Пляж уже был закрыт. Он перемахнул через ограду и, сбросив на ходу одежду, ринулся в воду. Тёплая, словно подогретая, она не освежила. Оставил на пляже одежду и в одних плавках прошлёпал через весь город, не обращая внимания на недоумение прохожих. Плевать на любые условности. Пожелай он в ту минуту лечь посреди площади, сделал бы и это. Некий тормоз был снят фортой, и он готов был на все, хотя и сознавал порочность этой готовности. Вернувшись в общежитие, набросился на Гриню: «Где Пашка? Срочно нужен Пашка!»

Гриня оторвался от стола, за которым выжигал портрет своей девочки с легкомысленными кудряшками на лбу, и вопросительно уставился на него.

— Что с тобой?

Гали полез в тумбочку, взял горсть тюбиков и высыпал перед ним.

— Где Пашка взял это?

Усмехнувшись, Гриня вновь склонился над портретом. Сильный удар в бок чуть не свалил его со стула. Он вскочил, с опаской поглядывая на Гали.

— Форты надрался, что ли? Поверти штангу, если невмоготу, а на мне не упражняйся, а то так врежу — станут твои раскосые глаза совсем косыми.

«Вылитый орангутанг. Как я раньше этого не замечал? — мелькнуло у Гали. — Такой прижмёт — не пикнешь. Но с каким удовольствием подмял бы его».

— Пашка не проинструктировал тебя? — продолжал Гриня. — Так вот запомни: форту принимают, когда хотят кого-нибудь измордовать. Пашка, думаешь, для чего подсунул тебе это? Чтобы мускулами поиграл? Как бы не так. Ему надо эту пасточку загнать кому-нибудь, да подороже. Он знает, что ты ходишь в санаторий и…

— И что? — Гали бросило в жар.

— Не красней, как девица. Ну, завёл флиртик с безногой, ну и что? Ведь это несерьёзно.

— Да кому какое дело, — сквозь сомкнутые зубы процедил Гали и, по-бычьи нагнув голову, двинул на Гриню. Тот отскочил поближе к двери.

— Тю, придурок, сказать ничего нельзя. Пашка хотел, чтобы продал форту санаторским — им, мол, надо силёнок набираться. Но если честно, здоровье лишь подрывается. Я за полгода испортил себе желудок и нервы расшатал.

— Где он взял это? Форта что-то делает с психикой, — пробормотал Гали.

Понимал, что надо бы лечь и выспаться, но будто кто канатом тянул в ночь, и как был в плавках, так и вышел на улицу.

Город уже заметно опустел, зажглись наземные фонари. Где-то готовилась ко сну Айка, и впервые при мысли о ней Гали стало невыразимо тяжело. Прав Гриня: несерьёзно все это. Тогда к чему встречи? Зачем он берет на себя её боль? Неужели мало вокруг девчонок? Да только свистни…

Незаметно очутился у мясокомбината, где по вечерам подрабатывал Пашка. Заканчивалась последняя смена, и он должен вот-вот появиться на проходной.

— Ты чего здесь околачиваешься? — пришёл в оторопь от его наготы дежурный. — Пьяный, что ли? Одежду где потерял?

Гали хотел было спросить о Пашке, когда увидел его в шумной ватаге идущих из цеха женщин.

Пашка сразу узнал его, подскочил и потащил в темень, подальше от смешливой компании женщин.

— Сбрендил, что ли? — проворчал он. — Впрочем, с непривычки и не такое возможно.

Гали вырвал ладонь из его клешни и схватил Пашку за грудки:

— Кто дал тебе эту гадость?

— Но-но, поласковей. — Пашка сбросил его с себя. — Сбавь газ. Батист не любит, когда вибрируют. Идём, познакомлю с ним. Пусть полюбуется на твоё неглиже.

— Что ещё за Батист?

— Дяденька такой, очень тобою интересующийся. Удовлетворит твоё любопытство.

Они прошли итальянский квартал, и до самого поворота их сопровождала песенка из открытого окна затейливого домика со множеством внешних лесенок и двумя мансардами. Кто-то безоглядно веселился, забыв о позднем часе. К центральной площади прошагал наряд заступающих на дежурство бойцов МФВ.

Минуя набережную, с полкилометра шли берегом моря, пока не оказались в приморском посёлке, застроенном небольшими двухэтажными домиками из побелённого ракушечника.

Батист жил на другом конце посёлка, прилепившегося к скалистой част берега. Обвитые панычами стены дома придавали ему в полутьме таинственный и загадочный вид.

Пашка толкнул калитку. Звякая цепью, из будки выбежал пёс, громадный волкодав, и, задыхаясь от злости, облаял вошедших.

— Молчать, Краб! — на фоне освещённого проёма открывшейся двери выросла долговязая фигура. — Кто там?

— Это мы, Леший, — отозвался Пашка.

— Кто мы?

— Капрон и его напарник. Батист у себя?

— Входите.

Они прошли по асфальтированной дорожке к крыльцу. Пахло жареной рыбой, на верёвке сушились сети. В глубине двора Гали разглядел гараж и перевёрнутый вверх днищем баркас. Совсем рядом плескалось море, воздух был пропитан солёной влагой.

Сделав знак обождать, долговязый толкнул одну из дверей в коридоре, тут же выскочил и жестом пригласил войти.

Это была кухня-столовая с отделанной кафелем печкой. За массивным дубовым столом восседал мужчина лет сорока пяти, в майке, с курчавой рыжей грудью. На лбу прилизан реденький светлый чуб. Тонкий длинноватый нос, очень близко поставленные глазки — их сверлящий взгляд не понравился Гали.

Пашка достал из-за пазухи палку копчёной колбасы и положил на стол. Батист встал из-за стола и неожиданно для Гали оказался ростом ниже среднего — эдакий невзрачный карапет, вся значительность которого выражалась в буравчиках стальных глаз. Он протянул руку Пашке, затем Гали, и тот заметил их неприятную осклизлость.

— Милости прошу к нашему шалашу, — кивнул Батист, приглашая за стол.

Они сели. Долговязый приютился рядом, и только сейчас Гали разглядел его лицо, до смешного похожее на усатую морду хомяка.

— Ты чего, детка, раздетый? — Батист внимательно оглядел Гали.

— А это я хотел спросить у вас. Отчего после форты мне захотелось побродить голяком, испробовать свои кулаки на прохожих и вообще быть царём природы?

— Ну-ну, мальчик, не надо нервничать. Сначала выпей и закуси, а потом поведём разговор. — Батист разлил по стаканам вино, подвинул гостям блюдо с жареной камбалой. — За знакомство! Он поднял стакан и крупными булькающими глотками опрокинул его.

Запас приготовленных дерзостей вмиг испарился. Этот маленький, тщедушный человечек, которого ничего не стоит согнуть одной рукой в рог, взывал скорее к сочувствию, а не к скандалу, и после недолгих колебаний Гали осушил стакан.