшись на постели. Бесстыдно нагая и невероятно желанная. На полу валялась газовая сеточка фаты с украшением из искусственных аляповатых цветов и белоснежное платье.

Кеша поднял платье своей невесты... Нет, со вчерашнего дня своей жены, законной супруги Марины Сергеевны... Подобрал платье, аккуратно разложил его на кресле. Подумал, открыл шифоньер и повесил платье невесты на вешалку рядом со своим свадебным костюмом.

Одежду на свадьбу они, по настоянию Иннокентия, взяли напрокат. Белые невестины туфли на шпильках, тоже прокатные, Кеша засунул в картонную коробку. Огляделся. На столе пустая бутылка шампанского. Два пустых фужера. Россыпь конфет «Белочка». И никелированное простое ведро, битком набитое самыми разнообразными цветами – от полевых до экзотических, заморских. Цветы пусть остаются, а пустую бутылку, фужеры и конфеты надо бы унести на кухню. Конфеты в холодильник, чтобы не растаяли, бутылку не забыть вынести на помойку, фужеры помыть.