Кэт встал и протянул руку.
— Спасибо, что вы поверили мне. Больше никто не поверил.
Помощник пожал ему руку.
— Мистер Кэтледж, я весьма сожалею, что не могу сделать большего, — сказал он.
* * *
Кэт спал, когда раздался телефонный звонок. Он очень плохо спал в предыдущую ночь и ближе к вечеру задремал перед телевизором. Телефон позвонил дважды, прежде чем он пришел в себя. Подняв трубку, он взглянул на часы у кровати. Начало седьмого.
— Алло.
— Меня зовут Джим. Я думаю, у нас есть общий друг.
— Да, я знаю.
— Приходите сейчас в пятьсот двадцать восьмой.
— Куда?
— Номер пятьсот двадцать восемь, здесь, в отеле. — Человек повесил трубку.
Кэт ополоснул лицо и надел пиджак. Он спустился на лифте на пятый этаж, нашел номер и постучал. Человеку, открывшему дверь, было на вид лет шестьдесят. Совершенно седой, в костюме-тройке, рубашке с воротничком на пуговках и разрисованном галстуке, он выглядел не очень свежо. Лицо его было покрыто щетиной суточной давности, воротничок рубашки засален, а волосы грязные. Он пальцем поманил Кэта в комнату и указал на одно из двух кресел.
— Возьмите скамеечку под ноги, — сказал он, направляясь к другому креслу.
Кэт сел и осмотрел комнату. Было непохоже, чтобы в ней жили.
— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — сказал он.
— Ведь вы друг сенатора, — ответил человек. — Зовите меня просто Джимом.
Кэт немного расслабился.
— Позвольте рассказать вам о моей проблеме.
Джим жестом остановил его.
— Мне известна ваша проблема, — сказал он. — Я читал в газетах. Позвольте говорить мне.
Кэт кивнул.
Джим открыл портфель, меньший из двух, которые стояли около его кресла, и вынул тонкую папку с документами.
— Итак, — сказал он, листая страницы. — Родился в Атланте, учился в средней школе Нордсайд, хорошо играл в футбол — хотя не настолько хорошо, чтобы быть принятым в колледж; далее Технологический институт штата Джорджия, окончил в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, не попал на войну в Корею из-за отсрочки в связи с учебой — хитрая уловка, должен вам сказать. Военно-морские силы, прошел обучение в морской пехоте. Почему?
— Я был молод и глуп, — честно признался Кэт.
Джим засмеялся.
— Вам не понравилось в Куантико?
— Не могу сказать, что понравилось, — сказал Кэт.
— Я был там за несколько лет до вас, — сказал Джим. — Мне там тоже не очень понравилось. — Он вновь взглянул на документы. — Все же вы преуспели. О вас были неплохие отзывы.
— Я держал язык за зубами и делал, что мне приказывали.
— А здесь написано другое, — сказал Джим, сверив его слова с документом. — Вот что здесь написано: «Широко использует личную инициативу, склонен к импровизации». На языке морской пехоты это означает — диссидент, а иногда и человек, досаждающий своим поведением.
Кэт пожал плечами.
— Наверное, я не годился для военной службы.
— И поэтому вы отказались работать в Управлении? — спросил Джим. — Вы считали, что это будем слишком напоминать военную службу?
— В Управлении?
— В Центральном разведывательном управлении. Вы слышали о нем, — сухо сказал Джим.
У Кэта поднялась брови.
— Господи, так вот откуда был тот парень! Я-то думал, что он хотел, чтобы я снова начал службу в армии. Он не переставал говорить о служении Родине. Я сказал ему, чтобы он заткнулся.
Джим рассмеялся.
— В те дни вербовщики выражались, наверное, немного туманно.
— И вы оттуда же? ЦРУ?
Джим проигнорировал вопрос и вернулся к документам.
— Так: после окончания Технологического вы работали в Ай-Би-Эм, затем в «Тексас Инструментс», затем основали собственную компанию в партнерстве с талантливым финансистом, братом жены. Не годитесь для работы и в корпорации?
— Думаю, можно было бы сказать, что я широко применял личную инициативу, был склонен к импровизации. В большом бизнесе к этому относятся к такой же неприязнью, как и в морской пехоте.
Джим кивнул.
— Потом вы разбогатели. Изобрели принтер. Бен продал акции компании. Вы расплатились со всеми долгами, построили новый дом, яхту. Все ваше состояние оценивается суммой чуть больше шестнадцати миллионов, в основном — в виде оставшихся акций компании, немного в недвижимости, а также в средствах от операций на денежном рынке и ценных бумагах. У вас головастый шурин.
