Отмахав милю, Фея постепенно замедлила свой стремительный бег. Доскакав до тропы, ведущей к дому, она пошла рысью.

По бескрайним голубым просторам неба плыли кучевые облака. Натянув поводья, я остановила лошадь и оглядела небольшую, залитую солнечным светом долину, восточную часть которой занимали Уэстон-Холл и парк.

Отсюда я отчетливо видела большой каменный дом, конюшни, выпасы, озеро и павильон, построенный для рыболовов на его берегу.

Деревня Уэстон лежит к западу от парка. С моего наблюдательного пункта на Даунзе я различила среди обширных пашен дома, окруженные деревьями, а также церковь с высоким шпилем, устремленным в небо.

К северу от деревни, у самого подножия Даунза, расположилась усадьба сэра Мэтью Стэнхоуп-Мэнор, со всех сторон закрытая высокими деревьями парка.

Всю свободную часть долины занимали пахотные земли, принадлежавшие в основном графу Уэстону. Он сдавал их в аренду. За грядой холмов я не видела южной стороны долины, однако знала, что там тянется на несколько миль крутой лесистый склон, спускающийся к заливу, возле которого расположился небольшой портовый городок Уэст-Хейвен. Эта холмистая гряда защищает нашу долину от ветров, дующих с залива. Поэтому долина — один из самых мягких по климату уголков Англии. Через несколько минут я тронула Фею, и мы спустились на тропу, ведущую к уэстонскому парку.

У дверей меня встретил наш дворецкий Ходжес и доложил, что в библиотеке меня ожидает Джек Грэндвил, двоюродный брат Джералда.

— Он прибыл с саквояжем, миледи, но я еще не отнес его саквояж наверх. — Большой нос Ходжеса, похожий на клюв, завораживал меня с самого детства, ибо всегда точно выражал его настроение. Сейчас дворецкий трепетал от негодования.

Джек часто гостил в Уэстоне. Единственный сын дяди Джералда, он был третьим — после Джайлза и Стивена — из предполагаемых наследников. Джек постоянно нуждался в деньгах и, каждый раз оказываясь на мели, приезжал в Уэстон. В этом не было ничего необычного, поэтому я не поняла, что так возмутило Ходжеса.

— Почему же вы не отнесли его саквояж наверх, Ходжес? — спросила я, снимая перчатки.

— Ему, как холостяку, не подобает останавливаться у нас в доме после того, как вы овдовели, мисс Аннабель. — То, что дворецкий употребил это давно уже забытое обращение, свидетельствовало о его беспокойстве.

— Ерунда, сэр Джек — член семьи Клюв дрогнул от негодования.

— Но это же неприлично, миледи. Его пребывание здесь даст пищу разным толкам.

Глядя на нос Ходжеса, я вдруг поняла: мне вовсе не хочется, чтобы Джек слонялся здесь с утра до вечера.

— Полагаю, ему лучше остановиться у мистера Адама.

Нос перестал подрагивать, и Ходжес даже улыбнулся.

— Я немедленно велю отослать саквояж мистера Джека в Дауэр-Хаус, миледи.

— Но сначала все же договоритесь с миссис Грэндвил.

— Конечно, миледи.

Я бросила перчатки на столик в стиле Людовика Четырнадцатого:

— Велите, пожалуйста, подать лимонад в библиотеку, Ходжес.

Теперь, добившись своего, дворецкий излучал любезность.

— Сейчас распоряжусь, миледи. — Он благожелательно улыбнулся. — Как приятно видеть румянец на ваших щеках!

Не устояв перед искушением, я оглядела огромный мраморный холл с колоннами и классическими статуями в бледно-зеленых нишах и с невинным видом спросила:

— А где же саквояж мистера Джека, Ходжес?

— Под лестницей, миледи.

Мы переглянулись. Я догадалась, и он понял это, что саквояж еще до моего возвращения был отослан в дом дяди Адама.

— Спасибо, что заботитесь обо мне, Ходжес.

Из деликатности дворецкий изобразил смущение.

Усмехнувшись, я пошла по сверкающему черно-белому мраморному полу и, миновав парадную лестницу, углубилась в коридор. Однако, не заглянув в гостиную, свернула налево, в ту часть дома, где размещались жилые комнаты. Дверь напротив лестницы, ведущей в спальню, была открыта, и я зашла в библиотеку, большую комнату, отделанную панелями из каштанового дерева, с высокими стеллажами и потолком, украшенным золотым узором. Над камином из бело-зеленого мрамора висел портрет первого графа Уэстона, одетого в пестрые одежды эпохи Реставрации и поражающего фамильным сходством с Джералдом. Хотя толстый турецкий ковер заглушал звук моих шагов, мужчина, стоявший у окна, тотчас обернулся. Когда солнце заиграло в его светлых волосах, мое сердце дрогнуло.

— Аннабель! — Джек быстро подошел ко мне и вдруг озабоченно нахмурился. — Что с тобой?

— Когда твои волосы заблестели в лучах солнца… мне показалось, будто ты Джералд.

— О, прости, дорогая. Присядь, пожалуйста, ты так побледнела!

— Ничего, все в порядке, — с вымученной улыбкой ответила я, позволив Джеку взять себя под руку и отвести к чиппендейлским креслам, расставленным вокруг огромного глобуса. Усевшись, я посмотрела на Джека. Светловолосый, голубоглазый и красивый, он очень напоминал Джералда. Однако сердечности моего покойного мужа у него не было и в помине. Линии рта у Джека жесткие, а лицо хищное.

— Позволь налить тебе бокал мадеры, — предложил он.

Я все еще ощущала дрожь в коленях.

— Спасибо.

Он подошел к поставцу в стиле шератон, где всегда стояли бутылки с вином и бокалы, молча налил мне вино и подал бокал. Сделав два глотка, я посмотрела на Джека и заметила, что он встревожен.

— Со мной все в порядке.

Он коснулся пальцем моей переносицы.

— Ты опять каталась без шляпы, у тебя высыпали веснушки. — Джек сел напротив меня. — Полагаешь, я приехал, потому что оказался на мели? — Он залпом осушил полбокала.

— Признаться, такая мысль мелькнула у меня. Он усмехнулся:

— На сей раз это не так, Аннабель. На прошлой неделе мне повезло, я выиграл довольно приличную сумму, и мне хватит денег на какое-то время.

— Поздравляю.

Джек откинулся на спинку кресла, обшитую розовым шелком.

— Меня привела сюда тревога за тебя, Аннабель.

Я повертела ножку бокала.

— Тебе незачем беспокоиться, Джек. У меня все хорошо.

— В Лондоне скучно без тебя, Аннабель. — Он посмотрел поверх бокала. — Даже тупица Байрон сочинил о тебе стихотворение «Прощай, сияющая красота» или что-то в этом роде.

— Ты полюбил поэзию, Джек? — изумилась я.

— Да нет, что ты. — Он широко улыбнулся.

Лакей принес кувшин с лимонадом и два стакана.

— Лимонад? — удивился Джек.

— Спасибо, Уильям, поставьте все на стол.

Лакей поставил лимонад на круглый, с резными краями столик возле моего кресла:

— Мистер Ходжес просил передать, что саквояж сэра Джека отправили в Дауэр-Хаус.

Ходжес, этот хитрый старый дьявол, явно хотел дать понять Джеку, что он нежеланный гость в нашем доме.

Мое «спасибо, Уильям» было заглушено громким восклицанием Джека:

— Какого дьявола вы отослали мой саквояж в дом Адама? Я не желаю, черт побери, жить у него!

Когда Уильям ретировался, я взглянула на Джека:

— Ходжес считает, что тебе не следует оставаться в этом доме, поскольку у меня нет компаньонки. Джек вспыхнул:

— Что за чушь, Аннабель! Как твой кузен, я могу жить в одном доме с тобой.

— Ты кузен Джералда, а он…

Гнев Джека быстро угас, и, наклонившись ко мне, он сжал мои пальцы в своей сильной руке.

— Прости, милая Аннабель. Ты же знаешь, я не стану ничем досаждать тебе.

Осторожно высвободив пальцы, я подумала: «Ходжес прав, мне не следует оставлять в доме Джека». Он очаровательно улыбнулся:

— Если хочешь, я навсегда поселюсь у Адама.

— Жить у Адама вовсе не наказание, Джек. — Вздохнув, я добавила:

— Он очень добр ко мне.

Джек вскочил и подошел к окну.

— Не могу понять, — признался он, — почему Джералд назначил опекуном Стивена, а не Адама. При одной мысли, что Стивену поручено воспитывать мальчика, меня бросает в дрожь.

— Говорят, он неплохо справлялся с делами эти пять лет на Ямайке.