— Позвольте мне закурить, — попросил разрешения у хозяина кабинета Добычин, доставая портсигар.

— Сделайте одолжение, — разрешил Кошко, но тут же нетерпеливо спросил, потирая руки: — И что же было дальше?

— Дальше? — торопливо прикурив и выпустив клуб дыма, переспросил Добычин. — Дальше он меня часа полтора ещё так мариновал: я ему про Фому, он мне про Ерему. Я ему про амуры с Марьей, а он мне про брата её Ивана и боевую организацию. «Назовите известные вам явки и запасные способы связи между вами! Где скрываются беглые: в окрестностях вашего завода или вы им выправили паспорта, и они у вас числятся рабочими и служащими? Много ли среди них интеллигентов, которые способны организовать людей?» И далее в таком роде. Однако гляжу, притомился он как будто, помягче стал: по столу не стучит, не кричит, к словам моим прислушиваться стал. Я ему толкую: «Сами посудите, на кой мне эта революция? С Марьей был грех, признаю, ну так за это же в Сибирь не ссылают, если уж нужно, предайте покаянию!» Отвечает он мне: «Полно вздоры говорить: „покаянию предайте“. С кем вам в связи быть, это ваше личное дело. Допустим, поверил я вам, случайно вы оказались в эту историю впутаны, да только что же прикажете делать с этим вот?» И хлопает он рукой по папке с делом, да так, что пыль от неё поднимается. «Теперь вот эти бумажки ведут дело! Как мы сможем их опровергнуть: слова ваши и покаяния к делу не подошьёшь. В этом деле бумажки, по ним и судить будут, как с вами поступить: отпустить с извинением либо загнать на остров Сахалин на каторжные работы. Бумажки-то, они, знаете какие сильные?»

— Те-те-те, думаю, — продолжил Добычин, раздавливая окурок в пепельнице. — Неспроста он о бумажках-то столько твердит. Решил рискнуть. Говорю ему: «А у меня, господин начальник, имеются бумажки, которые будут посильнее тех, что в папке этой!» Вытащил из кармана сторублевку и протянул ему: «Извольте, говорю, осмотреть: подойдёт ли?» Покрутил он её в руках, потом прищурился и говорит: «Подойти-то подойдёт, да только таких бумажек много понадобится!» Интересуюсь: «Сколько же, например?» И пошёл у нас торг! Вернее, назвал он цену — 5 тысяч целковых, а я пытался поторговаться немного, да у такого молодца разве отобьёшь? Была при мне тысяча, отдал ему до копейки. «Больше, говорю, нет при себе». Он мне отвечает: « Что за беда? Вы мне на остальные четыре тысячи векселя выпишите». И достаёт из шкапа, который у него в кабинете стоял, чистые вексельные бланки. Подписал я их без указания срока платежа и выписки текста. Сразу после этого приказал он меня проводить вон, к несказанной моей радости.

— Прошло несколько дней, и стал я что-то сомневаться. Уж больно легко меня отпустили. Стал у знакомых, которые подвергались аресту, спрашивать, как у них бывало, и заметил я одну странность: всех их непременно обыскивали и отбирали все личные вещи, а уже потом допрашивали, со мною же не так было.

— Ещё бы! — усмехнулся Кошко. — Если бы они у вас отобрали деньги сами, это было бы уже совсем другое дело, грабёж. А так выходит, вы эти деньги им сами предложили и векселя сами подписали.

— Вот, собственно, я и пришёл сюда по этому поводу, из-за векселей этих самых. Вчера в трактире Степанова меня позвали к телефону. Звонивший велел мне внести плату по векселям не позднее трех часов дня 11 октября. Деньги я должен принести по уже известному мне адресу, прямо на квартиру к начальнику. Предварительно я должен буду позвонить по номеру 189-99 и сообщить, что готов платить и уже иду с деньгами. И что мне теперь делать, честно сказать, я ума не приложу. Решил к вам пойти, вы, по газетам судя, и не такие странные истории распутывали.

— Ну что же, — подвёл итог разговору Кошко, — вы правильно поступили, обратившись к нам. Теперь деньги ваши останутся при вас, а шайку этих мошенников мы возьмём с поличным.

