С трудом пробираясь сквозь снежные сугробы, Муми-тролль подошел к реке. Той самой прозрачной речушке, что так весело бежала летом по саду семьи муми-троллей. Но теперь она казалась совсем иной – черной и равнодушной. Река тоже принадлежала к тому новому миру, где Муми-тролль чувствовал себя чужим.

На всякий случай он взглянул на мост. перекинутый через реку, и на почтовый ящик. И мост и почтовый ящик ничуть не изменились. Муми-тролль слегка приподнял крышку ящика, но там никаких писем не было, он обнаружил лишь увядшие листья, на которых ничего не было написано.

Муми-тролль уже привык к запаху зимы, и этот запах не казался ему каким-то особенным.

Муми-тролль взглянул на куст жасмина – сплошное сплетение голых веток – и с ужасом подумал: "Жасмин умер. Весь мир умер, пока я спал. Этот мир принадлежит кому-то другому, кого я не знаю. Быть может, Морре. Он не создан для того, чтобы в нем жили муми-тролли".

Мгновение Муми-тролль колебался. Но потом подумал, что бодрствовать одному среди тех, кто спит, еще хуже, и, осторожно ступая, проложил первые следы на заснеженном мосту и дальше вверх по склону. Следы были очень маленькие, но твердые и вели, плутая между деревьями, прямо на юг.

По берегу моря, чуть подальше к западу, бестолково скакал туда-сюда по снегу маленький бельчонок. Он был ужасно неразумный и в мыслях своих любил называть себя "бельчонком с хорошеньким хвостиком".

А вообще-то он никогда подолгу ни о чем не задумывался. Чаще всего он обходился тем, что чувствовал или ощущал. Вот и сейчас он как раз почувствовал, что матрасик в его дупле стал совсем жесткий, и выскочил из дупла поискать новый.

Время от времени, боясь забыть, что он ищет, бельчонок бормотал про себя слово: "Матрасик..."

Бельчонок был такой забывчивый!

Он прыгал между деревьями, выскакивал на лед, задумываясь, тыкался мордочкой в снег, глядел в небо, потряхивая головкой, и снова прыгал дальше.

В конце концов бельчонок очутился возле пещеры и быстренько шмыгнул туда. Забравшись так далеко, он совершенно забыл про матрасик. Вместо того чтобы раздобыть себе свежую подстилку, он уселся на свой хвостик и начал думать о том, что его, кроме того, вполне могли бы величать "бельчонком с хорошенькими усиками".

Глубоко в сугробе, прикрывавшем вход в пещеру, кто-то постелил солому. На соломе стояла большая картонная коробка с отверстием для воздуха в крышке.

"Вот чудно! – удивился бельчонок. – Прежде этой картонки здесь не было. Должно быть, тут какая-то ошибка. А может, это совсем не та пещера? А я, может, тоже не тот самый бельчонок, хотя мне не хотелось бы этому верить".

Он расковырял уголок крышки и просунул голову в картонную коробку.

Внутри, в тепле, лежало что-то очень мягкое и приятное. И бельчонок вспомнил вдруг про свой матрасик. Его мелкие острые зубки прокусили дырку в этом мягком и вытащили из картонки клок шерсти.

Он вытаскивал один клок шерсти за другим, у него накопилась уже целая охапка шерсти, а он по-прежнему прилежно работал всеми четырьмя лапками. Бельчонок был очень доволен – у него будет новый матрасик!

И вдруг он почувствовал, что кто-то пытается укусить его лапку. Бельчонок мгновенно отдернул ее и, с минуту поколебавшись, решил не пугаться, а лучше разведать, что там такое.

Мало-помалу из отверстия в крышке показались взъерошенные волосы и злое личико малышки Мю.

– Ты в своем уме?! – воскликнула она.

– Не знаю, – ответил бельчонок.

– Ты разбудил меня, – строго продолжала малышка Мю, – и съел мой спальный мешок. Как это получилось?

