1942 г. Боль городов Боль грозных городов! Я грозно возглашаю: Она изменит мир. Я это твердо знаю. На голову убийц я кару призываю. Они давно сорвали жадными руками Листву дерев, надежный, верный кров над нами, И наши души изнуряет злое пламя. Дымятся кровью наши чистые фонтаны, Дымятся кровью наши чистые фонтаны, Поруган юный лес, осквернены поляны, И не найти нигде веселой свиты Пана. Теперь разбойниками стали наши дети, Хохочут дерзко или гибнут на рассвете В чужом краю. И челн стальной я вижу в Лете. Теперь родили наши жены исполина, Безглазую Войну, любя ее, как сына. Колосья выжжены, опалена равнина. Они и нам стократной гибелью грозили, В темницах те, кто дерзко дал отпор их силе, За то, что мы чело к свободе обратили. И кости наших сыновей перемолола Машина хищных войн. Хмельны от произвола, Владыки пьют вино из черепов тяжелых. За вековой стеной, в необоримом зное Простерся древний город в мертвенном покое. О город трупов, где поникло все живое… О город солнечный на Тибре, о, докуда Ты будешь ждать трубы архангельской, как чуда? Твой мнимый Цезарь предал правду, как Иуда. Мадрид, надежда бедняков и князь восстанья! Отныне в рабстве ты, но не слышны рыданья. В руинах ты, но враг страшится воздаянья. Ночь баррикад неукротимых, ты жива И, затаившись, смотришь гневным взором льва, Как в час грозы, когда творил Делакруа. Там, где всегда звучал победный клич литавр, На Темзе слышен плач. Одеты жены в траур. Слышны разрывы бомб. Вот-вот — и рухнет Тауэр. Тебе и в тяжком сне все снятся месть и слава, И звезды, как клинки, сияют величаво. Враг, победив тебя, уже дрожит, Варшава. Среда озер и пустырей — суровый бор. Мой бедный город, ты поймешь ли свой позор? В ручьях струится кровь, и видно дно озер. Тебя я назову последней — и любимой, Но не по имени: ты для меня незримой Осталась и ночной мечтой неповторимой. [4] В полночных грезах я стоял у мавзолея. Гром площадь оглашал. Под древним оком Змея Ты и не дрогнула, в бореньях не слабея. Ты возникаешь, как гроза на горизонте. Священен жребий твой для всех. Его не троньте! Ты наступаешь вновь на необъятном фронте! Да славится твоя борьба! Я возглашаю, Что мощь твоя изменит мир. Я это знаю. И посягнувших на тебя я проклинаю. И сам я не страшусь смертельного удара. Что значу я для вас — средь крови, среди жара? Что значу я для вас? Я — крик, и я — фанфара! 1942 г.
Баллада о Госпоже Надежде Суровая подруга эшафота, Царица снов, святая нищета, Последний вопль восставшего народа, Последний гвоздь кровавого креста, К тебе взывают мертвые уста. Окутав небо предрассветным дымом, Стучишься ты к сердцам неисцелимым, Сестра истерзанных, предсмертный свет, Кудель, перстом развитая незримым, Надежда, утешенье наших бед. Прекрасный облик в роще черных змей, Слепая в гулких уличных набатах, Под пыткой — стойкость, немота страстей, Плат, остудивший смертный жар распятых, Дозор в краю скорбей моих проклятых, В моих знобящих снах и наяву Я, зачумленный, я тебя зову, Стальной фантом, рубиновый скелет, Последний стебель в обожженном рву, Надежда, утешенье наших бед. Вода пустынь, хлеб горьких одиночеств, Ключ, отворивший новые края, Заветный сплав познаний и пророчеств, В дыму, в петле, на острие копья Жива любовь и ненависть моя, Мой щит, мой герб, о странница слепая. Приходишь ты, как весть предзаревая, Из той страны, где был рожден рассвет, Всегда распятая, всегда живая, Надежда, утешенье наших бед. Посылка О госпожа! В пустынях изнывая, В зеленых льдах, где плачет стужа злая, Укрытая за толщей дней и лет, Прими обет служения, благая Надежда, утешенье наших бед. 1947 г. Из цикла стихов «ПАМЯТЬ» (1945–1956) Цвети и сияй, как злато, Дивный вечерний лик, Меня ослепи на миг Поздним лучом заката. Белый призрак твой Я узрел под холодной луною. Он спешил дорогой ночною, Звездною колеей. Слышишь ли: в забытьи Кто-то поет… Под кленом Полночи — плачем ли, стоном? — Вторят мне губы твои. Ах, я блуждаю давно В лабиринте снов и печали. Радости мы не узнали. Нам это не суждено. Коснись меня белым перстом, Это касанье — смертельно. Ночь растет беспредельно, Обнимая земной окоем. Лети, улетай далече, Скорбный вечерний лик. Твой спутник в молчаньи поник На месте сумрачной встречи. вернуться Впервые поэт увидел Москву только в 1948 году. |
