– Нет в этом ничего красивого. Приходится выдумывать такие названия, чтобы хоть как-то облагообразить всю эту дрянь. Убивать, Индра, не красиво. Запомни. Лучше бы они, конечно, вообще не рождались на свет.., – Гарджа подумал, что следует сменить тему. – Смотри, – сказал он, разглядывая наконечник стрелы, – вот этот прошёл всего в ногте от волчьего глаза, ударился в скалу и не сломался. Я промазал, хотя стрелял едва ли с десятка шагов от волка.

Индра с удивлением поднял брови.

– Да, представь себе. И такое бывает. Никогда не забывай, что ты человек. А значит, можешь промазать даже с десятка шагов.

– Я не мажу с десятка шагов, – сдержанно возразил юноша.

Гарджа подумал, что его сын действительно никогда ещё не промахивался с дистанции, на которой рассчитывал свой выстрел. Он был прекрасным стрелком, этот мальчик. Пожалуй, лучшим из тех, кого мог бы вспомнить стареющий воин.

– Возможно, своего сына ты станешь учить чему-то другому, – улыбнулся Гаржа, отправляя наконечники стрел в отведённый для них мешочек, – но убивать не красиво.

Индра хотел сказать: «Я не понимаю тебя!», но решил не провожать отца такой репликой. Что-то надломилось в праведной твёрдости горного воителя. Гарджа стал давать себе оценку. Имел ли он на это право? Перед боем?

Он уходил позже обычного. Ночь должна была догнать его на горной тропе.

– Не нравится мне это, – сказал Индра.

– Что не нравится? – поинтересовался мститель.

– Ты сам знаешь что. Мяса они взяли меньше обычного. И то какие-то обрезки. Что под руку попалось. Пришли под ночь. Не странно ли? Гарджа обмотался конопляной верёвкой, перетянул себя плащом. Теперь он был готов идти.

– Какая разница – странно или не странно? Оставим сомнения трусам, а, сынок? И будем делать то, что нам и положено.

– Мне кажется, отец, ты себя сейчас уговариваешь.

Гарджа не ответил. Он ещё раз взглянул на сына и, пригнув копьё, выбрался из хижины.

Воздух уже тронула осенняя глубина и охлада. Горы дышали влагой. Чуть горчившей духом камня. Гарджа вдохнул в себя вечерней духотечи и полез на скалу. Двадцать десятков ступеней. Пальцы воина вжимали в камень всю упругую силу рук. Стареющих, но ещё не угнетённых главным недугом старости – немощью.

Гарджа не чувствовал руками прибавившейся тяжести своего веса. Это позволяло ему думать, что скальная лестница в двадцать десятков ступеней ещё не скоро осиротеет. Нет, так легко и уверенно воин ещё никогда не переносился на стену. Каждый удар сердца отвечал его броску вперёд вверх. Распоры ног и перецепы рук замирали лишь на мгновение.

Посыпалось ломкое крошево камня. Значит, четырнадцать десятков трещин позади. Гарджа перевёл дух. Нет, он не мог опередить сумерки, как ни старался. Самое дурное заключалось в том, что ночь перехватит его на гребне. В долину он затемно не доберётся. Это могло означать, что воры пройдут безнаказанно. Прикрывшись темнотой.

Гарджа полез дальше. По ступеням он мог бы подняться и ночью. Здесь глаза не нужны. Однако спускаться с косого гребня в долину – дело другое.

Шестнадцатый десяток резал пальцы. Острым краем заступья. Гарджа впился в скалу, выдавливая из неё боль. Если бы скала могла кричать, Гарджа сейчас услышал бы её муку. И он бы спросил, кому из них хуже?

Оставалось совсем немного. Воин уже посмотрел вверх и оцепенел. Над ним застыл чей-то взгляд. Этот кто-то стоял у самого края и сверху рассматривал скалолаза. Гарджа сразу почувствовал недоброе. Его поджидали! Никто бы не мог отыскать его прохода на скалу, если бы… не охотился на мстителя.

Гарджа метнулся взглядом вдоль стены. Рядом, всего в одном обхвате от лестницы, открылась ещё пара глубоких трещин. Правда, упора для ног под ними уже не было. Воин поднял голову. И вовремя! Над ним повис занесённый для удара камень. Гарджа только успел вдохнуть и прыгнул в сторону. Руки верно рассчитали перехват. Теперь воин висел на стене, беспомощно возя ногами по её гладкой бочине. Камень, обстукивая углами стену, пронёсся вниз. Пальцы воина заломило под тяжестью повисшего на них тела. Вот когда вспомнился набежавший навстречу старости вес.