— Вы прекрасно осведомлены, — сказал Кэт, смущенно ерзая на стуле. — Вам известно, где моя дочь?
Джим покачал головой.
— Сожалею. Вам все-таки кажется, что она жива и находится где-то в Колумбии?
— Да.
— И вы намерены отправиться туда и найти ее?
— Да.
— Колумбия может оказаться очень опасным местом, — сказал Джим. — Могу ли я как-то убедить вас не делать этого?
— Нет, если вы не можете мне предложить другого пути вернуть мою дочь.
Джим покачал головой.
— Боюсь, что не могу, — сказал он, — и, если бы она была моей дочерью, я бы тоже отправился за ней. — Он косточками пальцев потер глаза. — Послушайте, почему бы вам, черт возьми, не поехать туда? Вы не глупее ребят из Госдепартамента и колумбийской полиции, которые провели все эти расследования. Черт, вы умнее — вы богаты! Ваша проблема заключается в том, что у вас недостает возможностей. Но вы можете их купить!
— Например?
— Вам понадобится какая-то помощь там, от того, кто знает тот регион. Вы ведь не говорите по-испански?
— Нет. Совсем не говорю.
Джим открыл больший из двух портфелей и вынул дорогой фотоаппарат. Он поднялся и снял картину со стены.
— Встаньте вон там, — сказал он, снимая галстук, — и наденьте его.
Кэт сделал, как ему было сказано.
Джим продолжал говорить, одновременно фотографируя, затем вытянул полоску фотобумаги из задней стенки фотоаппарата и посмотрел на часы.
— Есть один человек, который, может быть, именно тот, кто нам нужен, и, к счастью, он в Атланте. Он австралиец, его зовут Блуи Холлэнд; он уже довольно давно в США — то уезжает, то возвращается. Он долгое время жил в Колумбии и знает всех «нужных» людей — вы понимаете, кого я имею в виду?
— Думаете, он сейчас свободен?
— Ну, не совсем, — сказал Джим. — Он находится в федеральной тюрьме Атланты. Но вскоре должен выйти на поруки. Я могу устроить, чтобы за него замолвили словечко. Вы сильно изменились с тех пор, как в последний раз снимались на паспорт, — сказал Джим, держа в руке лист с четырьмя фотографиями Кэта.
— Да, кроме того, что я сбрил бороду и изменил прическу, я похудел почти на пятьдесят фунтов.
— Это хорошо. Никто не узнает в вас того человека, фотографии которого были недавно во всех газетах.
— В чем будет заключаться роль Блуи Холлэнда? — спросил Кэт.
Джим вернулся к своему креслу, пошарил в большом портфеле и достал какую-то машинку.
— Старина Блуи — первоклассный пилот, летал по необжитым районам Австралии, медвежьим углам Аляски и тому подобное и совершил не один побег из этой страны в различные районы Латинской Америки.
— Понятно, — сказал Кэт.
— Однако в последний раз Блуи связался с какими-то кубинцами — Господи, теперь никому нельзя связываться с кубинцами — и вместе с ними попался в Атланте.
— Что, он настоящий преступник?
— Ну, скажем, так: Блуи всегда снисходительно относился к таможенным правилам США. Он не крадет деньги, ударив жертву по голове, не убивает по контракту. Блуи любил летать, причем без визы. Поскольку вы так сильно похудели и сбрили бороду, то фактически сведения о вашей личности больше соответствуют тому, что написано в его паспорте, чем в вашем.
— Вы действительно думаете, что мне понадобится все это? — спросил Кэт в некотором замешательстве.
— Не знаю, но, если бы я отправлялся туда, куда едете вы, я бы не отказался хоть от какого-нибудь прикрытия. Паспорт, водительские права и кредитные карточки — настоящие. Начиная с сегодняшнего дня ваши данные введены во все необходимые компьютеры. Если вы будете проходить иммиграционный контроль Колумбии или США, к паспорту не придерутся. Если вы будете расплачиваться за обед кредитной карточкой «Америкэн Экспресс» на имя Эллиса, счет поступит в вашу компанию. Да, когда вы вернетесь в Атланту, закажите несколько визитных карточек на имя Эллиса и предупредите телефониста на коммутаторе вашей компании, что, если ему поступят какие-то звонки, пусть он отвечает, что Эллис в Южной Америке. Следует проинструктировать и вашего шурина, но не говорите ему ничего об этих документах, просто скажите, что вы, возможно, будете совершать поездку под именем Эллиса и чтобы он, в случае чего, не растерялся.