Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Раньше он часто бывал в этой комнатке, а то и оставался здесь на ночь, но с весны не заходил ни разу. Дело шло к тому, что председателем правления клуба «Эсперо» станет не кто-нибудь, а он, и ему придется поставить на повестку дня назревшую необходимость размежеваться с группой Варанкина. В этих условиях связь с гомаранисткой становилась для него тяжкой обузой. Свечников ни минуты не сомневался, кого она предпочтет, если придется выбирать между любовником и Ла Майстро.

В комнатке было тесно, поэтому обе табуретки стояли под столом. Ида Лазаревна выдвинула одну из них.

— Садись.

Он сел вполоборота к кровати, где сидела она сама. Всю зиму это было их любовное ложе. На нем Ида Лазаревна сбрасывала с себя обличье эспер-активистки и любимицы детей и становилась форменной ведьмой. В февральские морозы, когда дуло из всех щелей, раздевалась она обязательно догола, раскидывая одежду по комнате, во время объятий оставляла гореть лампу и сердилась, если Свечников пытался ее потушить: «Извини, я не женщина Востока, чтобы любить тебя в полной темноте!» При соитии она усаживалась на него верхом, требовала держать себя за груди и никогда не закрывала глаз. Сам он глаза обычно закрывал, но пару раз случайно подглядел и не забыл, как в момент экстаза у нее закатываются зрачки, и глазницы жутковато наливаются пустым белком. Впрочем, помнил он и ее светлые соски, и кожу, и яблочный запах губ, и трогательный детский пупок никогда не рожавшей женщины.

— У меня тут не прибрано, — сказала она. Свечников усмехнулся. Уж этим-то его трудно было удивить. Даже в апогее их романа, выпавшем на конец зимы, когда искренне хотелось понять ее, он все-таки не понимал, почему она снимает один валенок за порогом, а другой — уже в комнате, на тех же местах оба и оставляя, с какой целью пьет чай сразу из двух стаканов и как ей удается так свободно вести себя на людях, если у нее на платье, на самом видном месте, оторвана пуговица, пришить которую выше ее сил.

— Тебя выпустили? — спросила она. Он изобразил недоумение:

— Кто тебе сказал, что я был арестован? Меня попросили пойти с ними как свидетеля, вот и все. Заодно, — добавил Свечников, чтобы сделать эту версию более правдоподобной, — обсудили мою идею насчет эспер-отрядов особого назначения.

Подробности были излишни. Не хуже других членов клуба Ида Лазаревна знала, что сначала в эти отряды должны влиться эсперантисты из ее родной Польши, а затем, по мере продвижения на запад, из Германии, из Франции. Интернациональные по своему составу, они могли бы стать связующим звеном между регулярными частями Красной Армии и дружинами восставшего европейского пролетариата.

В ответ Ида Лазаревна продекламировала:

Деревянными молотками солдаты колотят вшей.
Мое сердце
устало
стучать
в такт
этому звуку.

— Стихи одной девочки, моей ученицы, — пояснила она.

— И к чему ты их вспомнила?

— Ненавижу солдат! Знаешь, кстати, почему в эсперанто именно восемь грамматических правил?

— Почему восемь? — удивился Свечников. — Разве не шестнадцать?

— Это вместе с дополнительными. Основных — восемь. По числу сторон света.

— Их же четыре. Север, юг, восток и запад.

— Четыре основных и четыре промежуточных. Северо-восток, юго-запад и так далее.

— Ага! В эсперанто, значит, считаются только основные правила без дополнительных, а в географии — основные стороны вместе с промежуточными.

— Да, и в сумме получается восемь. Эта цифра символизирует единство человечества во всех концах света. Само слово гомарано состоит из восьми букв.

Ида Лазаревна обернулась к портрету Заменгофа на стене.

— Гранда бен эсперо, — произнесла она тихо и печально. — Великая и благая надежда двигала им. Он в гробу перевернется, если узнает, что эсперанто нужен тебе для войны.