Начальник полиции вызвал в свой кабинет нескольких агентов и каждому из них дал задание, отправив выяснить все насчёт Марьи Шунихиной и её брата, а также следить за домом в Дегтярном переулке, в котором якобы помещалась квартира начальника московского охранного отделения.

— А вас, господин Добычин, — обратился он к купцу, — я попрошу позвонить по указанному вам номеру и позвать к аппарату самого начальника.

Покрутив ручку аппарата, стоявшего на столе Кошко, Добычин попросил соединить его с номером 189-99, а Кошко, взяв отводную трубку от аппарата, внимательно слушал, что ответят. На том конце провода трубку сняла женщина, которая в ответ на просьбу Добычина позвать к аппарату самого начальника заявила, что его нет дома, он придёт после пяти часов.

По адресно-телефонной книжке было установлено, что аппарат с номером 189-99 установлен действительно в доме, стоящем в Дегтярном переулке, в квартире некоей Ольги Александровны Тарфенко, никакого отношения не имеющей ни к охранному отделению, ни к его начальнику.

Вскоре прибыл сыщик, посланный навести справки о Шунихиных: оказалось, что в семье Марьи действительно есть брат, но не Иван, а Пётр, и ему в 1905 году едва исполнилось десять лет, так что ни в какой шайке он состоять не мог.

— Они, наверное, следили за вами некоторое время, а потом уже придумывали, но так, чтобы все было похоже на правду, — пояснил Кошко Добычину этот фокус. — Однако и мы им ответим тем же. Вечером мы позвоним им, а вы должны сказать следующее…

Тем же вечером Добычин вновь звонил по номеру 189-99, на этот раз подошёл к аппарату сам «начальник». Полицейские, приникшие к отводной трубке, приготовились стенографировать разговор. Едва собеседники заговорили, как карандаши забегали по бумаге:

— С кем я говорю? — уточнил, как научил его Кошко, Добычин.

— С начальником московского охранного отделения, — уверенно ответил голос в трубке.

— Это я, купец Добычин. Господин начальник, я готов исполнить обещанное, — сказал Добычин в трубку, — но я хотел бы сделать это несколько раньше. Дело в том, что 11-го мне нужно срочно выехать из Москвы по делам моего завода, поэтому не могли бы вы принять меня не в три часа, как было условлено, а, скажем, около часу?

— А вы все приготовили?

— Все, как было велено!

— Ну, рано не поздно, что ж с вами делать, приходите к часу! Но смотрите, если надумали меня обмануть, горько об этом пожалеете!

— Да господь с вами! Как можно! — ещё кричал в трубку Добычин, когда его собеседник уже повесил свою.

На следующий день ровно в час Добычин, держа в руках свёрток с помеченными деньгами, позвонил в дверь квартиры «начальника охранного отделения». Примерно минут через пять после того, как Добычин вошёл в квартиру, звонок зазвенел вновь, и горничная, открывшая дверь, была отброшена в строну ворвавшимися в квартиру сыщиками, державшими наготове свои револьверы. Стремительно миновав большой зал, знакомый им по рассказу Добычина, они вбежали в кабинет «начальника», где и застали последнего в компании с Добычиным за пересчётом денег. «Начальник» сдался без всякого сопротивления, когда агенты объявили мошеннику, что он арестован. Вошедший вслед за своими молодцами Кошко, увидев арестованного, не смог удержать возгласа удивления:

— Ба! Вот, оказывается, кто это! Господин Добычин, позвольте вам отрекомендовать «начальника охранного отделения»: помните, в прошлом году было громкое дело — инженер Андрей Гилевич, застраховав себя на крупную сумму денег, подобрал подходящего человека, им оказался несчастный студент Прилуцкий, искавший место секретаря, убил его, изуродовал лицо и скальпировал череп. Тело Андрея опознал как труп его родной брат Константин. Андрей скрылся во Франции, а Константин в четырех компаниях получил страховку на общую сумму 300 тысяч рублей. Однако и полиция не дремала, обоих выследили, в результате Андрей отравился при аресте, а Константин повесился в камере. Перед вами ещё один Гилевич — Василий, третий брат.