— А любовь… Любовь? Я изнасилована пьяным негодяем. Попала в рабство к норманнскому лорду. И это моя любовь? Меня приковали к кровати и всячески угрожали.

Она поймала его руку и притянула к своей талии.

— Положи сюда ладонь и почувствуй, как шевелится младенец. Зачатый в любви? Я не могу этого сказать. И говоря по правде, не знаю.

Вулфгар открыл рот, по-видимому, желая возразить, но Эйслинн перебила, отталкивая его руку:

— Нет, хоть раз выслушай и скажи, что у меня есть! Меня унизили, изнасиловали и издевались в том же доме, где я родилась и играла ребенком, отняли все ценное и даже одежду. Я не могу назвать своим самое простое платье, потому что завтра, вполне возможно, увижу его на другой. Мою единственную любимицу, Клеоме, загнали и пристрелили. Так скажи мне, господин мой, чем я владею? Что у меня есть? Вулфгар рассерженно насупился:

— Только попроси, и, будь это в моих силах, я положу к твоим ногам весь мир!

— И даже женишься и дашь ребенку свое имя, Вулфгар? — взглянув ему в глаза, медленно выговорила Эйслинн.

Тот еще больше помрачнел и отвернулся, чтобы закатить в огонь полу-сгоревшее полено.

— Вечная ловушка, — проворчал он, — дабы завлечь в капкан неосторожную добычу.

— Ах, — вздохнула Эйслинн, — ты наслаждался мной, пока я была стройной, но теперь избегаешь ответа. Можешь не рассказывать о своей внезапной страсти к Хейлан. В твоих глазах полыхала похоть, когда она танцевала.

Вулфгар изумленно уставился на нее:

— Похоть?! Но я просто радовался возможности немного развлечься.

— Развлечение, ха! — фыркнула Эйслинн. — Скорее уж приглашение в ее постель!

— Клянусь честью, леди, я не замечал, чтобы ты хотя бы вполовину старалась угодить мне!

— Что? — потрясение охнула девушка. — С таким огромным животом?! И ты желаешь, чтобы я танцевала и на потеху людей разыгрывала из себя дурочку?

— Ребенок — это всего лишь предлог, — угрюмо пробурчал Вулфгар. — Ты так же стройна, как и она, и ничто тебе не мешает. Хоть бы раз в жизни увидеть, как ты нежно тянешься ко мне в постели, вместо того чтобы сопротивляться и жалить меня своим языком.

Эйслинн оцепенела. В фиалковых глазах сверкнула молния.

— Так это мой язык жалит, господин? Лучше уж мне надеть кольчугу, чтобы не залечивать вечные раны от твоих язвительных уколов!

— Я не такой самодовольный петушок, как Рагнор! — хмыкнул Вулфгар. — И никогда не баловал девиц, но с тобой был щедр.

— Может, ты любишь меня, хоть немного? — тихо спросила Эйслинн.

Вулфгар нежно провел ладонью по ее руке.

— Конечно, дорогая. Я стану любить тебя каждую ночь до полного изнеможения!

Эйслинн закрыла глаза и, стиснув зубы, тоскливо застонала.

— Ты отрицаешь, что мои ласки пробуждают в тебе ответную страсть? — осведомился Вулфгар.

— Я твоя рабыня, господин, а разве рабыня спорит с хозяином?

— Ты не рабыня! — раздраженно воскликнул Вулфгар. — Когда я ласкаю тебя, ты таешь в моих объятиях!

Щеки девушки побагровели от смущения, и она быстро огляделась, боясь, что Майда вернется и услышит. Вулфгар весело расхохотался:

— Боишься, что мать узнает, как тебе нравится в постели норманна? — Он слегка нагнулся к ней и, отчетливо выговаривая каждое слово, прошептал: — Ты можешь одурачить мать, но не меня. И не наши любовные игры заставили тебя сбежать.

Эйслинн с яростным криком замахнулась, но он перехватил ее руку и, опрокинув на землю, прижался к девушке всем телом.

— Так, значит, твоя честь запятнана? Именно поэтому после стольких месяцев ты решила исчезнуть?

Эйслинн безуспешно сопротивлялась. Без труда удерживая извивающуюся девушку, он коленом раздвинул ее бедра. Поняв, что не сладит с ним, Эйслинн обмякла. Слезы пробивались сквозь сомкнутые ресницы и бежали по щекам.

— Ты жесток, Вулфгар, — всхлипывала она. — Играешь со мной и издеваешься, когда я отвечаю. Но я ничего не могу с собой поделать. Жаль, что я не холодна и не равнодушна, тогда бы твои прикосновения, возможно, не терзали бы меня так.

