Тайник № 2 Юлик оборудовал по высшему разряду. Не в лом ему было раздобыть и привезти особенного сорта глину и пачкаться, размазывая ее по мшистым внутренностям ямы, в которой, согнувшись пополам, и я бы легко поместился, и уж для двух клеток с голубями там было из ряда вон просторно.
Яма, очевидно, образовалась после взрыва шального снаряда немецко-фашистских оккупантов. Годы сгладили ее края, тень способствовала росту мхов, глина закрыла доступ в яму опасных для голубей пресмыкающихся. Часть мхов со дна ямы Юлик педантично срезал для того, чтобы замаскировать воронку сверху. Он не только глину привез, он притащил с собой досочки, выпиленные по размеру. Доски прикрыли яму, мох лег на доски. В досках остались щели для доступа воздуха, мох замаскировал и эти щели тоже. Чтобы лисица, например, не учуяла птиц под мхом и досками, Юлик щедро окропил тайник чем-то пахучим. Не знаю, водятся ли окрест лисы, но вражью собаку это пахучее обмануло.
Приметы – трухлявый пенек и кривая рябина – воскресли в памяти точные координаты столь классно замаскированного тайника с голубями, что даже я на его поиски потратил лишних шесть минут. Опускаюсь на корточки между пеньком и рябинкой, протыкаю указательным пальцем мох, цепляю торец доски.
Голубки на месте. Ха! А где же им еще быть? Клетки надежные, зиндан на славу, не вырвешься. Да и нету у них особенной охоты вырываться, ибо есть у голубков чего поклевать и откуда попить. Однако томятся они здесь со вчерашнего утра, и одна из птиц совсем квелая. Правильно Юлик поступил – подстраховался, припас двух почтовых голубей. Один сомлел, а второй ничего, бодренький, он-то и принесет от меня послание.
На этапе планирования операции я было запротестовал: «На фига усложнять? На фига геморрой с голубями? Чай, в двадцать первом веке живем, рация куда надежней, чем птица». Но Юлик меня переубедил: «Сканеры для прослушки эфира стоят на Митинке пару сотен зеленых. Что мешает противнику лежать, ждать появления хромого Бультерьера и слушать между делом, на всякий пожарный случай, эфир?»
Юлик оказался прав, враг нам попался крутой, матерый, и я не удивлюсь, ежели наблюдатель недалече коротает время, шаря по эфиру.
Я выбрал из пары кандидата на должность пернатого фельдъегеря, я взял диктофон, который лежал между голубиных клеток. Для этого пришлось освободить ладонь от намотанной на нее боевой веревки с потенциально разящим грузилом.
Я вытащил клетки из ямки, а сам в нее забрался. Я буду шепотком излагать диктофону наши проблемы, однако пускай мой тишайший говор изолируют еще и края, обмазанные глиной, и парочка оставленных мною досок над головой.
Рассказ о диспозиции врага, о вражеских особенностях и повадках отнял пять минут. Еще пятиминутка понадобилась, дабы надиктовать план дальнейших действий, который давно созрел у меня в голове, и сориентировать напарника корейской национальности во времени.
Высказавшись, я вытащил из кассетоприемника мини-кассету размером со спичечную этикетку, помогая здоровой руке деревянным протезом, открыл клетку с бодрым голубем, с грехом пополам, с лишними нервами и суетой приладил все же мини-кассету к лапке птицы, благо на лапке имелись колечко и тряпичный мешочек на липучке. Вздохнув облегченно, я отпустил птицу-почтальона.
Птица радостно захлопала крыльями, по спирали облетела несколько раз кривую рябинку и взмыла в светлеющую высь. Менее чем за час почтовый голубь доберется до ранчо Корейца, где его прилета дожидается мальчишка Ким. Сын встретит птичку, отцепит кассету и свяжется с папой самым банальным образом – позвонит отцу на мобилу. Кореец-младший даст прослушать Корейцу-старшему мою аудиокассету и аудиоинструкции. Юлик сейчас находится в мотеле, в семидесяти пяти километрах от меня. Час полета птицы, включая возню с ее лапкой Кима, десять минут мобильной телефонной связи отца с сыном, полчаса езды по пустынным дорогам, итого – сто минут примерно. Ориентировочно спустя сто минут с сего момента «Волга» Юлика резко затормозит в тридцати предполагаемых метрах от наблюдателя в лопухах...