Но бельчонок так разволновался, что опять забыл, зачем он это делал.

Малышка Мю фыркнула и совсем вылезла из картонки. Прикрыв крышкой спящую в картонке сестру Мюмлу, она потрогала снег рукой.

– Так вот ты какой! – воскликнула она. – Чего только не придумают!

Она тут же слепила снежок и метко бросила его в бельчонка, после чего вышла из пещеры, чтобы стать полновластной хозяйкой зимы.

Первое, что она сделала, это поскользнулась на обледенелой горке и довольно сильно ударилась.

– Вот как! Вот как оно бывает, – рассердилась она.

Но тут вдруг подумала о том, до чего смешно она, Мю, выглядит с задранными кверху ногами, и долго хохотала. Потом взглянула на горку, немного поразмышляла и, воскликнув "ага!", съехала на хвостике с горки вниз, подскакивая и хохоча и уносясь далеко-далеко по блестящему скользкому льду.

Она скатилась с горки целых шесть раз и только тогда заметила, что у нее замерз животик.

Тогда малышка Мю снова пошла в пещеру и вытащила из картонной коробки свою спящую сестру. Мю наверняка никогда прежде не видела санки, но чутье подсказало ей, что они вполне могут получиться из картонной коробки.

Что же касается бельчонка, то он сидел в лесной чаще и рассеянно поглядывал то на одно дерево, то на другое.

Он не мог, даже если бы пришлось пожертвовать своим хвостиком, вспомнить, в дупле какого дерева он жил и вообще ради чего он прискакал в лес и что там искал.

Муми-тролль еще совсем недалеко ушел от дома, как под деревьями уже начала сгущаться мгла.

С каждым шагом лапы его все глубже увязали в снежных сугробах, а снег уже не казался ему таким занятным, как раньше.

В лесу царила мертвая тишина. Там не видно было ни души. Время от времени с ветвей срывались снежные шапки. Качнувшись на миг, ветви вновь замирали, и в лесу опять становилось безжизненно и тихо.

"Весь мир погрузился в зимнюю спячку, – подумал Муми-тролль. – Один я тут брожу и никак не могу заснуть. Я один буду брести и брести без конца все дни и все недели напролет, пока сам не превращусь в сугроб, о котором никто даже знать не знает".

Но вот лес кончился, и внизу, под ногами Мумитролля, открылась новая долина. По другую сторону он увидел Пустынные горы. Словно волны устремились гребни гор – один за другим – к югу, и никогда еще не казались эти горы такими пустынными.

Только теперь Муми-тролль начал мерзнуть по-настоящему. Вечерняя мгла наползала из ущелья и медленно взбиралась на оцепеневшие от холода гребни гор. Там, наверху, словно острые белые зубы на черной скале, лежал снег. И повсюду, насколько хватал глаз, лишь белое да черное, пустота да одиночество.

"Там, за горами, Снусмумрик, – сказал самому себе Муми-тролль. – Где-то на юге он ест апельсины. Если бы я был уверен, что он знает, как я ради него собираюсь перевалить через горы, я бы решился на такой шаг. А иначе ничего у меня не выйдет".

И, повернувшись, Муми-тролль начал медленно по своим собственным следам двигаться назад.

"Я заведу все часы в доме, – подумал он. – Тогда, быть может, весна придет поскорее. А потом может ведь случиться так, что если я нечаянно разобью какуюнибудь крупную вещь, кто-то проснется".

Но он знал, что никто из семейства не проснется.

Внезапно что-то случилось. Какой-то маленький след пересекал следы Муми-тролля. Некоторое время Муми-тролль тихонько разглядывал чужой след. Ктото живой осторожно крался по лесу, быть может, всего каких-нибудь полчаса тому назад. И уйти далеко чужак не мог. Он шел по направлению к долине и был, должно быть, меньше самого Муми-тролля. Лапки чужака слегка погружались в снег.