— Не везёт вам, — сочувственно заметил дед Игнатий Савельевич. — За шляпу-то вы деньги выколотили, а вот за машину…

— ВЫКОЛОЧУ! ВЫКОЛОЧУ!! ВЫКОЛОЧУ!!!! — как заклинание, как клятву произнёс отец и врач П.И. Ратов. — МОЁ от меня никогда не уйдёт! Я подниму на ноги всю милицию всей области, а если понадобится, то и всей республики… соберут всех специальных со-бак, и преступник будет унюхан и обнаружен! И суд стрясет с него МОИ деньги!

Дед Игнатий Савельевич виновато покрякал, смущенно покряхтел и с опасением спросил:

— А если все республиканские силы… все специальные собаки… будут не в состоянии?

Отец и врач П.И. Ратов уверенно произнёс:

— Обратимся куда следует! Соберём все силы!

Он ещё чего-то там выкрикивал то зло, то радостно, то горестно, то очень уж торжествующе или очень уж даже гордо. Когда он устало замолчал, видимо, лишь для того, чтобы просто перевести дух, эта милая Людмила прошептала:

— Тётечка, мне необходимо съездить на Дикое озеро и узнать, что и как там с Голгофой.

— Съездить? — громко удивилась тётя Ариадна Аркадьевна. — На чём? Автобусы туда не ходят. Такси здесь не поймать, да и слишком дорого обойдется такая поездка. И откуда ты знаешь, что она там? И как она могла вообще там оказаться? И какая необходимость именно тебе…

— Да, необходимость. Да, именно мне, — шёпотом, но твёрдо перебила эта милая Людмила. — Есть возможность узнать о судьбе Голгофы… — Она помолчала, с горечью подумав, что, к сожалению, не обойтись без вранья, и закончила: — Туда едет Яков Степанович, и он обещал взять меня с собой.

— Я хоть немного успокоился, — удовлетворённо сказал отец и врач П.И. Ратов. — Ты, дед, дашь мне своё ружье, и пусть только кто попробует сунуться к машине!

— Оно у меня не стреляло вот уже примерно лет около тридцати, — отозвался дед Игнатий Савельевич. — Но если пугать, то, конечное дело, ещё сгодится… А чего это вы дочкой своей больше не интересуетесь?

— А у меня было время ею интересоваться? — сразу, мягко выражаясь, взъярился отец и врач П.И. Ратов. — И как я мог ею интересоваться? Она ведет себя самым безнравственным образом, где-то и зачем-то прячется от меня с вашей помощью, так что мне прикажете делать? Как мне ею интересоваться? Бросить машину и бегать? Где бегать? Где её искать?.. Я рассудил так: девочка она неглупая, к жизни абсолютно неприспособленная, далеко она не уйдёт. Воспитана она в большом уважении к родителям, вам удалось ненадолго оказать на неё дурное влияние. Она одумается и сама ко мне прибежит. Однако безнаказанно ей данная история не пройдет.

— Мне можно идти, тётечка? — скромно спросила эта милая Людмила. — Честное слово, я ненадолго задержусь.

— Действуй, действуй, — переглянувшись с недовольной уважаемой соседкой, сказал дед Игнатий Савельевич. — Действия твои всегда полезны. Только курточку захвати.

— Захвати, захвати курточку. — Тётя Ариадна Аркадьевна покорно вздохнула. — Иногда ты и вправду совершаешь полезные действия.

И эта милая Людмила моментально исчезла.

Она ещё понятия не имела, как доберётся до Дикого озера, но туда ушла Голгофа, да ещё с Пантей, так что, можете не беспокоиться, уважаемые читатели, — эта милая Людмила будет там и сделает именно то, что необходимо сделать.

До выезда участкового уполномоченного товарища Ферапонтова с дружинниками оставался ещё целый час, но она пришла к милиции, спряталась за углом и вдруг услышала голос:

— Давай, Фролов, на мотоцикл и быстренько к озеру, погляди, сколько народу там собралось и что он за публика. И быстренько обратно.

Эта милая Людмила бросилась к мотоциклу, стоявшему у входа, ловко устроилась в коляске и накрылась брезентом.

