— Ждешь кого-то? — спросил Махмуд, заметив, как я посмотрел на часы.

— Нет. Меня в гости ждут, — нашелся я. — Но минут десять еще есть.

Долгушин-Долгов скрылся в здании вокзала, я допил пиво и кивком головы подозвал старушку.

Внезапно дверцы «Тойоты» захлопали, из машины выскочили Смирнов и Коровин и почти бегом устремились к вокзалу. Коровин на ходу спрятал в карман сотовый телефон.

«Началось», — похолодело в груди.

Они встретились на высоком крыльце вокзала, быстро обменялись короткими фразами и тут же разбежались. Смирнов скрылся в здании, Коровин юркнул в подземный переход, ведущий на перрон, а Долгов-Долгушин остался на крыльце, пристальным взглядом обводя привокзальную площадь.

Как хорошо, что я догадался взять у Махмуда сумку и спрятать в нее кейс! В два счета меня бы сейчас вычислили.

Неторопливо развернувшись, я достал из сумки последние две бутылки, откупорил, передал одну Махмуду и в этот момент почувствовал, как ищущий взгляд Егора Долгушина прошелся по скамейке. Ощущение было настолько острым, что даже показалось, будто на секунду взгляд задержался именно на мне. Чего только не почудится в смятении — у страха глаза велики.

— Значит, детективами приторговываешь? — спросил я, отхлебывая из бутылки и краем глаза косясь на крыльцо.

— Ага, — равнодушно согласился Махмуд. От пива он разомлел и не обратил внимания на то, что эту тему мы уже обсуждали.

Я помолчал, повертел бутылку в руках, снова отхлебнул и во время глотка бросил взгляд на здание вокзала. Не обнаружив ни у кого из пассажиров своего кейса, киллеры вновь собралась на крыльце. В этот раз обсуждение ситуации было еще короче, и они скорым шагом направились к машине.

— И кто же из авторов пользуется наибольшим спросом? Чейз, Агата Кристи? — поинтересовался я, когда киллеры проходили мимо. Шли они столь стремительно, что я не в меру обостренным восприятием ощутил, как меня зацепило турбулентным потоком. Ох, не завидовал я Порошину!

— Не котируются сейчас зарубежные детективы, — вздохнул Махмуд. Похоже, его турбулентный, поток не коснулся. Он даже не обратил внимания на трех спешащих мимо парней. — Хорошо покупают Маринину, Бушкова… Да, вот еще новый автор появился — Кондратьев. Тоже неплохо берут. Могу дать почитать.

За спиной хлопнула дверца «Тойоты», и машина стремительно сорвалась с места. Я с трудом удержался, чтобы не посмотреть вслед.

— Два романа у Кондратьева вышло, — продолжал Махмуд, — «Алиби для всех» и «Алиби для одного». Ты какое хочешь?

Занятый своими мыслями, я не сразу уловил двоякий смысл фразы. А когда понял, вздрогнул. Но в темных раскосых глазах азиата мне опять ничего не удалось разглядеть. Как и в кафе на ипподроме, было неясно, вкладывал ли он подспудный смысл в свои слова, или это получилось неосознанно.

— Так какое «Алиби» тебе дать? — повторил Махмуд, растягивая губы в неопределенной улыбке. — Или оба сразу?

Ни выражения глаз, ни улыбки азиата европейцу понять не дано. Никогда откровенность не была у них в чести, веками воспитывались в расе сдержанность, скрытность, пока методом естественного отбора эти особенности прочно не закрепились на генетическом уровне. С одним и тем же выражением лица, с одной и той же улыбкой они и врага убивают, и харакири делают.

— Спасибо, но мне сейчас не до чтива, — поблагодарил я, пытаясь ответить простоватой улыбкой. — Как-нибудь в другой раз.

— Уже уходишь?

— Да. Пора. — Я встал со скамейки, подал Махмуду руку. — До встречи.

— А как же обещанный ресторан?

Я заглянул в глаза Махмуда и снова не понял, хочется ли ему просто выпить за чужой счет, либо за этим скрывается нечто другое.

— Возьми, — протянул я ему визитку. — Звони по домашнему номеру, с работы я недавно рассчитался. Когда будешь свободен, тогда и звони. Договоримся.