Я, добрый материалист, выпустил на свободу вторую птицу, которая, кстати, оживилась, наблюдая, как освобождали ее товарку. Я снова поменялся местами с клетками, сам вылез, а их спрятал в ямке. Накрыл ямку досками, особенно не заботясь о маскировке, все же накрыл дощатый настил мхами. Намотал обратно на ладонь веревку из конского волоса и побежал.
Я бежал обратно тем же путем, по той же траектории. Бежал, припадая на хромую ногу, поглядывая в небо.
Когда я пересекал асфальт тем же манером, по-звериному, горизонт позолотили солнечные лучи. Летом светает, увы, слишком рано.
До березового островка средь ясеней, ольхи и елок я бежал в полный рост. В этом березняке я встал на ноги, отправляясь туда, здесь же опускаюсь на четвереньки, прибежав обратно.
Ползу на четвереньках, вокруг белые столбы березовых стволов. Слева, за березовым молодняком, открытый участок, присыпанный мелким сором, и просевшая, пустая могила, в которой я провел более суток, которая выглядит сейчас просто вмятиной в почве. За малозаметной вмятиной муравейник, за ним полянка, дуб, папоротник. Впереди тоже молодые деревца, за ними начинается овраг, поросший крапивой и кустами дикой бузины. Я ползу на четвереньках к оврагу, припадая к земле все ниже и ниже, перемещаясь все медленнее и медленнее.
Поют ошалело птицы, приветствуя восход светила, крепчает ветерок, колышется крапива в овраге, трепещут листики бузины. Зародившийся в темноте ветерок провоцирует уже не тот легкий бриз, что был ранее, отчетливой амплитудой звуковых колебаний, а создает устойчивый шумовой фон. И рваные паруса туч появились в уголке небесного ультрамарина. Вопреки обещаниям синоптиков и назло моим собственным прогнозам, погода стремительно портится. Ученые говорят: «Глобальное потепление», а я говорю: глобальная неразбериха творится с погодой в последние годы, черт знает что творится...
Слившись воедино с гребнем оврага, распластавшись на гребешке, я хорошо вижу квадратный метр склона, где крапива колышется иначе. Что-то мешает кусачей траве колыхаться от корня. Что-то или кто-то.
Особенный квадратный метр высоченной крапивы, менее густой, кстати, чем на остальном склоне, находится аккурат под пышным, нависшим козырьком кустом бузины. Куст вцепился корнями в косую плоскость обрыва, вырос под прямым углом к этой плоскости, в результате и получился вышеупомянутый мохнатый козырек. Сдается мне, под сенью зеленого козырька, в редкой, необычно качающейся крапиве, и засел враг.
Минуло пятьдесят минут с того момента, как я отправил весточку с голубем. Хватит ли мне трех четвертей часа, чтоб подобраться вплотную к врагу, оставаясь незамеченным? Должно хватить.
Переваливаю за гребень, ползу. Со скоростью черепахи по склону у самого краешка оврага. У краешка крапива еще реже, чем на подозрительном квадратном метре. Ввинчиваюсь в крапиву.
Наша с Юликом задача – взять «языка». На этапе планирования я ошибочно надеялся, дескать, караулить Бультерьера останется один персонаж, возможно, изрядно опытный, однако вдвоем с Юликом мы его с гарантией повяжем. Жизнь внесла свои коварные коррективы, и задачка здорово осложнилась. Голубок унес мои инструкции напарнику, в соответствии с которыми он попытается взять парня в папоротнике, а я займусь человеком в овраге. Два «языка», конечно же, лучше, чем один, но и дуэль сложнее синхронизированных действий в паре. Тем паче дуэль с серьезным и непонятным противником...
Я оказался прав – враг бдел под козырьком бузины. Одетый в камуфляж армейского образца, крутой мен лег спиной на крутой склон. Ноги слегка раздвинул, чтобы не мять лишнюю крапиву. Несколько крапивин торчали, прижавшись к его торсу, несколько прижались к бедрам. Он положил под голову свернутую калачиком маскировочную сетку. Свободные концы сетки спадали с плеч, прикрыв ему грудь и живот. Сетка крупной вязки с вкраплениями искусственных тряпичных листьев и с пучками совсем как настоящей травы из пластмассы. Под сеткой угадывается автомат с откидным прикладом, раскрашенным под стать остальному камуфляжу. Автомат лежит у него поперек пуза, толстая колбаса глушителя просунута в прореху маскировочного сетчатого покрывала и целится в никуда. Я переоценил его – враг бдит с ленцой. Неужто его положили здесь только для того, чтоб страховать основного засадника в папоротнике? Неужели ему даже не выдали прибор ночного видения?
