– Говорят, вчера ужасно хлопали, сэр.
– Вроде бы – да.
– Моя супружница смотрела с галерки, очень все хвалили. Тут, знаете, есть такие люди, ходят на премьеры, на галерку. Им не угодишь! Особенно если пьеса американская. Если им не понравится, они вам сразу покажут, за милую душу. Ну, супружница и говорит, они очень хвалили. Давно, говорит, не видела такого представления, а уж она у меня театралка! Очень ей музыка понравилась.
– Это хорошо.
– Вот вы почитайте «Морнинг Лидер». А другие что пишут?
– Хвалят, все без исключения. Вечерних я еще не видел. Как раз вышел купить.
Мак бросил взгляд вдоль улицы.
– Сегодня репетиция после обеда, а? Вон мисс Дор идет. Джордж проследил за его взглядом. К ним приближалась высокая девушка в синем костюме. Радушный ее нрав угадывался издалека, он как бы обгонял ее, словно веселый ветер. Осторожно пробравшись между детьми, она остановилась на миг и что-то сказала одному, а он заулыбался. Даже хозяин бакалейной лавки просветлел, словно увидел старого друга.
– Как дела? – бросила она, проходя мимо того места, где он стоял, размышляя над смертной природой томатов. И хотя он ответил «Паршиво», слабая, кривая, но все же улыбка промелькнула на его скорбном лице.
У Билли Дор, хористки, служившей в труппе, которая поставила мюзикл Джорджа Бивена, было милое лицо, веселый рот, золотистые волосы (она твердила и не лгала, что это их естественная окраска), спокойные голубые глаза. Взор этих глаз она часто использовала, чтобы охладить пыл поклонников, которых улыбка ее и волосы слишком уж поощряли к активным действиям. К представителям противоположного пола, особенно если они забудутся, она относилась так же, как лорд Маршмортон – к тисаноптерам. Она могла проявлять свою благожелательность, обедая и ужиная с ними, но ничуть в них не нуждалась, и когда им случалось просмотреть это обстоятельство, она напоминала о нем в самой недвусмысленной манере.
– Добр-утро, Джордж. Добр-утро, Мак. Что почта?
– Сейчас посмотрю, мисс.
– Как ваша лучшая половина приняла наш спектакль?
– Я как раз говорил мистеру Бивену, мисс, что она в жизни такого не видела.
– Замечательно. Я так и знала, что будет успех. А как ты, Джордж? День такой хороший!
– Я чего-то захандрил.
– Не сиди до четырех с загулявшей бездарью.
– Ты и сама с ними сидела, а выглядишь, как юная Ева после целой ночи сладкого сна.
– Да, но я пила только газировку и не выкурила восемнадцать сигар. Хотя – не знаю… Наверное, я старею, Джордж. Ночные гулянки потеряли для меня свою прелесть. Я готова была смыться в час, но это не по-товарищески. Выйти бы за фермера, осесть где-нибудь.
Джордж удивился. С этой стороны он никак не ожидал встретить сочувствия своим теперешним взглядам на мир.
– Я и сам сейчас думал, – сказал он, уже не впервые замечая, как не похожа Билли на тех, с кем сталкивала его профессия, – я и сам думал, что это все пошлость. Весь этот шоу-бизнес, эти чертовы премьеры, гулянки после спектакля. Честное слово, бросить хочется!
Билли Дор кивнула.
– Всякий, у кого есть хоть капля здравого смысла, готов это бросить. Я и сама почти готова. Если ты думаешь, что я обручена с искусством, поверь – при первой же возможности беру развод. Да, занятная штука эти театры… Прибивает тебя к ним, и как-то ты застреваешь. Возьмем, к примеру, меня. Самой природой мне предназначено быть этакой тетушкой Полли. Купила бы бумазейный чепец и доила коров. Но нет, приезжаю в огромный город и озаряю жизнь измученных бизнесменов.
– Я и не знал, Билли, что ты так любишь деревню.
– Я? Да больше всего на свете. Я ведь деревенская. Мой отец содержал приют для цветов, я их называла по имени. Он был садовником в Луизиане. Когда я встречаю розу, я здороваюсь с ней и говорю: «Здравствуй, Розита, как поживаешь? Как Джо, и Джек, и Джимми, и прочие там, дома?» Знаешь, что я делала первые дни в Лондоне? Бродила вокруг Ковент-Гардена и принюхивалась. Мальчишки, которые крутятся с цветами, вечно на меня натыкались.
