– Ты забыл сказать, до какого вокзала нам ехать, – перебила Клара, внимательная и сосредоточенная.

Я сказал. Назвал вокзал и станцию, до которой нужно брать билет. Назвал и конечный пункт «игры»:

– Чтобы победить, вам с мамой, Мишенька-Машенька, надобно добраться до деревни Черниговка. Запомните: Чер-ни-гов-ка. Это рядом с деревней Чернявка. Ходит ли туда автобус от железнодорожной станции – понятия не имею. Но деньги у вас есть, с последним этапом игры справитесь, должны справиться. В Черниговке найдете дяденьку корейца по имени Юлий. Смеешься, моя маленькая Ма.., ой, прости! Мой маленький Мишенька. Рассмешило тебя почти как у девчонки имя дяди корейской национальности, да? Передай дяде со смешным именем, мол, он приглашал меня в гости, и я приду. Я приду попозже, чем вы. Ждите, лопайте тыквы по-корейски, и я приеду, честное слово. Ждите завтра к ночи. А сейчас хватайте большую сумку и готовьтесь выскакивать из машины. Я не буду останавливаться, приторможу, вы скок – и в лес, под дождичек. Ты же любишь дождь, ребенок? Ты всегда просишься у мамы побегать под дождем...

Я притормозил на очередном повороте. Машина ехала медленно-медленно, но ехала, колеса вращались. Клара неловко прыгнула на обочину, одной рукой прижимая к груди восторженную Машеньку, другой стиснув лямку спортивной сумки. Клара пошатнулась, опустила дочку на взмокшую землю и... улыбнулась мне вслед. Я видел ее улыбку в зеркальце заднего вида, она как бы подбадривала меня, мол, не волнуйся за нас, мы сыграем в твою игру и выиграем, мы все сделаем, как ты учил, мы тебе верим и верим в тебя, мы справимся...

Почти сорок часов минуло с той самой проклятой судьбоносной точки отсчета максимального риска, а я до сих пор закрою глаза и вижу улыбку Клары и растянувшую рот до ушей обманутую мною Машеньку. Я сволочь. Я рискнул самым дорогим. Я вышел за рамки, я недостоин сочувствия, но иного выхода просто не было: калека, женщина и ребенок – слишком приметная троица. Стоит появиться на людях, и любой патруль, получивший пусть даже устную ориентировку, задержал бы нас сразу же. А в обход мегаполиса, лесами да долами, до Черниговки ни Кларе, ни тем более Машеньке просто не дойти.

...Я успокаивал себя, убедившись, что выбрал единственно правильный из всех вариантов, и гнал генеральскую тачку, наращивая скорость после каждого поворота.

Я имел фору – пока Трофим свяжется с Ильичом, пока Александр Ильич будет сосать валидол и чесать репу, я рассчитывал доехать по грунту до асфальта.

До цивилизованной асфальтированной трассы с ее развязками, ответвлениями и тупиками оставалось чуть километров пять-шесть по приметам, когда управляемая мною генеральская иномарка обогнала зачуханную «копейку». Обогнала и встала поперек дороги. Остановилась, разумеется, и «копейка». Я покинул теплое кресло, бросил прощальный взгляд на совершенно раскисшего Арсения Игоревича, сунул спешно за пояс спецпротез правой кисти, с трудом его туда засунул.

Я хромал, обходя машину с тонированными стеклами, разговаривая с невидимыми и несуществующими пассажирами:

– Клара, Машенька, подождите минуту, сейчас, момент, поедем дальше.

Говорил громко и внятно, чтоб мужик, который распахнул дверцу «копейки», отчетливо услышал мои речи.

Хвала Будде, за рулем случайно встреченной мною «копейки» сидел вполне здоровый мужичок, а не ветхий старец. Более никого в антикварных «Жигулях» не было, и за это Будде тоже спасибо. Мысленно извинившись перед хозяином «Жигулей» первой модели, я размахнулся своей спецпалкой да так треснул по крыше его автомашины, что и ее, крышу, погнул, и лобовое стекло вдребезги. Учиняя погром, я заорал на мужика, потребовал, чтоб он вылезал на фиг и ложился мордой в грязь.

Мужик побледнел, вылез, а я быстренько сунул трость под мышку калечной руки, а здоровой выхватил «стечкин». И пальнул по колесам генеральской иномарки, опять же требуя от мужичонки послушания, немедленного и безоговорочного.

