Тётя Ариадна Аркадьевна счастливо рассмеялась и проговорила нежно:

— Да он просто ревнует. Привык, миленький, что здесь заботятся только о нём. Только на него направлено всё внимание. А я стала оставлять его одного, вот он и нервничает!

Выгнувшись крутой дугой, Кошмар издал примерно такие звуки:

— Мяяаааа… мяяуууу… уууууурррррр…мя!

Это в переводе на человеческий язык означало: вы у меня ещё попрыгаете! Обе!

— А он, оказывается, ещё и злой! — удивилась эта милая Людмила. — Я ему категорически не понравилась… Не сердитесь на меня, дорогая тётечка, но жить так, как живёте вы…

— Ты, надеюсь, слышала народную мудрость, гласящую, что яйца курицу не учат? — сердито перебила тётя Ариадна Аркадьевна.

— Я и не собираюсь учить вас, тётечка. Не такая уж я бестактная и глупая. Я просто полюбила вас, и меня тревожит…

— Ах, оставь, пожалуйста, — ещё сердитее перебила тётя Ариадна Аркадьевна. — Ты почти неплохая девочка. И раздражаешь меня гораздо менее ужасно, чем остальные дети. Но согласись, что ты излишне и даже опасно самостоятельна и не в меру, прости, до неприличия самоуверенна. И я не представляю, абсолютно не представляю, как сложатся наши взаимоотношения хотя бы в недалёком будущем.

Кошмар откровенно радостно и не менее откровенно нагло заурчал, не подошёл, а прямо-таки протанцевал к своей благодетельнице и с подхалимски-торжествующим мяуканьем стал тереться о её ноги.

Эта милая Людмила несколько виноватым, хотя и довольно непререкаемым тоном проговорила:

— Вы, дорогая тётечка, просто не знаете современных детей. А они, дети, то есть мы, достаточно интересны и сложны, и не всегда в нас легко разобраться. — Она устало передохнула. — Конечно, среди нас есть немало людей недостойных, но среди нас и немало выдающихся личностей.

— Колоссальнейшее самомнение! — жалобно воскликнула тётя Ариадна Аркадьевна и возмущённо продолжала: — И более того, колоссальнейшее заблуждение!.. Вы… вы… вы ещё не вы… дающиеся личности, а… а… а личинки личностей!

— Предположим, предположим, предположим! — громко и звонко, с явным вызовом ответила эта милая Людмила. — Но ведь вы не будете отрицать, что любая взрослая личность когда-то была личинкой личности? И вы, дорогая тётечка, в своё время тоже были ребенком! НАМ, ДЕТЯМ, ТРУДНО ПОНИМАТЬ ВАС, ВЗРОСЛЫХ, ПОТОМУ ЧТО МЫ ЕЩЁ НЕ БЫЛИ ВЗРОСЛЫМИ! — В её голосе проскользнули обиженные нотки, но постепенно голос становился всё звонче и громче, словно она находилась не в маленькой комнатке, а в большой аудитории на трибуне. — ВЕДЬ СТОИТ ВАМ, ВЗРОСЛЫМ, ТОЛЬКО ХОРОШЕНЕЧКО ПРИПОМНИТЬ, КАКИМИ ВЫ БЫЛИ В ДЕТСТВЕ, И ВЫ НАС, ДЕТЕЙ, СРАЗУ ПОЙМЁТЕ! Все наши желания станут вам понятными! Все наши ошибки! Все наши стремления! Все наши глупости! И тогда ваш наглый кот не будет вам дороже хотя бы родной племянницы!

Можно сказать, что Кошмар в высшей степени подло захихикал, вернее, заиздавал звуки, очень отдаленно напоминающие что-то именно вроде в высшей степени подлого хихиканья.

И эта милая Людмила проговорила наставительным тоном, обращаясь к подло хихикающему коту:

— Смеется тот, кто смеется последним… — А тётечке она сказала: — Вы зря на меня обиделись. Ведь я от всего сердца…

— У тебя нет… сердца… — еле-еле-еле-еле слышно прошептала тётя Ариадна Аркадьевна, сжав виски ладонями, низко и бессильно опустив голову… — У… такой… на может… быть… сердца…

Торжествующе прохрипев, Кошмар прыгнул к своей благодетельнице, долго устраивался, свернулся клубком и удовлетворённейше замурлыкал.

В совершенной растерянности эта милая Людмила спросила:

— Почему вы решили, что я будто бы… бессердечная?

— Не знаю, не знаю, не знаю… — совсем-совсем-совсем тихо пробормотала тётя Ариадна Аркадьевна, резко выпрямилась и неожиданно суровым голосом торопливо заговорила: — Да, да, да, да, в своё время я действительно была маленькой! Но я была не, не, не, НЕ ТАКОЙ! Я была послушной и уважала старших! А ты… а ты… а вы… а вы не вы… дающиеся личности, а нарушители общественного порядка! — Она величественно поднялась, прижав к груди блаженно и ехидно мурлыкавшего Кошмара, и скорбным голосом продолжала: — Сюда с минуты на минуту может нагрянуть милиция. Представляешь? Как ты посмела сбить с толку, с истинного пути эту бедняжку со страшным именем? И ты всё делаешь для того, чтобы и судьба её была страшной!.. Покинуть родной дом! — Тётя Ариадна Аркадьевна в ужасе взмахнула руками, и Кошмар тяжело шмякнулся на пол, едва успел вытянуть лапы, но тут же с громчайшим хрипо-сипо-стоном повалился на бок.

Он лежал, стонал усиленно и натужно, а тётя Ариадна Аркадьевна даже не взглянула на любимца-проходимца. Очень нервно теребя косички — то одну, то другую, то обе вместе, — она торопливо-торопливо говорила:

— Я не буду потакать твоим сумасбродствам! Не имею права! Пока ты живёшь здесь, ты должна слушаться меня беспрекословно! Ни в какой поход ты не пойдешь! Девочка с жутким именем завтра же отправляется домой! И ты… ты… ты тоже отправляйся домой… если, конечно, хочешь… Неужели, неужели ты способна на такой чудовищный поступок, как… нелепый куда-то поход?

Она спросила так недоуменно, что вопрос прозвучал почти по-детски, беспомощно. Зато ответ этой милой Людмилы оказался по-взрослому спокойным и рассудительным:

— Мы ещё всё не один раз обсудим. Я даже не теряю надежды, что вы, дорогая тётечка, согласитесь с нами полностью и с удовольствием примете участие в походе.

— Ты полагаешь… — гневно возвысила голос тётя Ариадна Аркадьевна, но растерянно замолчала, словно не решаясь досказать мысль, бессильно опустилась на стул и печально закончила: — Мне смешно…

Кошмар обеспокоенно вскочил на лапы, выгнулся крутой дугой, потянулся, предостерегающе мяргнул и с очень большим презрением фыркнул. Видимо, своим кошмарным умишечком он уловил, что его благодетельница и не собирается любить эту неприятнейшую особку.

И с гордо поднятой головой Кошмар важно прошествовал на кухоньку, абсолютно уже убеждённый, что сейчас-то благодетельница немедленно и стремительно последует за ним, откроет холодильник и… Плотоядно прорычав, Кошмар приготовился уничтожать вкусную пищу.

Но — что это?!

Это — что?!

Благодетельница не только не бросилась немедленно и стремительно за своим любимцем-проходимцем, а продолжала разговаривать:

— Завтра же девочка с жутко-ужасным именем должна быть возвращена семье!

В ответ после весьма продолжительного молчания раздался сдержанный, но решительный голос:

— Девочка сама решит всё сама. Она живёт в таких условиях, что почти не дышит свежим воздухом. Её заопекали! А когда она поживёт хотя бы немножечко настоящей нормальной человеческой жизнью, то больше уже не позволит переопекать себя. Я умоляю вас, дорогая тётечка, пойти с нами в многодневный поход. Уверяю вас, вы не пожалеете.

— Я безууууумно устала от те-бя, — еле-еле-еле-еле слышно произнесла тётя Ариадна Аркадьевна, — устала от твоих раз-гла-голь-ство-ва-ний… Я завтра же телеграфирую твоим родителям о твоем вызывающе неразумном поведении.

Эта милая Людмила молчала, смотря прямо перед собой жалостливым взглядом.

О чём же она сожалела?

А сожалела она о том, что вынуждена была не только не соглашаться с тётечкой, но и принципиально и последовательно ей возражать.

И совсем печальным было то, что тётечка не понимала её, даже не пыталась понять, да и не хотела.

А уж совсем-пресовсем печально было то, что от своего собственного непонимания страдала сама тётечка.

— Я скоро вернусь, — сказала эта милая Людмила, помедлила немного, ожидая ответа, не дождалась и вышла.

На крылечке она остановилась, взглянула на огромное темнеющее небо и пожалела, что ещё не высыпали звёзды. Они всегда напоминали ей о чем-то далеком, прекрасном, недосягаемом и чистом.

Завтра они будут любоваться небом, сидя у костра. Звёзд будет много-много, и все они будут яркими-яркими!

Ей вдруг подумалось, что тётя Ариадна Аркадьевна редко, может быть, слишком редко или даже никогда не смотрит на звёзды. Ведь звёзды очень похожи, вернее, напоминают маленьких детей: они весёлые, беззащитные и приносят только радость. Печальных звёзд не бывает, недобрых — тем более, злых звёзд и представить нельзя. Когда смотришь на них, хочется быть как они — приносить людям только радость.