— Домашние трения, — усмехнулся Иванов, — не дурно для финала жизни.

Он начал ходить из угла в угол, будто разговаривая сам с собой, потом взял со стола какие-то фотографии, бросил в огонь и с любопытством смотрел, как вспыхнуло с новой силой подкормленное пламя.

— Жена и два сына, — пробормотал он.

И тут, схватив один из стаканов, выпил его залпом. Гр. Артенев видел перед собой только другой оставшийся на столе стакан. Он почувствовал у себя в руке холодное, гладкое стекло и, ни о чем не думая, спокойно, как некогда пил шампанское, выпил воду. И тотчас ему показалось, что стены комнаты сдавили ему грудь, и от козлобородого призрака пахнуло тленом. Задыхаясь, кинулся он к двери, с бешенством вырвал рукав свой из цепких пальцев и через секунду бежал по пустой улице. А сзади него из форточки несся крик:

— Куда же вы? Куда же вы?

Гражданин Артенев бежал, и ему чудилось, что кто-то преследует его по пятам, и не хватает только, чтоб поиздеваться и помучить. Но это была только черная его тень, мчавшаяся следом за ним по серебролунным стенам домов, успевавшая еще по дороге нырнуть во все дворы, во все впадины и подвалы недостроенных зданий и катившаяся по снегу, когда владелец ее перебегал улицу или переулок. Добежав до своего дома, гражданин Артенев вдруг остановился, а за ним на каких-то развалинах развалилась его тень.

Морозная звездная ночь была мудра и величественна. Куда он бежал? Он оглядел огромный дом, в котором жил, и вздрогнул. Его окно, одно во всем доме, было озарено живым, изнутри блещущим светом. Что это? Обыск? Или сама смерть пришла и ждет его, свернувшись на кутузовском кресле?

Он начал подниматься по темной лестнице, будя недовольное разбуженное эхо. Здесь где-то жил врач. Не к нему ли сначала постучаться? Но врач, верно, сердит после дневных смертей, и ему не втолкуешь про Екатерину Медичи. Гражданин Артенев поскрежетал английским ключом, прошел по темному, заставленному шкафами коридору и распахнул дверь своей комнаты. Комната была ярко освещена. Вместо обычного холода на него пахнуло теплом и запахом кипящего кофе. На кутузовском кресле в самом деле сидела, свернувшись, какая-то неведомая гостья, закутавшаяся в платок… Но вместо острой косы, подобающей смерти, с ней рядом лежал чемодан. Когда дверь внезапно отворилась, сидевшая в кресле, видимо, перед этим дремавшая, вскочила с некоторым испугом.

— Вы простите, что я приехала прямо к вам, — сказала она, — и что я распоряжаюсь у вас… Но я получила ваше письмо и думала…

Гражданин Артенев в ужасе оглянулся на дверь. Он подумал, что сейчас войдет кривобокая madame Chevalier и скажет: «Voyons, Lely, fa is de la musique, mon enfant!»

Но никто не вошел.

— А ваши родители? — спросил гражданин Артенев, хотя сам устыдился, ибо уверен был, что беседует с призраком.

— Они уехали за границу.

— А вы?

— Я приехала в Москву.

— К кому?

— К вам, — ответила девушка и, сказав, немного смутилась.

— Ко мне? — переспросил он, все еще не веря.

— Ну да, ведь вы писали, что любите меня. Или вы солгали?

— Но как вы могли?

— Что?

— Ваши родители?

— Господи! Дались вам мои родители. Вы еще спросите, не приехала ли со мною madame Chevalier! Вы все еще думаете, что я робкая девушка в белом, которая «так сидит» за фортепьяно и разучивает шопеновский вальс. Или что вы думаете?

— Я думаю, что вы призрак.

— Хорош призрак, которому, чтоб добраться до Москвы, пришлось просидеть два месяца в товарном вагоне… Видите… Мне пришлось переодеться с ног до головы… Между прочим, я здесь сказала, что я ваша сестра.

— Вы восхищаете меня, — сказал тупо гражданин Артенев и поцеловал пальчики ее руки, ибо так был воспитан.

Она изумленно взглянула на него.

