— Вулфгар! — сдавленно прошептала она, еще не успев опомниться.

Черный зверь непринужденно лег, словно хорошо обученная собака, привыкшая выполнять приказы хозяина.

Эйслинн опустила палку и сунула клинок в ножны. Волк приоткрыл пасть, будто улыбаясь и подтверждая перемирие, и опустил голову на вытянутые лапы. Но взгляда от Эйслинн не отвел. Девушка прислонилась к дереву, чувствуя себя почему-то в такой же безопасности в этом густом лесу, как в стенах Даркенуолда.

Из темноты раздался волчий вой, и Эйслинн встрепенулась, поняв, что успела задремать. Огромный волк поднял голову и всмотрелся вдаль, но не сделал попытки встать. Эйслинн ждала, дрожа от напряжения. Через несколько минут послышался треск сучьев.

— Вулфгар! — охнула девушка, вскакивая.

Вулфгар увидел живую и невредимую Эйслинн и охранявшего ее зверя. Он шагнул вперед, ведя Гунна в поводу, и девушка с облегчением вздохнула, когда он вышел на свет, — она ведь почти поверила, что слухи верны, — рыцарь настоящий оборотень, обладающий даром превращаться в волка, и обернулся огромным черным чудовищем, так преданно охранявшим ее.

Огромный волк встал, отряхнулся и уставился на Вулфгара золотистыми сверкающими глазами. Прошло немало времени, прежде чем он прыгнул во мрак и с коротким рычанием увел стаю. В лесу все стихло. Эйслинн не спешила прерывать молчание. Наконец Вулфгар вздохнул и без всякой злости, хотя и насмешливо заметил:

— Вы, мадам, — дура.

Эйслинн гордо вздернула подбородок и язвительно парировала:

— А вы, сэр, — негодяй.

— Согласен, — усмехнулся Вулфгар. — Но так или иначе, придется провести ночь на этой уютной поляне.

Он привязал Гунна подле усталой кобылы и скормил обоим из привязанной к седлу торбы несколько пригоршней зерна. Эйслинн смирилась с неудачей и уже не сопротивлялась, когда Вулфгар снял кольчугу и, растянувшись на земле, привлек ее к себе и натянул сверху тяжелый плащ.

Майда неожиданно вскинулась и села, бормоча, что не мешало бы подбросить дров в огонь, но тут же замерла при виде привязанного рядом с клячей Гунна. Старуха бегло обежала быстрыми, как ртуть, глазками поляну и заметила обнявшихся Вулфгара и Эйслинн.

— Ха, — проворчала она, — эти хитрые норманны отыщут теплую постель даже в лесной чаще! — Она заковыляла к своим шкурам, сокрушенно качая головой. — Стоило мне ненадолго отвернуться, и он уже тут как тут!

Майда плюхнулась на шкуры и натянула одеяло на голову.

Эйслинн довольно улыбнулась и поудобнее прильнула к Вулфгару. Майда не желает видеть упрямого норманна, но сердце девушки готово было вырваться из груди. Какое счастье — вновь оказаться в его объятиях, чувствовать прикосновение этих огромных рук, прижимающих ее к крепкому, надежному телу!

— Тебе холодно? — пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Девушка покачала головой, и глаза засияли ярче пламени костра. Но Вулфгар не видел этого и не понимал, как безумно счастлива Эйслинн. Она положила голову ему на плечо, словно они внезапно оказались в их постели в Даркенуолде.

— Ребенок шевелится, — хрипло пробормотал Вулфгар. — Это признак силы.

Эйслинн, мгновенно потеряв уверенность, прикусила губу. Он редко говорил о младенце, а если и делал это, то лишь для того, чтобы немного утешить и ободрить Эйслинн. Однако она каждый раз тревожилась, замечая, что он в немой задумчивости посматривает на ее живот, словно пытаясь уверить себя, что у нее в чреве растет его дитя.

— Последнее время он часто ворочается, — ответила Эйслинн так тихо, что Вулфгару пришлось напрягать слух.

— Хорошо, — кивнул он и, поплотнее закутав их обоих в плащ, запрокинул голову и закрыл глаза.

Эйслинн проснулась с предрассветными лучами, когда Вулфгар зашевелился. Сквозь полуопущенные ресницы она наблюдала, как он встает и идет в лес.

Девушка села, запахнув плащ, и оглядела лагерь. Майда все еще крепко спала, свернувшись клубочком, словно запрещала окружающему миру тревожить ее.