И уже через несколько минут мотоцикл мчался по лесной дороге к Дикому озеру. Совершая рискованный и на первый взгляд необдуманный поступок, эта милая Людмила словно предчувствовала, как она сейчас необходима Голгофе и Панте! Ведь они попали в большую настоящую беду…

Когда Пантя примирился с тем, что Голгофу из малинника скоро не вытащишь, он решил организовать обедик и с банкой отправился искать где-нибудь поблизости воду.

Увлеченная, скажем прямо, поглощением сочных, крупных, ароматных ягод, Голгофа не расслышала, как по дороге, приплясывая, притоптывая, кривляясь и подвывая под треньканье гитары, двигалась откровенно неприглядная компания из трёх штук дылд.

Они были в одинаковых выгоревших на солнце, неопределенного цвета рубашках без пуговиц, а завязанных на голых животах узлом, в одинаковых грязно-синих, рваных, с заплатами джинсах и в никогда не мытых кедах. У всех до плеч свисали нечёсаные волосы. Первый дылда был рыжим с пробивающимися усиками под толстым круглым носом. На голове второго дылды красовалась соломенная шляпа с широченными полями и обвязанная веревкой. Третий дылда, тот, что с гитарой, водрузил себе на голову дамскую шляпку без полей.

Достаточно было одного наибеглейшего взгляда на них, чтобы понять, что это разотъявленнейшие безобразники, которые смотрят вокруг лишь с единственной целью: где и как тут можно напакостить.

Увидев у дороги большую сумку, оставленную Голгофой, дылды дружно, удовлетворённо, почти по-звериному рявкнули. Рыжий расстегнул сумку и, восторженно гыгы-гыкая, сообщил:

— Джентелементы, здесь жратва! Берём! Идём! — Он схватил сумку, и трое штук дылд двинулось дальше, приплясывая, притоптывая, кривляясь и подвывая под треньканье гитары.

Только тут Голгофа обратила на них внимание и, увидев у рыжего дылды в руках свою сумку, закричала:

— Эй, мальчики! Это же моя сумка! Как вам не стыдно! Совесть надо иметь!

Во-первых, это были не мальчики, а дылды, во-вторых, им никогда не было стыдно, и, в-третьих, они понятия не имели, что такое совесть. Они, даже не обернувшись на голос девочки, удалялись по дороге, приплясывая, притоптывая, кривляясь и подвывая под треньканье гитары.

Голгофа бросилась за ними, крича:

— Пантя! Пантя! Нас обокрали! Беги сюда! Эй вы, жулики! Стойте! Воришки противные!

Если бы она могла знать, с какими негодяями она встретилась, то не бежала бы за ними. Ей ведь не только сумки с продуктами было жалко, а возмутило позорное поведение трёх штук дылд — обыкновенное воровство!

Выскочив из леса на дорогу, Пантя сразу понял, что тут без него случилось, и рванулся за дылдами, думая лишь о том, как они осмелились обидеть Голгофу. Не будь этого наиважнейшего обстоятельства, у него хватило бы ума сообразить, что связываться с дылдами, по крайней мере, бесполезно.

Если бы только бесполезно!

Связываться с такими было просто опасно. Что немедленно и обнаружилось со всей очевидностью.

Забегая вперёд, сообщу вам, уважаемые читатели, что трое данных штук дылд пока ещё не были особо опасными преступниками. Пока они были просто до сверхбезобразия избалованными лоботрясами, безгранично распустившимися. Дылды давно уяснили, что им всё дозволено, любая пакость и мерзость, которые их родители квалифицируют как шалости и шутки. Ещё не бывало случая, да и быть не могло, чтобы дылдины папы и мамы не выручили своих шалунов из самой грязной затеи.

Перед вами, уважаемые читатели, не такое уж редкое явление, хотя и очень уж ярко выраженное, когда избалованные до сверхбезобразия дети становятся не бяками-неженками, а как бы готовятся пополнить ряды преступников, являются, так сказать, резервом уголовного мира.

Заслышав быстрые шаги, дылды разом обернулись, двое из них ловко схватили Пантю за руки, а третий, продолжая тренькать на гитаре, кривляясь, заприговаривал:

— Джентелементы, джентелементы, забросьте этого кавалера подальше! — Он опустил гитару, схватил сумку и крикнул: — Подальше его закиньте, джентелементы! Лишите его возможности мешать нам культурно отдыхать! В лес его, в чащу, в джунгли, джентелементы!

Подбегая к ним, Голгофа кричала сквозь слёзы: