— Мадам, вы просто всех нас спасли! Больше никаких долгих объездов, изматывающих и людей, и коней! — И, подняв зеркальце, словно драгоценное сокровище, добавил: — Потребуется поставить всего несколько парнишек на вершинах холмов, и мы захватим всю шайку!

Он снова рассмеялся и принялся страстно целовать жену, прежде чем направиться к двери, оставив ее ошеломленной и. счастливой.

Неделю спустя крик часового с верхушки башни призвал рыцарей к бою. Деревня опустела — мужчины вооружались всем, что попадалось под руку. Сигнал зеркальцем от одного из дозорных возвестил о приближении грабителей. Вулфгар выехал во главе своего маленького войска; многие сидели по двое и по трое на тех конях, которых удалось раздобыть. Они направились по дорожке, ведущей к Крегану, до которого было около получаса неспешной езды. Засада была устроена в глухом месте, откуда Вулфгар легко мог ринуться вниз на своем скакуне. Мужчины попрятались в зарослях и кустарнике, чтобы забрасывать грабителей камнями и стрелами, а хорошо обученный отряд лучников и копьеносцев Вулфгара засел чуть подальше, чтобы помешать отступлению.

Вскоре со смехом и криками появились ничего не подозревающие разбойники, нагруженные награбленной добычей. Неожиданно перед предводителями выросли четверо рыцарей и великан-викинг. Смех застрял у них в глотках; сзади напирали остальные мародеры. Вулфгар взял пику наперевес и наклонился вперед. Земля задрожала под копытами пяти боевых коней. Грабители попытались сбежать… Вскоре поляна являла собой безумное месиво тел.

Один разбойник, похрабрее, попытался было отразить нападение, но в воздухе просвистел боевой топор Суэйна и на землю упала отрубленная рука, а короткое копье викинга вонзилось храбрецу в грудь. Пика Вулфгара пригвоздила к земле другого. Блеснул длинный меч и запел, устилая путь трупами. Тех, кто пытался скрыться, настигали стрелы. Умирающий оборванец рассказал, что их лагерь находится в самой глубине болот, туда Вулфгар и повел своих людей.

Однако обитатели лагеря были предупреждены и разбежались кто куда, бросив все, чем владели. Лишь четыре раба, прикованные к столбу под открытым небом, были отданы на потеху негодяям. Голод и побои оставили от бедняг только кожу до кости. Среди них оказались молодая девушка, не успевшая скрыться от грабителей, норманнский рыцарь подобранный раненным на поле боя, и двое крепостных, похищенных из маленькой деревеньки к западу от Лондона.

Вулфгар и его люди задержались, чтобы успеть обыскать хижины и собрать те немногие ценные вещи, которые смогли найти. Посадив освобожденных пленников на захваченных лошадей, они подожгли лагерь в назидание другим ворам, которым может приглянуться это место.

Девушку вернули счастливым родителям, заплакавшим от радости, а мужчины оставались в доме, пока не поправились, а потом разошлись каждый своей дорогой, и в Даркенуолде вновь воцарилось спокойствие. Однако нашлись и такие, кому подобная жизнь была не по нраву. Гвинет особенно раздражало сознание того, что она здесь всего лишь немногим более чем гостья и во всем зависит от милости хозяина и хозяйки. Даже Хейлан перестала ей слепо подражать и заметно охладела к прежней покровительнице. Поняв, что от Гвинет не дождешься подачек, молодая вдова, которая должна была к тому же заботиться отныне о сыне, редко находила время, чтобы поболтать с ней.

Только теперь Гвинет познала настоящее одиночество, но вскоре обнаружила, что может легко отомстить, сплетая Майде небылицы о жестокости Вулфгара к жене и подвергая жуткому испытанию и без того меркнущий рассудок старухи.

Самым большим развлечением злобной ведьмы стало наблюдать, как Майда поспешно убирается с дороги Вулфгара. Она постоянно изводила несчастную, пробуждая в ней страх за единственное дитя. Скоро Гвинет поняла, что испытывает ни с чем не сравнимое удовольствие, изводя полубезумную женщину, и старалась как можно чаще попадаться ей на глаза.

Майда пристально наблюдала за Эйслинн, когда та приходила в ее лачугу. Сияющее счастьем лицо смущало мать, и она терялась в догадках.