– Вот куда надо было пойти вчера вечером.
– Да уж, конечно. Слушай, Джордж, ты заметил эту жуткую ошибку природы, с которой явилась Бэби Синклер? Заметил, заметил, он занимал куда больше места, чем положено человеку. Некий Спенсер Грей.
Джордж вспомнил, что его представили толстяку примерно его возраста, который откликался на это имя.
– Стыд и страм, – сказала Билли. – Бэби еще совсем дитя, это ее первый спектакль. Я случайно знаю, что в Нью-Йорке очень симпатичный парень сходит по ней с ума, хочет жениться. А этот шар, я уверена, играет нечисто. С неделю назад он принюхивался ко мне, но я не так проста. Наверно, считает, что с Бэби легче. С ней говорить бесполезно, она в полном восторге. Вот еще это плохо на сцене: становишься такой дурой! Ну, ладно. Интересно, сколько же времени требуется нашему толстяку, чтобы достать мою почту? Эгей, где вы там?
Появился Мак с письмами.
– Виноват, мисс. Недоглядел, поставил вас на букву «Т».
– Все хорошо, что хорошо кончается. «Поставь меня на букву „Т“. Хорошее начало для песни, Джордж. Не обращайте на меня внимания, я копаюсь в почте. Могу поспорить, половина – записочки от поклонников. Вчера, между первым и вторым актами, я получила целых три. Никак не пойму, почему мещане и знать считают меня доступной только из-за того, что у меня золотистые волосы, причем – совершенно настоящие, и я честно зарабатываю фальшивым пением!
Мак вальяжно подпер стену здания и возобновил разговор.
– Вы, наверное, радуетесь, сэр?
Джордж подумал. Да, с тех пор, как пришла Билли Дор, ему получше, но все равно он еще не в своей тарелке.
– Должен, вроде бы, но не радуюсь.
– А! Устали значит. По-французски -блязе. Избаловались, вот я что скажу. В Америке тоже хвалили?
– Да. Она больше года шла в Нью-Йорке, а теперь еще в трех других местах.
– Я и говорю. Вы и забурели. Объелись успехом, как говорится. – Голова у Мака закачалась, как луна душной летней ночью. – Вы неженатый, а?
К этому моменту Билли Дор завершила просмотр корреспонденции, смяла письма в большой комок и отдала его Маку.
– Почитайте на досуге, Мак. Если придет в голову, что вы – не Спиноза, пробегитесь по ним взором и утешьтесь, умных людей мало. Что вы такое говорили – женат, неженат?
– Мы тут с мистером Бивеном беседуем, что он избаловался.
– Избаловался ты, Джордж?
– Мак так считает.
– А почему, мисс? – риторически вопросил Мак.
– Это вопрос не ко мне, – сказала Билли. – Я тут ни при чем.
– А потому, что неженат. Вы ж неженаты, так или не так?
– Я ничего не говорил, но это так.
– Вот видите! Много чего можно делать, а все равно устанешь, если никто тебя не похлопает по спине. Да я и сам, когда жил один… Бывало, случится поставить наверняка, кое-что и цапнуть, а все ни к чему. Зато вот теперь, если кто из этих, что сюда ходят, подкинет мне верняк, выиграю малость, так принесу домой и вывалю на стол, чтобы она хоть как обрадовалась.
– А если проиграете?
– Тогда ей не говорю, – просто ответил Мак.
– Да, Мак, вы овладели секретом счастья.
– Какой там секрет, сэр! Просто надо найти подходящую жену, и чтоб был дом, чтоб было куда прийти.
– Ну, Мак, – сказала Билли восхищенно, – вы прямо как песню поете, как романс, только что без цветов и без луны. И ведь совершенно правы; мне тоже подавай простую, семейную, домашнюю жизнь. Если бы я нашла подходящего человека, который не знал бы меня тут, в этой дребедени, я бы немедленно пошла к алтарю под музыку Мендельсона. Уходишь, Джордж? Не забудь, в три тридцать репетиция.
– Пойду куплю вечерние газеты, отправлю пару телеграмм. Пока.
– Увидимся у Филиппи.
Мак провожал глазами удаляющуюся спину, пока Джордж не скрылся за углом.
– Хороший человек, приятный, – сказал он. – Жаль, что у него такая мерехлюндия. Это все от ихнего искуйства, я так думаю.