Вулфгар опустил голову и легонько поцеловал ее нос, соленые от слез веки. Теплый рот прижался к ее губам, и Эйслинн, не в силах сдержать бурного порыва, ответила на поцелуй.

— Вот оно что! — протянула Майда. — Норманн катается по травке? Господин, не лучше ли вместо этого оседлать коней и отправиться в путь?

И, в восторге от собственных слов, злорадно закудахтала. Вулфгар сел и, пригладив волосы, наградил старуху взглядом, от которого та вполне могла бы упасть на месте бездыханной. Эйслинн отвернулась и начала поспешно отряхивать с юбки приставшие травинки.

Рыцарь поднялся, взнуздал коней и подвел их к женщинам. Кольчугу он прикрепил к луке седла, не желая ничем себя стеснять в этот солнечный весенний день.

Майда запыхтела, пытаясь вставить ногу в стремя, но тут же почувствовала, как ее поднимают за талию и усаживают в седло. Вулфгар вскочил на Гунна и уселся поудобнее, глядя на Эйслинн сверху вниз. Та ответила вопросительным взглядом, и он весело ухмыльнулся:

— Кобыла охромела и не выдержит вас двоих.

— Так мне придется идти пешком, господин? — надменно спросила Эйслинн.

Вулфгар облокотился на луку седла.

— Разве не этого ты заслуживаешь?

Девушка поджала губы и без единого слова начала долгий путь в Даркенуолд. Вулфгар улыбнулся и, подобрав поводья, поехал следом. Сзади трусила Майда на хромой кляче.

Солнце поднялось высоко, и стало припекать, когда Эйслинн уселась на валявшееся у обочины бревно и сняла башмак, чтобы вытряхнуть из него камешек. Вулфгар остановился, подождал, пока она не подняла глаза, и лишь потом сочувственно осведомился:

— Госпожа устала от прогулки?

— Господину было угодно, чтобы я шла пешком, — процедила она.

— Нет, моя милая, ты не права, — с невинным видом отнекивался Вулфгар. — Я просто сказал, что ты это заслужила. Эйслинн поднялась и, краснея, уставилась на него.

— Ах ты, бесчувственное животное!

Она топнула ногой и поморщилась, задев пальцем булыжник.

Вулфгар галантно отодвинулся.

— Поедем, любовь моя. Дорога длинная, а я хотел бы поскорее очутиться дома.

Он нагнулся, и Эйслинн неохотно протянула ему руки. Вулфгар рывком поднял ее в седло перед собой.

Майда, заметив это, злобно проворчала:

— Лучше брести по дороге, чем согревать колени норманна, дочь моя!

Вулфгар искоса посмотрел на женщину и пренебрежительно бросил:

— Хочешь сбежать, старая ведьма? Я с радостью отвернусь и, даю слово, даже не подумаю пуститься в погоню!

Эйслинн издала какой-то странный звук, и, взглянув на нее, оба увидели, что девушка безмятежно уставилась в пространство и лишь уголки губ подрагивают от сдерживаемого смеха.

Вулфгар погнал Гунна вперед. Майда что-то недовольно пробурчала, но не осмелилась спорить и следующие несколько миль хранила молчание.

Слушая мерный топот копыт, Эйслинн почувствовала одолевавшую ее дремоту. Седло оказалось слишком большим, и ей было трудно удержаться на месте. Она ощущала тепло, исходившее от тела Вулфгара, и не могла не заглядеться на его руки. Руки, способные взмахивать огромным мечом. Управлять боевым конем. Дарить нежные ласки женщине.

Эйслинн лукаво улыбнулась при воспоминании о силе, которой природа наделила Вулфгара. Сияя глазами, она откинулась ему на грудь, положила голову на плечо и завернулась в его плащ, доверившись могучим объятиям. Вулфгар не посчитал труд слишком неблагодарным. Податливость ее тела и нежный запах дразнили воображение, однако он не переставал удивляться столь внезапной перемене.

Казалось, прошло совсем немного времени, прежде чем Майда испустила громкий вопль. Эйслинн, пробудившись, встрепенулась, испуганная за мать.

— Вот уже много часов я глотаю лишь пыль, — заныла женщина. — Хочешь, чтобы я умерла от жажды, господин, и ты получил мою дочь в безраздельную собственность, ведь тогда некому будет за нее заступиться!

Вулфгар без лишних слов повернул Гунна к протекавшему невдалеке ручью, снял с седла Эйслинн и помедлил несколько минут, закутывая ее в свой плащ. А затем без особой охоты помог слезть Майде.