Тихо и незаметно в подъезд проскользнуть не удалось. Стоило мне появиться во дворе, как бабушки, выбравшиеся под вечер из душных квартир на скамейки возле подъездов, перестали шушукаться и все как по команде осуждающе уставились на меня. Мало того, мужики, игравшие за столиком меж березок в домино, тоже прекратили свое занятие и повернули головы в мою сторону.

— Смотри, Серега, вот он идет! — сказал кто-то. Серега Митюков, мой сосед этажом ниже, швырнул на стол костяшки домино, встал и враскорячку двинулся ко мне. Выглядел он грозно — колыхание непомерной, словно у борца сумо, туши не сдерживали ни линялые трикотажные шаровары, ни застиранная майка, открывавшая вырезом на груди патриотическую наколку: «Люби родину, мать твою!» Обычно добродушный, сейчас Серега был мрачнее тучи. Никогда прежде его таким не видел, даже когда ему шутки ради подарили бюстгальтер девятого размера, который, кстати, оказался мал.

— Ты что же это, сосед, вытворяешь?! — забасил он, надвигаясь.

Я недоуменно огляделся. В окна дома повысовывались жильцы, ожидая представления по непонятному мне поводу.

— А в чем, собственно, дело? — попытался я интеллигентно выяснить суть проблемы.

Интеллигентного разговора не получилось, поскольку самым высоким интеллектуальным показателем Митюкова был лозунг на груди.

— Я тебе покажу, в чем дело! — взревел он, толкнул меня животом и, схватив за ворот рубашки, потащил к подъезду. — Сам сейчас все увидишь!

Я не стал сопротивляться и послушно засеменил к крыльцу под одобрительное перешептывание старушек. Может быть, забыл утром кран в ванной закрыть и залил соседа? На лестнице я снова попытался выяснить, в чем дело, но Митюков не отвечал. Угрюмо сопел и пыхтел у меня за спиной, с трудом переставляя ноги по ступенькам.

Дверь в квартиру Митюкова открыла его жена, Машка, по комплекции не уступающая супругу, разве что на голову ниже. Но в отличие от добродушного Сереги характер у нее был тяжелый, от чего на лице застыла гримаса вечного недовольства. В одной руке она держала веник, в другой — совок со строительным мусором, а платье, более похожее на балахон, было перепачкано мелом.

— Здравствуйте, Маша, — сказал я.

Она не ответила, одарила меня свирепым взглядом и попятилась на кухню. В прихожей мне с ней было не разминуться, не говоря уж о подпирающем сзади Сереге. Мужики во дворе иногда незлобиво интересовались у Митюкова, как он ухитряется заниматься с супругой сексом, но Серега лишь загадочно ухмылялся и стойко хранил свою «сладкую» тайну.

Получив очередной толчок в спину, я влетел в прихожую и сразу понял причину переполоха во дворе. Нет, не залил я соседа, дела обстояли несколько хуже. Последовал еще один толчок в крестец Серегиным животом, и я очутился в комнате, в которой все: широченная двухспальная кровать, платяной шкаф, стол, стулья — было засыпано кусками обвалившейся с потолка штукатурки. Посреди комнаты валялась рухнувшая люстра с битыми плафонами, в углу зиял пустотой взорвавшегося кинескопа телевизор.

— Хорошо, мы с женой на кухне были… — отдуваясь, пророкотал Митюков. — Не пришибло…

Мучительный для его комплекции подъем по лестнице несколько поумерил раздражение Сереги.

— Н-да… — только и Нашелся я что сказать, разглядывая обнажившиеся плиты перекрытия, испещренные ветвистыми трещинами. Как плиты выдержали удар тонны золота — уму непостижимо. Выиграй я вчера чуть побольше, и дождь золотых монет пронесся бы до первого этажа, круша на своем пути перекрытия и выплескиваясь в окна.

— Что у тебя — землетрясение случилось?

— Шкаф с книгами упал, — на ходу придумал я. — Ножки подломились.

— Ну-ну… А мне что теперь делать?

— Ремонт.

Лучше бы я ничего не говорил. Митюков побагровел, глаза налились кровью — того и гляди, либо его апоплексический удар хватит, либо он меня в порошок сотрет.

— За мой счет, разумеется, — поспешно добавил я.

— А телевизор, а люстра, а сервиз столовый?! — визгливо выкрикнула Машка, выдвигая свои телеса из кухни.

— Убытки тоже возмещу, — заверил я. — Сколько с меня за все причитается?