— Вы говорите, как на five o'clock'e, — сказала она. За эти два месяца я привыкла к другим выражениям… Madame Chevalier умерла бы от любого из них, но мои уши и глаза оказались очень выносливыми. Мне так хотелось вас видеть… Но, вы знаете, папа чуть не увез меня. Я с пароходной пристани удрала… Продала серьги и поехала…

— Но вас могли убить по дороге.

— Конечно, могли. Однако не убили. Я мимо самого батьки Махно проехала… В Ростове было так скучно. Меня злили французы… Они часто приходили к нам. «Et bien, mademoiselle, il faut se marier! Hein?» [4] А я решила уже, если выходить замуж, то за вас. Но скажите, вы рады, что я приехала?

Гражданин Артенев вдруг понял, что теперь он уже не будет сидеть в долгие зимние вечера перед тлеющей печуркой, придавленной к дивану привычной и ленивой тоской, что теперь смешны, а не страшны будут пшенные трапезы. И он радостно обнял свою возлюбленную. И тут почудилось ему, что в углу явился некий в шитом серебром плаще красавец и мигнул ему, пригубив золотой кубок, и тотчас стал скелетом и рассыпался неслышно. Его руки разжались, и трепеща всем телом, с ужасом оглядел он комнату.

— Что такое? — с беспокойством спросила Лели.

Но, испуганно глядя на нее, он молча отступал к двери, и через секунду снова над ним рокотало недовольное разбуженное эхо, а голос, полный тоски и недоумения, кричал во мраке: «Куда же вы? Куда же вы?»

Опять неслась через город вьюга и опять кидала она в лицо пригоршни холодных иголок. Но гражданин Артенев бежал, наступая прямо на свирепых белых змей, которые со свистом обвивали ему ноги, бежал, проваливаясь в сугробы, бежал так жутко, что какой-то запоздалый обыватель, оглянувшись на него, тоже побежал и юркнул в темные ворота. Добежав до дома, куда заманила его козлобородая смерть, припал он к окну. Но ничего не было видно за занавеской, хотя искорками просвечивал местами огонь, и будто чья-то тень двигалась… Гражданин Артенев стукнул в окно, занавеска приоткрылась, и все-таки ничего нельзя было разобрать сквозь замерзшие стекла. Гражданин Артенев кинулся во двор. Дверь приотворилась на цепочке.

— Кто? — спросил печальный голос.

— Гражданина Иванова… я хочу видеть…

— А, это вы-с… Пожалуйте. Может быть, вы разъясните это происшествие.

У двери роковой комнаты толпилось несколько испуганных мужчин в шубах, накинутых поверх рубашек. Откуда-то доносились истерические вопли женщины.

— Что это? — спросил гражданин Артенев, и, как бомба, взорвалась в нем дикая радость.

— Полюбуйтесь, — сказал печальный человек.

Иван Иванович Иванов лежал на столе верхней частью туловища, расставив ноги, словно рассматривал он какую-то красную материю, лежавшую на столе.

— И никто за милицией не идет, — сказал печальный человек, — по причине уличных грабежей. Все равно, конечно, помер… Но уж очень крови много течет.

— Крови? — спросил гражданин Артенев, сжимая грудь, чтоб не взорвался в ней теперь ужас.

— Ну да… Поднял крик на весь дом… С час назад это было, как вас проводил… Мы сбежались, думали — воры, а он бритвой трах себя по горлу. И вот результат… Бессонная ночь… А завтра всем на службу к десяти часам, а иным и к девяти. Жена вон моя в истерике… А весь день от мигрени страдала… Конечно, страшно… Может быть, участь всех нас… Сходили бы хоть вы за милицией.

Гражданин Артенев вышел на улицу. Ему почудилось, что снег уже не кружится вокруг него, а проникает во все поры его тела, и что сотни холодных как лед аспидов ползут по его жилам и вот-вот вопьются в сердце. Он понимал, что стоит на коленях в снегу, но зачем стоит, не понимал. «Только бы, — думал он про аспидов, — не кинулись, не растерзали сердце». И тут возникла вдруг среди ночи маленькая, ярко освещенная комната, и он кинулся было к той, сидящей в кресле, но кто-то — не madame ли Chevalier? — захлопнул дверь, а земля, крутясь, вырвалась из-под ног и понеслась в звездные дали.