Я спросил, что ему сделал Пасикрат, но он убежал. Ио говорит, что не знает этого. По-моему, она что-то подозревает; впрочем, я тоже.

Я перечитал предыдущую запись. Сегодня утром мы проснулись уже не на берегу озера, так что, видимо, я по крайней мере один день пропустил и ничего не записывал.

Этот дом находится в Аркадии, где не встретишь ни одного ровного поля; всюду вокруг нас холмы и горы, многие довольно высокие, но все покрыты зеленью. Здесь никто землю не пашет, что мне представляется странным.

Женщины вскапывают землю для своих небольших огородов лопатой или короткой мотыгой, сделанной из овечьей лопатки. А мужчины пасут скот – овец, коз, иногда небольшие стада коров и лошадей, – а также занимаются охотой. Мы тоже сегодня охотились; именно тогда-то я и видел кентавра. Вот как это произошло.

Сегодня утром, когда Ио по моей просьбе перечислила всех членов нашего отряда, Фемистокл велел мне надеть шлем и кирасу. Я взял с собой меч и пару дротиков, хотя щита у меня нет. Чернокожий был экипирован примерно так же, только меч у него длинный. А вот у Пасикрата был всего лишь нож – Ио говорит, это потому, что он бежал весь путь от Спарты сюда, чтобы встретить нас.

Мы прошли уже довольно далеко, когда обнаружили, что дорогу нам перекрывает оползень. Пасикрат клялся, что оползень случился уже после того, как он пробегал здесь. Если бы у нас не было повозки, запряженной мулом, мы бы просто вскарабкались по камням и преодолели это препятствие; а вот расчистка пути отняла бы у нас много дней. Ничего не оставалось, как повернуть назад и попытаться пробраться на юг другой дорогой, которой Пасикрат не знал; и не успело еще солнце подняться достаточно высоко, как мы заблудились.

Тогда Пасикрат стал настаивать, чтобы мы снова повернули назад, потому что дорога с каждым шагом становилась все хуже; однако Фемистокл и Симонид хотели Продолжать путь, пока мы кого-нибудь не встретим и не попросим показать нам дорогу. Спор разгорался, когда Тиллон заметил какого-то землекопа и поспешил к нему.

Спор прекратился; и Биттусилма, улыбаясь всем и каждому, убедила нас, что следует спросить совета у этого землекопа, каким бы этот совет ни оказался. Некоторое время все стояли и смотрели, как Тиллон разговаривает с землекопом, однако они стояли слишком далеко, и нам ничего не было слышно.

Вскоре они вместе подошли к нам.

– Он местный, тут неподалеку и родился, – сказал Тиллон. – Говорит, что знает тут все дороги. Он и сам немало странствовал. Обещает проводить нас, если мы будем его кормить и платить ему обол в день.

Фемистокл вытащил монету и передал Тиллону:

– Вот, отдай ему плату за первый день; пусть не сомневается в наших намерениях. Как сказал тебе этот добрый человек, – обратился он к землекопу, – мы идем в Спарту и очень спешим. Ты получишь еще два обола в награду, если мы доберемся до Лаконии достаточно скоро.

Землекоп, весь в грязи и с мотыгой на плече, взял монету и пробормотал слова благодарности.

– Итак, мы идем вперед или поворачиваем?

– Раз вы спешите, то лучше идти вперед, тем более что главная дорога тоже завалена. Есть и другие, но все они такие же плохие, как эта, или даже хуже.

Фемистокл и Симонид выглядели победителями; Пасикрат сердито спросил, какова эта дорога впереди.

– Хуже, чем здесь, – ответил ему землекоп. – Но повозка проедет.

Симонид поинтересовался, где можно будет переночевать, и землекоп покачал головой:

– Там, конечно, есть селяне… Я могу показать вам их дома. Да только пустят ли они вас…

Он пошел впереди, а мы – с ним рядом и вскоре обогнали всех остальных и повозку.

– Это Латро, мой хозяин, – сказала землекопу Ио. – Меня зовут Ио, а это Полос.

Он ухмыльнулся и ласково кивнул каждому, а потом сказал, что его зовут Аглаус. Я заметил, что у него не хватает нескольких передних зубов.

Ио набралась храбрости и спросила, не рассердится ли на него его хозяин за то, что он оставил работу.

– Да он обрадуется, что отделался от меня, – ответил землекоп.

– Где ж ты живешь?

– Ты имеешь в виду дом? Дома-то у меня и нет.

– И у нас тоже, – сказала Ио.

Я пояснил, что я не эллин, поговорил с ним на его языке и спросил, не встречал ли он кого-нибудь из моих земляков.

Он покачал головой:

– В Аркадию редко чужеземцы заходят. А люди отсюда еще реже куда-нибудь отправляются – боятся.

– Разбойников?

Он кивнул:

– А этот однорукий действительно из Спарты?

Ио сказала, что да.

– Значит, спартанцы вас просто пощадили.

Полос спросил, кто эти разбойники, но Аглаус притворился, что не расслышал. И сам спросил Ио:

– А тебе тот человек, что дал мне деньги, нравится?

– Не так, как мой хозяин и чернокожий или как Полос. Но он, по-моему, хороший человек и приятель Гиперида, нашего старого капитана и большого друга.

Аглаус кивнул и задумался. Потом спросил:

– А этот старик?

– Он, кажется, вроде раба у Фемистокла. Они так, правда, не говорят…

Хотя он совсем не злой и очень старается помочь Латро.

– А женщина?

– Я очень люблю нашего чернокожего, а он любит ее.

– Я слыхал про таких чернокожих, да только сам ни одного не видал. – Аглаус усмехнулся. – Наверно, это не так плохо – быть чернокожим.

Интересно, а мы ему странными не кажемся?

– Не знаю, – призналась Ио. – Я об этом как-то не думала. – Она помолчала. – По-моему, мы ему кажемся не очень красивыми. А ты заметил у него на щеке шрам?

– Не мог не заметить, – кивнул Аглаус.

– Это от удара мечом, и я была рядом, когда его ранили. Он очень много крови потерял, и тогда он был намного светлее, примерно как моя рука.

– Этот парень, Тиллон, по-моему, ничего, а? А второй? Как его звать-то?

– Диаллос. Они оба ничего плохого тебе не сделают.

– А этот спартанец с одной рукой?

– А вот от него держись подальше, – посоветовала Ио.

– Понятно. Ты других-то спартанцев знаешь?

– Не очень хорошо, – призналась Ио. – Знала еще Эвтакта и Басия, да только они оба умерли.

– Что ж, они лучше этого были?

– Да, чуточку лучше, – сказала Ио. – Нет, впрочем, Басий был значительно лучше! А Эвтакт… ну, Эвтакт был довольно суровый, но не злой. Если кто-то его не слушался, он их бил или наказывал, но вовсе не потому, что ему это нравилось. Просто чтобы они боялись в другой раз его ослушаться. И еще, по-моему, он очень любил деньги, но ведь бывают люди и похуже.

Я заметил, что он был храбрым воином.

– А ты его помнишь, господин мой? Но это же просто замечательно!

Я сказал, что помню, как принесли в жертву девочку и как Эвтакт вдохновлял своих бойцов в том сражении, пока не умер.

– Меня там не было, – удивленно заметила Ио, – и ты, по-моему, даже и не рассказывал мне об этом. Это было уже после того, как Кердона укусила змея?

Я признался, что не знаю.

– А что было после того, как Эвтакт погиб?

Я припомнил Великую Мать и ее обещания рабам, но мне показалось, что лучше об этом вслух не говорить, и ничего не сказал. И все же был очень удивлен, что все это так хорошо сохранилось в моей памяти – ведь помимо этого дня я помнил лишь свое раннее детство да еще страшный бой у храма.

Вскоре мы нагнали человека, который нес мертвого юношу. Покойника звали Ликаон, видимо, он был года на два-три моложе Пасикрата. Рана его была ужасна. Все мы, согласно обычаю, выразили отцу покойного сочувствие, а Аглаус низко ему поклонился.

– Я о тебе слышал, – сказал несчастный отец Фемистоклу. – Я ведь служил в армии. Как и сыновья мои.

Потом они еще некоторое время вежливо беседовали в том же духе; я не очень прислушивался, наблюдая за теми, кто нес труп, и за их спутниками.

Их было семеро, и они как-то чересчур внимательно к нам приглядывались – особенно к Пасикрату, к чернокожему и ко мне. Те, у кого руки были свободны, не спускали их с рукоятей больших охотничьих ножей и с дротиков.