– Правильно, Дживс, вы правильно предположили.
– Я, конечно, догадываюсь, сэр, что его светлость питает к юной леди чувства более глубокие и пылкие, чем простая дружба.
– Зайду ли я слишком далеко, если заявлю, что он втрескался в нее по уши?
– Отнюдь нет, сэр. Это выражение очень точно определяет истинное отношение его светлости к упомянутой барышне.
– Что ж, великолепно. А теперь, Дживс, я открою вам, что она тоже его любит.
– В самом деле, сэр?
– Именно об этом она мне рассказывала, когда вы появились. Призналась, что без ума от него. И ужасно страдает, бедная дурочка. Совсем извелась. Женская интуиция помогла ей разгадать его тайну. Она видит свет любви в его глазах. И ждет не дождется, когда он ей признается, но он молчит, и она места себе не находит, потому что тайна эта… как там дальше, Дживс?
– Словно червь в бутоне, сэр.
– И еще вроде бы что-то про румянец…
– Румянец на ее щеках точила,[11] сэр.
– Точила румянец? Вы уверены?
– Совершенно уверен, сэр.
– Так вот, спрашивается, какого черта? Он любит ее. Она любит его. В чем загвоздка? Когда мы с ней сейчас беседовали, я высказал предположение, что он ведет себя так сдержанно из деликатности, но сам в это не особенно верю. Я Чаффи хорошо знаю. Вот уж кто действует с налета: пришел, увидел, победил. Если через неделю после знакомства он не сделал девушке предложения, он считает, что потерял форму. А теперь? Вы только поглядите на него: безнадежно буксует. Что стряслось?
– Его светлость чрезвычайно щепетилен в вопросах чести, сэр.
– При чем тут щепетильность?
– Он отдает себе отчет, что, находясь в стесненных обстоятельствах, не имеет права предлагать руку и сердце столь богатой молодой особе, как мисс Стоукер.
– К черту, Дживс, любовь смеется над такими пустяками, как бедность и богатство. И потом не так уж она богата. Не бесприданница, конечно, но и не миллионерша.
– Вы ошибаетесь, сэр. Состояние мистера Стоукера исчисляется пятьюдесятью миллионами долларов.
– Что?! Дживс, перестаньте меня разыгрывать.
– Я не разыгрываю вас, сэр. Насколько я могу судить, именно эту сумму он унаследовал недавно согласно завещанию покойного мистера Джорджа Стоукера.
Меня как обухом по голове.
– Вот это фокус, Дживс! Значит, троюродный братец Джордж откинул копыта?
– Да, сэр.
– И все денежки оставил старому хрычу Стоукеру?
– Да, сэр.
– Вот оно что. Теперь понимаю, теперь все становится на свои места. А я-то гадал, на какие шиши он скупает огромные поместья. Яхта в заливе, конечно, его?
– Да, сэр.
– Чудеса, да и только. Черт, я уверен, у кузена Джорджа были более близкие родственники.
– Были, сэр. Но он их терпеть не мог, насколько мне известно.
– А, так вам о нем кое-что известно?
– Да, сэр. Когда мы жили в Нью-Йорке, я частенько встречался с его камердинером. Некто Бенстед.
– Кузен ведь был сумасшедший, верно?
– В высшей степени эксцентричный джентльмен, сэр, это несомненно.
– Кто-нибудь из обойденных родственников может опротестовать завещание?
– Не думаю, сэр. Но в таком случае мистера Стоукера поддержит сэр Родерик Глоссоп, он, само собой разумеется, засвидетельствует, что, хотя кому-то поведение покойного мистера Стоукера, возможно, казалось несколько своеобразным, психически он был совершенно здоров. Свидетельство такого известного психиатра, как сэр Родерик, считается истиной в последней инстанции.
– То есть он заявит, что человек имеет полное право ходить на руках, если ему так больше нравится? Не надо тратиться на башмаки и так далее.
– Совершенно верно, сэр.
– И значит, у мисс Стоукер нет ни малейшего шанса отбиться от пятидесяти миллионов долларов, которые родственничек-психопат хранил в чулке?
– Ни малейшего, сэр.
Я задумался.