Запустив пальцы в длинные спутанные пряди, Эйслинн потянулась и замерла, пораженная красотой утра. На листьях и траве блестела роса, переливавшаяся радугой в паутине. Птицы порхали в набухающих почками ветвях, и какой-то мохнатый зверек вроде кролика пробирался в траве. Воздух был напоен весенними ароматами, пьянившими, как вино.

Девушка вздохнула полной грудью, радуясь белому свету и всем его чудесам, и подняла сияющее лицо к теплому солнцу. Как сладостно птичье пение! Как красивы капли росы! Но почему ее переполняет такое огромное счастье? Ведь, говоря по правде, она должна быть безутешна, потому что побег не удался. Значит, ей суждено все-таки увидеть Нормандию. Однако сердце, наполненное радостью весны, отказывалось грустить.

Позади раздался шорох шагов Вулфгара, и девушка с улыбкой обернулась. Он на мгновение остановился, смущенный столь приветливым обращением, но тут же подошел ближе и, опустившись на землю рядом с Эйслинн, начал рыться в маленьком узелке, который та взяла с собой перед отъездом.

— Баранья лопатка? Каравай хлеба? — пренебрежительно пробормотал он, покачивая головой при виде скудных запасов. — Хорошо же ты подготовилась к долгому путешествию на север!

— Гвинет зорко охраняет твою кладовую. Считает каждое зернышко и, конечно, подняла бы тревогу, захвати я побольше еды.

Пробудившись от звуков их голосов, Майда поднялась и начала растирать затекшие ноги.

— Прости мое дитя, господин, — язвительно ухмыльнулась она. — Она еще совсем неразумна в таких делах. Все уверяла, что ты посчитаешь нас ворами, если мы возьмем слишком много своей еды.

— Мы смогли бы раздобыть припасы за пределами земель Вильгельма, — рассердилась на мать Эйслинн.

— Вне сомнения, у добрых саксонских родичей? — фыркнул Вулфгар. — Этих героев севера?

— Верные друзья приняли бы нас и приютили, зная, что мы пали жертвой твоего бастарда-герцога, — прошипела Майда.

— Вильгельм — законный король, — взорвался Вулфгар, — и будь прокляты твои верные друзья! Северные кланы берут огромную пеню за проезд по их дорогам, и многие путники, гораздо богаче вас, прибыли на место без гроша.

— Ха, — отмахнулась Майда. — Каркаешь, как простуженный ворон! Время покажет, кто лучше знает саксов, норманнский разбойник или та, в чьих жилах течет чистая английская кровь.

И она, не вступая в дальнейшие споры, побрела в кусты. Вулфгар оторвал ломоть хлеба от каравая и, положив на него кусок мяса, протянул Эйслинн, а сам взял себе порцию побольше и стал задумчиво жевать. Взгляд его остановился на потрепанном платье девушки.

— Ты не взяла ни медных монет, ни золота в дорогу? — И, уже зная ответ, ехидно заметил: — Так и вижу, как какой-нибудь северный владетель с радостью приветствует тебя в своих покоях, но матери твоей придется зарабатывать свой хлеб куда более тяжким трудом. — Тихо рассмеявшись, он вновь жадно оглядел ее и добавил: — Однако, заплати ты полную цену, милая, не сомневаюсь, что с большим трудом могла бы сползти с тюфяка и добраться до скамьи.

Эйслинн, отказываясь отвечать на грубости, запрокинула голову и деликатно облизала пальцы.

— Признайся, милая моя, почему ты сбежала?

Глаза Эйслинн широко распахнулись. Она обернулась к Вулфгару и с удивлением обнаружила, что тот и не думает шутить.

— У тебя было все, о чем может мечтать любая девушка. Теплая постель. Могучий защитник. Сильная рука, на которую можно опереться. Обильная еда и любовь, чтобы было чем заняться в длинные холодные ночи.

— Все?! — охнула наконец опомнившаяся Эйслинн. — Так, значит, у меня есть все? Постель моего отца, лежащего теперь в могиле. Все мои защитники либо пали от меча, либо корчились под кнутом, и теперь, вместо того чтобы обрести защиту, я вынуждена сама оборонять свой бедный народ! И я еще не нашла сильную руку, на которую могла бы опереться. Обильная еда теперь отмеряется порциями из тех запасов, что когда-то были моими.

Голос девушки пресекся, а на глазах выступили слезы.