Гарджа поднял глаза. Того, наверху, не было. Должно быть, подбирал камни. Камней на площадке Гарджа не оставил. Побросал вниз, когда закончил проложение этой скальной дороги и обживал площадку. Что-то подсказало воину, что так будет лучше. Возможно, он побоялся дождевого потока, способного смыть их ему на голову, или того, что усталые ноги обязательно подберут под себя каждый оставленный камень, грозя споткнувшемуся сокрушением со скалы. В общем, сейчас это сослужило Гардже добрую службу.

Воин попытался вернуть себя на ступени и не без сожаления заметил, что сделать это оказалось крайне сложно. Одно дело прыгнуть в сторону, другое – переползти. К тому же руки его устали, а оттолкнуться ногами он уже не мог. Положение казалось безвыходным. Гарджа собрал последние силы и подтянулся к трещине. Яростное сопротивление гибели заставило его броситься к пути спасения. Превозмогая затягивающую воина немощь. К тому опасному пути, что непосилен для подавленного духа. Гарджа прыгнул.

Ярость – вот свойство арийской натуры, поднимающее людей из гибельного примирения с беспощадной действительностью. Из коварной трясины покоя, втягивающего обречённую жертву. Тысячу раз права ярость, безумствуя от имени жизни, перед безволием миражей упокоительного счастья, назначенных человеку его гибелью.

Рывок в сторону и теперь увенчался успехом. Гарджа висел на проломах скальной лестницы. Воин втянул пальцы ног в углубления нижних проступов и вздохнул с облегчением. В этот момент сильный удар сверху, по плечу, едва не вышиб его в небесный простор. Гарджа удержался, проглотив боль. Новый камень чиркнул воина по руке. Теперь по левой. «Третий попадёт в голову», – высветило в уме у скалолаза. Гарджа спрятал макушку, едва успев натянуть на шею замотку плаща. Камень упал на загорбок. Задержался на складках плаща и скатился по спине. Гарджа продолжал висеть на распорах рук и ног.

Сверху послышалась обрывистая, гаркающая речь. Метатель камней, должно быть, ругался. У него снова кончились камни. Воин получил спасительную заминку. Ему ещё никогда не приходилось спускаться по стене. Это казалось безумием. Раньше. Но не сейчас. Сейчас перед Гарджой стоял выбор: вверх – в бой или вниз – к спасению?

Когда-то такого выбора для Гарджи не могло бы существовать. Но теперь в нём что-то изменилось. Воин посмотрел вниз, вздохнул и ринулся на вершину.

Как он и предполагал, противника нигде поблизости не оказалось. Эти пишачи, полудемоны-полулюди, живущие в горных пещерах, недооценивают волю арийцев! Пишачи мыслят возможности врага как собственные. Полезное для арийцев заблуждение!

Гарджа перебрался на площадку, пронёсся по ней перемётным взглядом охотника и спрятался за небольшой приступ, что едва мог скрыть лежащего человека. Воин скинул свою поклажу, растянул узлы и освободился от плаща.

Пишач собирал камни. Возле птичьего гнездовья. Со своей затайки Гарджа легко бы убил его копьём. Но что-то заставило кшатрия выбрать другое оружие. И другой способ ведения боя.

Враг возвращался. С целым навалом камней на руках. Вот он сбросил камни и выглянул за край скалы. Гарджа возник у пишача за спиной. Воин не спешил бросаться на противника, растерянно выглядывавшего внизу свою жертву. Близость пропасти могла стать роковой для обоих.

Наконец пишач сообразил обернуться. Их разделял всего десяток шагов. И тут метателя камней окликнули. Он оказался не один. У птичьих гнёзд его поджидал другой такой же лохматый дикарь. Этот оклик, видимо, придал первому решимости. Пишач с криком бросился на арийца. Гарджа вспыхнул ответной яростью и метнулся навстречу. Переломил мгновение… Пишач упал с распоротым животом. В его кишках увяз нож обезумевшего мстителя. Бой был завершён. Оставался ещё один противник. А может, не один?

Прежде чем Гарджа ответил на этот вопрос, в нём проступила боль. Как плата за беспечность. Плащ бы спас его спину от стрелы. Но плащ Гарджа скинул перед атакой.