– Рожей в землю, кому велено! – надрывался я, однако ополоумевший от страха мужичок приказа не выполнил, дал, чертяка, стрекача, сиганул в лес, только подошвы засверкали.

«Оно и к лучшему, – думал я, усаживаясь за руль «жигуленка». – Бить терпилу по голове совсем уж в лом. Пущай бежит. Добежит до того, кому можно пожаловаться, и сообщит: так, мол, и так, хромоногий, безрукий с пистолетом, со страшной палкой, «жигуль» угнал, иномарку бросил, и еще тама, в брошенной машине, какие-то бабы с ним ехали...»

На «жигуленке» с мятой крышей и битым-разбитым лобовым стеклом я благополучно подъехал к заасфальтированной магистрали. Там его и бросил. Найдут «копейку», подумают, что я со спутницами пересел в какую-то другую автомашину, водитель коей у меня в заложниках...

Тьфу! О чем это я? Почему «найдут»? Нашли! Давно, около сорока часов тому назад. И подумали именно так, как надо было мне. Полагаю, даже объяснили факт смены заложника – пьяного генерала таскать из тачки в тачку весьма затруднительно, согласитесь.

Бросив «жигуль», первый десяток километров я специально пробирался лесом, особенно не удаляясь от асфальта трассы. Через час примерно в небе над трассой уже барражировали вертолеты. И кто им только вылет разрешил в дождливую-то погоду, а? В гущу лесов я углубился, когда со стороны трассы то и дело стало доноситься улюлюканье сирен патрульных машин. Само собой, не все сорок часов шел по лесу. Я бы и рад, но и поля на пути встречались, которые не обойдешь, и хорошо еще, что водные преграды сумел форсировать отнюдь не вплавь. Меж тем большую часть пути меня окружали деревья. Везение не покидало хромого путника – вышеупомянутые поля и воды попадались на моем долгом пути в основном в темное время минувших суток, я шагал под звездами, один в поле воин, подо мной скрипели доски мостков, мне светила луна сквозь прорехи в тучах, и сам себе я более всего напоминал призрак заплутавшего на подступах к Москве бомжа.

Идентифицировать себя с призраком меня когда-то научил дед. Еще он научил, как черпать силы из бездонных резервуаров природы, как превращать лунный свет, ветер, влагу в энергию, необходимую для движения. Кабы мне сейчас было за двадцать, а не за сорок, я бы смог идти в прежнем темпе необычайно, неправдоподобно долго. Эх, если бы да кабы...

Обошел, прячась в лесу, пахотные угодья крестьян деревеньки Чернявки. Я снова у дороги, и дорога опять пуста. Оглядываюсь, вижу деревенского старичка у избушки на околице. Старичок кормит кур, дымит «Беломором», ко мне стоит в полоборота. А хоть бы и лицом ко мне стоял, все равно не заметить фигуру, промелькнувшую на дороге, ибо, пока я шел в обход поля, нахмурилось сонное вечернее небо, сгустились тени и сделалось душно. Быть грозе, и скоро.

Перебегаю дорогу, на той стороне малинник, разгребаю колючие кусты протезом, ныряю в гущу веток и веточек, они цепляются за пиджак, за штаны, гудит потревоженный шмель. Фу-у... Прорвался сквозь зеленое препятствие. Осталась последняя пара километров по прямой. Пора, пожалуй, зарядить протез.

«Зарядить протез» – бессмысленное сочетание слов для всякого, кто не видел мою правую искусственную кисть без натянутой на нее черной кожаной перчатки. Под перчаткой спрятано так называемое «оружие залпового огня», которое позволяет «одним махом семерых побивахом», то есть единым залпом уничтожить и сразу, нет, к сожалению, не семерых, а четверых, в лучшем случае. В смысле, мой спецпротез стреляет из четырех стволов-пальцев, ну а в старину, если верить рассказам оружейных дел мастера, смастерившего для меня огнестрельную руку, встречались монстры и о десяти, и о более стволах. Сравнительно недавно по меркам цивилизации изобретено автоматическое оружие, но ставшие привычными пулеметы и автоматы косят врагов поочередно, что не так эффективно, как поражение групповой цели одним-единственным залпом. Мой спецпротез весьма эффективен, однако имеет ряд существенных минусов. Во-первых, пальцы-стволы торчат врастопырку неестественным образом; во-вторых, разок стрельнешь, и можно выбрасывать маскировочную перчатку; в-третьих, на моей руке пусть и залповое, но однозарядное оружие. Так называемое «оружие последнего шанса».