Я не могла проглотить ни кусочка. Мы беседовали с леди Джерси — вернее, это она разговаривала со мной, а я изо всех сил сдерживала раздражение, замечая, как она стреляет любопытными глазками на меня и Филипа, пытаясь, вероятно, представить те картины распутства, за которыми последовал этот неожиданный союз.

Леди Каслриг, известная своим высокомерием, вела себя со мной на удивление любезно и рассказывала о картинах, которые видела накануне в Королевской академии.

Мой новоиспеченный супруг беседовал с лордом Касл-ригом и джентльменом, который был его шафером и которого я никогда раньше не видела. Филип представил мне его как капитана Томаса Грина.

Анна съела огромное количество пирожных.

После полудня наши гости стали потихоньку разъезжаться. Еще раньше мы решили, что сразу после венчания отправимся в Уинтердейл-Парк. Ни я, ни Филип не упоминали вслух о причинах, побудивших нас к этому, но я знала, что ни за что не соглашусь провести свою первую брачную ночь под одной крышей с леди Уинтердейл, и подозревала, что и Филип думает точно так же.

К тому времени, когда мы были готовы к отъезду, дождь поутих, но небо все еще было затянуто тучами. Мы отправились в Суррей в трех экипажах: в первом, самом просторном, ехал наш багаж, а также Бетти и слуга Филипа; городская карета везла Анну, Нэнни и меня; Филип правил фаэтоном.

Когда наш экипаж отъехал от крыльца Мэнсфилд-Хауса, Нэнни с затаенной тревогой в маленьких глазках-изюминках посмотрела на меня.

— Вам не обязательно ехать с нами, мисс Джорджиана, — сказала она. — Я позабочусь об Анне. Если хотите ехать с его светлостью, не отказывайтесь. А пойдет дождь — вернетесь к нам.

Мне не хотелось говорить ей, что мой муж не пригласил меня ехать с ним в фаэтоне, и поэтому с напускной беспечностью ответила:

— У меня еще будет возможность побыть с его светлостью, Нэнни, и, по правде говоря, мне жаль, если намокнет моя новая накидка.

Но мои слова не рассеяли тревогу в глазах Нэнни. Она прекрасно знала, что мне всегда было наплевать на такие мелочи, как дождик.

Мы выехали из Лондона в два часа дня, а в шесть вечера уже подъезжали к Уинтердейл-Парку в Суррее, неподалеку от Гилдфорда. Рассказы Кэтрин немного подготовили меня к тому, что я увижу, но все равно мой новый дом ошеломил своей роскошью.

Уинтердейл-Парк выглядел так, словно ему следовало находиться на венецианской площади, а не в центре Англии. Кэтрин говорила, что этот дом построил ее прапрапрадедушка на месте старого особняка времен королевы Елизаветы. Ее предок был влюблен в итальянскую архитектуру, сказала она, и поэтому привез венецианского архитектора Джакомо Леони, чтобы тот спроектировал для него новый дом.

— Боже Всемогущий! — воскликнула Нэнни, когда мы подкатили к парадному крыльцу. Дом был сложен из красного кирпича, но центральная часть, где располагался парадный вход, была из камня, и ее застывшие формы резко выделялись на фоне красного кирпича. — Это не английский дом, — неодобрительно промолвила Нэнни.

— Его построил итальянец, — сказала я ей.

Нэнни нахмурилась. Она недолюбливала итальянцев.

Лорд Уинтердейл, то есть Филип, передал поводья подбежавшему лакею и открыл дверцу нашей кареты.

Анна выскочила первой и робко огляделась вокруг. Такого огромного особняка, как Уинтердейл-Парк, ей еще не приходилось видеть.

— Он такой большой, — тихо сказала она Филипу.

— Да, — согласился он. — Но Кэтрин говорит, что в заднем крыле дома есть прелестная комнатка: ее окна выходят в сад. Вам с Нэнни там понравится, я уверен. В саду тоже очень красиво, и твой ослик будет пастись на зеленых лужайках.

Услышав про ослика, она немного воспрянула духом.

А я думала о его словах. Кэтрин говорит, что там есть комната.

Должно быть, в Уинтердейл-Парке он такой же чужой человек, как и мы. Его детство должно было проходить в этом доме, в нормальных условиях для мальчика из порядочной семьи. Но все получилось совсем не так. В возрасте восьми лет судьба забросила его в отвратительный мир игорных домов и продажных женщин.

Какими правилами морали он руководствуется? До какой степени жестокости способен дойти? Я знала, что он хотел отомстить своей тетушке и ради этого потратил уйму денег.

Но он был так добр с Анной.

Я совсем его не знаю и в то же время связала себя с ним вечными узами брака. С моих глаз начала спадать пелена.

За день до этого Филип послал своего управляющего мистера Даунса в Уинтердейл-Парк предупредить о нашем приезде. По приказу Филипа мы были избавлены от традиционной картины выстроившихся на крыльце слуг, но в холле нас встретили мистер Дауне, дворецкий Клэндон и экономка миссис Фром.

Я вежливо поприветствовала главных слуг в доме, но когда подошла очередь представить Анну, мне с трудом удалось привлечь ее внимание, поскольку она все время вертела головой, осматриваясь вокруг.

Великолепный парадный холл из мрамора простирался ввысь на целых два этажа, в нишах на уровне второго этажа были установлены классические статуи. Архитектура была средиземноморская по духу: белые стены, белый оштукатуренный потолок, мраморный пол и два мраморных камина с затейливой резьбой создавали ощущение простора и света.

Вошедший сюда немедленно представлял себе каналы Венеции, а не зеленые поля Англии.

Ко мне обратилась миссис Фром, экономка:

— Если позволите, я проведу вас в вашу комнату, миледи. Или вы хотите, чтобы я показала вам дом?

— Думаю, сначала мы осмотрим наши комнаты, миссис Фром, — сказала я.

— Как вам угодно, миледи. Когда прикажете подавать обед?

То, что меня величают этим новым титулом, несколько смутило меня, и я невольно вскинула глаза на Филипа.

— Когда бы вы желали обедать, милорд? — спросила я.

— В семь часов, — решительно ответил он. Я повернулась к миссис Фром и повторила:

— В семь часов.

— Слушаю, миледи. А теперь, если вы соблаговолите пойти со мной, я покажу вам ваши комнаты.

— Вы, дамы, идите с миссис Фром, — сказал нам Филип. — А мне еще надо переговорить с Даунсом.