Дома у Свечникова была прилеплена к зеркалу почтовая марка с точно таким же портретом. Человек в очках, похожий на подростка, наклеившего себе бороду. Еще один портрет, переснятый из самоучителя Девятнина, висел в Стефановском училище. Приходилось видеть и другие, но отличались они только размерами и тоном ретуши, изображение всюду было одно и то же. По мнению Иды Лазаревны, в этом проявилось отсутствие у Ла Майстро всякого тщеславия. «Один раз, видимо, уломали его сфотографироваться, а больше не захотел», — говорила она. Даневич, однако, уверял, что фотографий Заменгофа было много, но уцелела одна. Остальные уничтожены гомаранистами, чтобы сохранить его облик в единственном каноническом варианте. Ведь именно гомаранисты после смерти создателя эсперанто завладели его архивом. Они охотно уничтожили бы и этот портрет, говорил Даневич, и окончательно превратили бы своего кумира в божество, не доступное никакому иному зрению, кроме внутреннего, но опасаются недовольства со стороны рядовых участников движения. Им приходится учитывать, что не все эсперантисты — евреи, попадаются и христиане, а они привыкли поклоняться иконам.

— Эсперанто мне нужен не для войны, а для революции, — возразил Свечников.

— Напрасный труд. После вашей революции будет какая-нибудь другая, если Россию вы оставите Россией, Польшу — Польшей, а Германию — Германией. Слово советская ничего не меняет, оно лишь маскирует суть дела.

Свечников был в курсе этих идей, которые она обычно излагала ему в постели, прежде чем разрешала до себя дотронуться. Непосредственно перед соитием он еще находил в них зерно истины, но после они теряли для него всякий интерес.

Гомаранисты считали, что название государства не должно быть связано с какой-то одной из проживающих в нем наций, даже если эта нация составляет большинство. Еще до войны они предлагали Россию переименовать в Петербургрению, Францию — в Паризрению, Польшу — в Варсовландию. У них был составлен список тех стран, где возможны революционные потрясения из-за их не соответствующих духу времени названий. Образцом для подражания выставлялись Австрия, Австралия, Соединенные Штаты Америки и еще какие-то совсем уж выморочные государства типа Перу. Это, разумеется, тоже было половинчатое решение, всего лишь переходный этап на пути к идеалу, но все-таки петербургренец или варсовландец находились ближе к гомарано, чем русский, поляк или даже еврей.

— Ты где была, когда этот курсант начал стрелять? — спросил Свечников.

— Ушла в конец зала.

— Зачем?

— Впереди было душно, а там открыли окно.

— Тебе не показалось, что стреляли из двух разных мест?

— Нет, — не сразу ответила Ида Лазаревна. — А что?

— Ничего. Нет, так нет.

— А тебе не показалось, что от нее пахло мукой? — в свою очередь спросила она с той хорошо знакомой Свечникову интонацией, которая ничего хорошего не предвещала.

— От кого? — не понял он.

— От Казарозы.

— Почему от нее должно пахнуть мукой?

— Потому что певицы никогда не моют голову. Малейшая простуда, и тембр голоса уже не тот. Они волосы посыпают мукой, а потом вычесывают ее вместе с грязью.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего. Просто я заметила, как ты вчера на нее смотрел. Ты рассказывал, что когда-то она произвела на тебя впечатление, но я не думала, что настолько сильное. Я даже, грешным делом, ей позавидовала. На меня ты тоже иногда смотрел такими глазами, но только на голую, и то не совсем так. Чем она тебя пленила?

— Перестань, — попросил Свечников.

— Я обратила внимание, у нее изумительно тонкие длинные пальцы, — не вняла его просьбе Ида Лазаревна. — Конечно, очень красиво, но должна тебе заметить: если у женщины длинные пальцы на руках, такие же у нее и на ногах. А это уже не так привлекательно.

— Я тебя прошу, прекрати!

— С волосами та же история, — невозмутимо продолжала она. — Если их много на голове и они густые, то подмышками и в известном женском месте заросли тоже дай бог. Как у меня. Тебе ведь это не нравилось, правда?

18
{"b":"30458","o":1}