Июль тянулся невыносимо медленно, и Эйслинн потеряла остатки былого изящества. Теперь она ходила неспешно, переваливаясь с боку на бок, опасаясь сделать лишнее движение. По ночам она прижималась к спине Вулфгара, и не раз оба внезапно просыпались, разбуженные резкими толчками ребенка. Огня в очаге не зажигали, и она не могла разглядеть в темноте лица мужа, но его поцелуи успокаивали страхи и заглушали извинения. Вулфгар был нежен с ней, и Эйс-Яинн постоянно чувствовала его поддержку.

Живот опустился совсем низко, и даже сидеть стало трудно. За столом она постоянно ерзала, стараясь устроиться поудобнее и унять ноющую боль в пояснице. Она почти ничего не ела, вполуха прислушиваясь к разговорам, но сама больше молчала и лишь кивала или улыбалась, когда к ней обращались.

Как-то за ужином, сидя рядом с Вулфгаром, она охнула и прижала руку к огромному животу, изумленная силой очередного толчка. Вулфгар взял ее за руку, и, видя его озабоченное лицо, она ободряюще улыбнулась.

— Ничего страшного, любимый. Всего-навсего ребенок шевелится. — И, засмеявшись, добавила: — Такой же сильный, как отец.

Она все чаще начинала думать о Вулфгаре как об отце ребенка, не в силах вынести мысли, что это может быть Рагнор, но поняла, какую ошибку сделала, заговорив об этом вслух, потому что губы Гвинет немедленно растянулись в ехидной ухмылке.

— Возможно, тебе известно то, чего мы не знаем, Эйслинн, но боюсь, происхождение твоего отпрыска весьма сомнительно. Вероятнее всего, он будет настоящим саксом!

Она презрительно уставилась на Керуика. Тот удивленно воззрился на нее, но тут же покраснел, поняв в чем дело, и начал заикаться от усилий поскорее оправдаться перед Вулфгаром:

— Нет, милорд, это не так… то есть… Беспомощно глянув на Эйслинн, он обернулся к Гвинет и гневно выпалил:

— Ты лжешь! Лжешь!

Вулфгар улыбнулся, хотя, судя по голосу, ему было не до веселья.

— Ты со своей обычной добротой решила доставить нам очередное развлечение, изобретя новую сплетню, — сухо обратился он к сестре. — Насколько мне помнится, негодяем и насильником был не этот бедняга, а Рагнор.

Гвинет, вне себя от бешенства, прорычала:

— Подумай хорошенько, Вулфгар! Твоя жена вместе с какими-то пьяными болванами клянется, что Рагнор издевался над ней. Но я сильно сомневаюсь, что он вообще к ней прикоснулся! Такой человек, как Рагнор, не мог вести себя подобным образом!

Эйслинн тихо охнула от негодования, но Керуик стиснул зубы и вскочил со стула:

— Майда сама видела, как ее дочь несли по этим ступеням! Хочешь сказать, он ничего ей не сделал?

Лицо Вулфгара стало жестким, но Гвинет лишь пренебрежительно фыркнула и отмахнулась.

— Майда, ха! Этой сумасшедшей старухе нельзя верить! Эйслинн заставила себя оставаться спокойной и тихо прошептала:

— Когда-нибудь, Гвинет, правда обнаружится. Что же до Керуика… либо он сидел на цепи, либо я, именно в то самое время, когда он мог бы стать отцом ребенка. Остаются двое, но о первом и его галантных манерах я и слышать не желаю.

Гвинет злобно уставилась на нее, но Эйслинн невозмутимо продолжала:

— И я молю Бога, чтобы он дал доказательства отцовства Вулфгара. Что же касается уверений, что благородный Рагнор не мог так поступить с леди… Вспомни, дорогая Гвинет, Рагнор сам признал, что был первым.

Вне себя от бешенства, Гвинет схватила миску и собиралась швырнуть в Эйслинн, но Вулфгар с оглушительным криком вскочил и ударил кулаком по столу.

— Поосторожнее, Гвинет, — прорычал он. — Ты пока еще сидишь за моим столом, и не твое дело, кто отец этого ребенка! Если хочешь и дальше жить здесь, придержи язык!

Гнев Гвинет мгновенно испарился. По щекам полились слезы. Громко всхлипывая, она опустила миску.

— Ты пожалеешь о том дне, Вулфгар, когда возвысил надо мной саксонскую шлюху и лишил меня той малой чести, которая еще оставалась!

Окинув Эйслинн полным ненависти взглядом, она побежала к себе и бросилась на постель, чтобы выплакать разочарование и боль. Как жестока к ней судьба, возвеличившая ее братца-бастарда! Именно он спихнул ее с законного места, полагавшегося ей по праву, и взял в жены подлую саксонскую шлюху! Но Рагнор…