– Хм… И если старый хрыч Стоукер не купит Чаффнел-Холл, Чаффи так и останется нищим. Такое положение чревато трагедией. Но почему, Дживс, почему? При чем тут деньги? Зачем придавать такое значение деньгам? История знает массу примеров, когда бедный женился на богатой.
– Всё так, сэр. Но по данному конкретному вопросу его светлость придерживается своих собственных взглядов.
Я снова погрузился в размышления. Конечно, Дживс прав. Чаффи всю жизнь был жутко щепетилен в отношении денег. Наверное, так предписывает кодекс чести Чаффнелов. Сколько лет я пытаюсь одолжить ему от своего изобилия, но он всегда решительно говорит «нет».
– Н-да, задача, – наконец произнес я. – Сейчас я просто не вижу выхода. И все-таки, Дживс, может быть, вы ошибаетесь. Ведь это только ваше предположение.
– Нет, сэр. Его светлость оказал мне честь и поделился своими затруднениями.
– Да что вы говорите? А как всплыла эта тема?
– Мистер Стоукер выразил желание, чтобы я поступил к нему на службу. Я сообщил о его предложении его светлости, и его светлость посоветовал мне не связывать с ним слишком больших надежд.
– Как, неужели Чаффи хочет, чтобы вы оставили его и перешли к старому негодяю Стоукеру?
– Нет, сэр. Желания его светлости диаметрально противоположны, он выразил их очень определенно и даже с большой горячностью. Однако просил меня потянуть время и дать отрицательный ответ только в том случае, если состоится продажа Чаффнел-Холла.
– А, вот оно что. Понимаю его тактику. Он хочет, чтобы вы подцепили старикашку Стоукера на крючок и поддерживали в нем надежду, пока он не подпишет роковые бумаги?
– Именно, сэр. В ходе этой беседы его светлость посвятил меня в те сложности, которые связаны с его отношением к мисс Стоукер. Чувство собственного достоинства не позволит ему просить у юной леди руки и сердца, пока его финансовое положение не поправится настолько, чтобы он почувствовал себя вправе решиться на подобный шаг.
– Кретин! Идиот!
– Лично я не рискнул бы облечь свое мнение в столь резкие слова, но признаюсь, что считаю принципы его светлости уж слишком донкихотскими.
– Мы должны его переубедить.
– Боюсь, сэр, это невозможно. Я уж и сам пытался, но все мои доводы разбились об него, как о скалу. У его светлости комплекс.
– Что-что?
– Комплекс, сэр. Видите ли, он однажды присутствовал на представлении музыкальной комедии, где одним из действующих лиц был обнищавший английский аристократ без гроша в кармане, некто лорд Вотвотли, который все пытался жениться на богатой американке, и этот персонаж запал в душу его светлости. Он заявил мне в самых бесповоротных выражениях, что никогда не поставит себя в положение, где был бы хоть малейший намек на фатальное сходство.
– А если с продажей замка ничего не выйдет?
– Тогда, сэр, боюсь…
– Тогда червь в бутоне будет продолжать свое черное дело?
– Увы, сэр.
– А вы уверены, что он именно точил румянец?
– Уверен, сэр.
– Бессмыслица какая-то.
– Поэтический образ, сэр.
– У Чаффи, впрочем, румянец хоть куда.
– Да, сэр.
– Но что толку от здорового румянца, если вы упустили любимую девушку?
– Истинная правда, сэр.
– Что бы вы посоветовали, Дживс?
– Боюсь, сэр, в настоящую минуту я ничего не могу предложить.
– Никогда не поверю, Дживс, придумайте что-нибудь.
– Не могу, сэр. Поскольку препятствие коренится в психологии индивидуума, я затрудняюсь. Пока образ лорда Вотвотли будет терзать сознание его светлости, боюсь, мы бессильны.
– А вот и не бессильны. Откуда у вас эта обреченность, Дживс? Совершенно на вас не похоже. Надо его спустить с небес на землю.
– Я не совсем улавливаю, сэр…
– Отлично вы все улавливаете. Дело это проще простого. Влюбленный Чаффи молча томится возле своего предмета и бездарно теряет время. Надо его хорошенько встряхнуть. Если он увидит, что появился опасный соперник и вот-вот умыкнет красавицу, неужели он не плюнет на свои дурацкие принципы и не бросится в бой, изрыгая дым и пламя?
