Стемнело, читать стало трудно. Люстру, слишком яркую для него, включать не хотелось, а настольная лампа не работала. Свечников отложил папку с воспоминаниями об Иде Лазаревне и опять встал у окна.

Снизу, со второго этажа, наплывало слабое жужжание неоновых букв над подъездом гостиницы. Буквы были синие, от них стекло отсвечивало холодным зимним блеском. Казалось, это свет луны, отраженный снегами, но из форточки тянуло майским теплом.

Огромный город никогда не засыпал. Как везде, оборонные предприятия работали в три смены, тяжелый несмолкающий рокот, днем тонувший в уличном шуме, накатывал с заводских окраин. Там еще жили старики, певшие когда-то:

Это была «Уральская походная», любимая песня Свечникова. То, что родилась она не в гуще масс, а написана Фимой Фрейманом из дивизионного агитотдела, не делало ее хуже. Было чудом, что такую рвущую сердце песню мог сочинить чахлогрудый аптекарский ученик, который с бойцами даже поговорить толком не умел: его тут же сбивали с темы, спрашивая, из чего мацу пекут, или проверяли образованность вопросами о том, сколько патронов вмещает лента к пулемету Максима или Шоша. Тем неодолимее казалась высшая сила, таинственно избравшая своим орудием именно его, убогого. Мороз шел по коже, когда эта песня гремела в полковом строю, но сейчас ее грозные слова звучали в памяти печально и нежно, будто их напевала маленькая женщина с волшебным именем и голосом райской птицы.

В рекреации грянули шаги. Дверь со стуком распахнулась, в нее головой вперед влетел кто-то, кому, видать, крепко поддали сзади. В следующую секунду Свечников понял, что это Порох. За ним вошел незнакомый парень с наганом, последним — Нейман тоже с револьвером в руке.

— Не ранены? — осведомился он прямо с порога.

— Нет.

— Можете идти, — повелительно бросил Нейман в сторону Вагина и, когда тот вышел, снова повернулся к Свечникову:

— Ну, и что вы здесь делаете?

— Пытаюсь восстановить картину вчерашних событий.

— А почему свет не зажгли?

— Не горит. Что-то с проводкой или на станции отключили.

Парень с наганом, оставшийся возле дверей, ладонью ударил по одному из выключателей. Послушно зажглась ближайшая к сцене лампочка. В ее желтом блеске бесстыдно оголились грязные обои, ободранные стулья, за ногу прикованный цепью к стене, как колодник, помутневший рояль. Подсолнуховая лузга забелела на полу, дранка выступила на потолке в тех местах, где под пулями из курсантского «гассера» отслоилась штукатурка.

Остальные выключатели сработали так же исправно.

— Врать нехорошо, — улыбнулся Нейман. — Кого-то вы опасались, раз электричество не включили. Служить мишенью вам, естественно, не хотелось. Не пойму только, зачем вы встали у открытого окна рядом с горящей свечой. Поступок, прямо скажем, неосмотрительный.

Порох помалкивал. Рубаха порвана подмышкой, губа разбита, кровоподтек наливается над левым глазом, на мощной, как у питекантропа, надбровной дуге. Студент физмата, он уверял, будто такое строение лобной части черепа свидетельствует о выдающихся математических способностях. Это-то и позволяло ему холодно исчислить все пороки эсперанто и достоинства непо.

— Ты стрелял? — спросил Свечников.

Порох затряс головой, одновременно втягивая ее в плечи на тот случай, если опять станут бить.

— Он, — сказал Нейман. — Во дворе больше никого не было.

— Был! — запротестовал Порох. — Там кто-то был! Я видел!

— Кого ты видел?

— Не знаю. Я его не рассмотрел.

— Если стрелял не ты, почему побежал от нас?

— Испугался. Я же не знал, кто вы такие.

— Врет, — констатировал Нейман.

— Но почему? — засомневался Свечников. — Что я ему сделал?

— В самом деле не понимаете?

— Честное слово!

— Три дня назад его отчислили из университета за погромные настроения. Вы же сами писали об этом в губком. Он еще позавчера грозился вас убить.

— Я просто так говорил, со злости! — оправдался Порох.

— А чего тебя понесло сюда, на ночь глядя? — спросил Нейман.

— Даневич велел прийти, а сам не пришел.

— Это правда, — вмешался Свечников. — Я им тут назначил свидание.

— Зачем?

— Они вчера сидели в задних рядах. Думал, покажут мне, где кто находился после того, как погасили свет.

— Ладно, завтра проверим. Уведи его, — кивая на Пороха, велел Нейман парню с наганом.

Подождав, пока за ними закроется дверь, Свечников сказал:

— Вы ведь из питерской чрезвычайки, ваша задача — Алферьев. Чего ради вы занимаетесь делами нашего клуба?

— Плевал я на ваш клуб! Я хочу понять, кто и зачем убил Казарозу. На местные кадры надежды мало, пришлось разбираться самому.

— И разобрались?

— Перестаньте, вы отлично понимаете, что стреляли не в нее, а в вас. Вчера Порох промахнулся и сегодня решил исправить ошибку. Возможно, — милостиво допустил Нейман, — его вы действительно не брали в расчет, но, что вас хотят убить, знали. Поэтому и свет не зажгли… Кого вы подозревали?

— Никого. В голову не приходило, что кто-то мог выстрелить в меня.

— А Варанкин? Сикорский?

— С какой стати?

— Председатель правления клуба «Эсперо» числится в штате губисполкома. Кроме пайка, ему полагается денежный оклад в совзнаках. К тому же в его распоряжении находятся членские взносы. Есть и еще кое-какие возможности, из которых тоже можно извлечь выгоду. Насколько мне известно, Сикорский хотел бы остаться на своей должности, а Варанкин — занять ее. Вы мешали им обоим. Скоро выборы, а у вас, говорят, наибольшие шансы быть избранным.

— Кто говорит?

— Вчера я слышал, как Варанкин сказал об этом рыжей барышне. Ее зовут Ида. Она ваша любовница.

— Вы-то откуда знаете? — поразился Свечников.

— От Сикорского. Сегодня мы с ним встречались. Я сообщил ему, что Казарозу убил не курсант, а кто-то другой. И что этот человек целился в вас.

— С чего вы решили, что в меня? Там было полно народу.

— Да, но впереди вся публика сидела на местах. Стояли вы один, это я хорошо помню. Пуля прошла как раз на уровне вашей головы. Я спросил у Сикорского, кто ненавидел вас настолько, что мог бы решиться на убийство. Он назвал Варанкина.

— Почему?

— Эта рыжая раньше была его любовницей. Она дала ему отставку из-за вас. Верно?

— В какой-то степени, — вынужден был признать Свечников.

— Итого, у Варанкина было сразу две причины от вас избавиться. Поначалу я грешил на него, но, как видите, ошибся. Казарозу убил Порох. Помните, где он сидел во время концерта?

Свечников показал и направился туда, не дожидаясь, пока Нейман попросит его пересесть.

— Стул на сцене, — пояснил он, — я поставил там, где стояла Казароза.

— Отлично. Я вижу, мы друг друга понимаем. Нейман прошел в четвертый ряд и оттуда сказал:

— Я сидел вот здесь, вы — через стул от меня. Когда Казароза начала петь, вы подошли ко мне, но слушали ее стоя… Теперь смотрите. Вы, то есть Порох, я, то есть вы, и стул на сцене, то есть Казароза, это три точки, и они лежат практически на одной прямой. Стреляя в вас, он попал в нее. Вам сильно повезло.