Утром меня ожидали свежайшие круассаны и кофе со сливками. Хозяйка, князь и мадам Ларок завтракали и слушали мой рассказ о пожаре в мансарде. Они ахали, когда я описывала несчастную Мадлен, увезенную пожарными в Сальпетриер, и факел, взметнувшийся вверх. Когда я в настроении, то могу рассказывать весьма красочно.

— Уверена, что полиция во всем разберется, — заявила Матильда. — По моему мнению, пожар вспыхнул вовсе не от случайной искры. Не бывает таких совпадений, когда и художник сам утонул, и мансарда сама сгорела.

— Все может быть… — задумчиво произнес князь, промокая губы салфеткой.

— А у меня всегда печные трубы в порядке, — похвасталась мадам де Жаликур. — Я вызываю трубочиста, по меньшей мере, дважды за зиму. А что касается дома на улице Турлак, то его хозяин, мсье Рене, всегда сдает комнаты неизвестно кому. Не удивлюсь, если в его доме еще что-нибудь произойдет.

Хозяйка даже не поняла, что проявила бестактность. Я отложила круассан в сторону и поднялась с места:

— Мадам, в том доме жил мой близкий друг. И он не «неизвестно кто». Если вы считаете его неподходящей личностью для того, чтобы сдавать ему квартиру, то, следовательно, и я для вас личность более чем подозрительная. Я готова немедленно переехать в другой отель, их в Париже достаточно, а вы мне вернете часть полученных за комнату денег.

— Ну что вы, дорогая Полин! — засуетилась хозяйка. — Разве так можно?! Я вас очень уважаю. Я и не думала вас обидеть. Прошу меня простить, я совсем не вас и не вашего друга-художника имела в виду. Мсье Рене сдает комнаты проституткам и разным сомнительным личностям, поэтому у него в доме все может произойти.

Несмотря на ее извинения, я совершенно не была уверена в их искренности.

— Хорошо. Думаю, что инцидент исчерпан. Мне нужно идти.

В коридоре меня догнал князь.

— Полина, умоляю вас, будьте осторожны, — понизив голос, сказал он. — Мне пришло в голову, что этот пожар неспроста. Там заметали следы. Или искали что-то, а потом уж подожгли. Сдается мне, что вашу папку с рисунками…

— Спасибо за предупреждение, Кирилл Игоревич. У меня к вам просьба: кто бы ни спрашивал, не рассказывайте никому о рисунках, которые я вам показывала. Договорились? Ведь, кроме меня и вас, никто не знает, что папка у меня, так что если узнают…

Тут я вспомнила, что о папке знает еще Доминик. Он был в мансарде, когда я ее забирала. Неужели он?! Как часто он появлялся на моем пути, причем происходило это всегда как бы невзначай и очень вовремя. А я еще позволила ему целовать меня…

— Вы думаете, преступник напал на след? — спросил Засекин-Батайский.

— Вполне вероятно, но прошу вас, князь, никому ни слова.

— Будьте спокойны, Полина, не проговорюсь.

Зайдя к себе в комнату, я заперла дверь. Мысль о том, что Доминик Плювинье может быть замешан в убийствах и поджогах, казалась мне отвратительной, но, как назойливая муха, она беспрестанно жужжала у меня в голове.

Надев перчатки и шляпку, я выглянула в окно. Небо хмурилось. Ночью прошел ливень, и дождь мог вот-вот начаться снова. Я решила взять с собой тонкую мериносовую накидку и зонтик, чтобы ненастье не застало меня врасплох.

Как хорошо, что я ни с кем не столкнулась, выходя из отеля. Мне совсем не хотелось объяснять, куда я направляюсь.

Я взяла фиакр и в больницу Сальпетриер доехала за четверть часа.

Итальянский сад, разбитый перед больницей, благоухал ароматами, которые, однако, не могли заглушить запахи карболки и вареного лука. Я шла по мокрой дорожке, любуясь неизвестными мне растениями с огромными листьями, папоротниками и лианами, омытыми ночным дождем. Вход в больницу утопал в зарослях плюща. Сочная зелень скрывала место, где обосновались горе и смерть.

— Постойте, мадемуазель, можно вас спросить? — остановила я пробегающую мимо сиделку в белом платке с красным крестом. — Где мне найти больную, которую привезли вчера вечером с улицы Турлак? Ее зовут Мадлен, а фамилии, к сожалению, я не знаю.

— Что с ней случилось?

— Обгорела при пожаре.

— Не знаю, спросите у доктора Леграна, он занимается ожогами.

— А куда идти?

— Через двор, на второй этаж.

— Благодарю вас.

Внутренний двор больницы Сальпетриер был образован высокими, похожими на крепостные, стенами. Площадка перед входом была вымощена крупными неровными плитами, поэтому приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не попасть каблуком в щель между камнями.

Доктора Леграна я нашла быстро. Мне его показала сиделка. Он сидел на больничной койке и выстукивал по спине худую женщину, надрывно кашлявшую. Я подождала, пока он закончит осмотр пациентки, и спросила:

— Доктор, я ищу девушку по имени Мадлен, ее привезли вчера вечером с ожогами.

— Зачем она вам?

— Мне нужно кое-что у нее спросить. Дело в том, что она пострадала при поджоге комнаты моего покойного друга, и мне бы хотелось выяснить некоторые обстоятельства.

Доктор покачал головой:

— Не могу вас к ней пропустить, она в плохом состоянии, говорить с ней нельзя.

— Что же делать? Помогите мне! От ее ответа многое зависит… — Я умоляюще посмотрела на него.

— Идите к заведующему клиникой, доктору Бабинскому. Если он разрешит, так и быть, пущу, но ненадолго.

Доктор Жозеф Бабинский, несмотря на славянскую фамилию, оказался типичным французом с холеными усами. Я постучала в дверь его кабинета и услышала громкое «войдите!». Моему изумлению не было предела — у заведующего клиникой сидел мой старый знакомый, полицейский Прюдан Донзак в штатском платье. Я даже забыла поздороваться, просто стояла и смотрела, пока инспектор не обернулся.

— И вы тут, Полин! Идете по следу, стало быть? На пятки наступаете… Нехорошо мешать полиции в расследовании.

— Простите мне мою настойчивость, мсье Донзак, но я не могу пустить на самотек то, что касается Андре.

— Почему на самотек? Почему вы берете на себя прерогативу полиции? Разве вы не видите — мы расследуем, не сидим без дела.

— Что вас привело сюда, мадам… — густым баритоном спросил доктор Бабинский.

— Авилова. Полин Авилова. Меня привела сюда уверенность в том, что девушка пострадала от рук убийцы. Тот, кто лишил жизни моего друга, поджег и его квартиру. Комната Мадлен — ближайшая к мансарде, наверняка она что-либо видела или слышала. Позвольте мне задать ей вопрос! Только один, прошу вас!

— Вопросы буду задавать я, — отрезал сыщик.

— И в моем присутствии, — добавил доктор. — Не то бедной девушке совсем плохо станет. А вы подождете за дверью.

— Но как же так?.. — пролепетала я, поняв, что все козыри были на их стороне.

Бабинский пропустил Донзака вперед и вышел вслед за ним. Я поплелась сзади. Мы прошли длинными коридорами. Бабинского поминутно останавливали врачи, а инспектор Донзак смотрел на меня так, будто я наступила ему на мозоль. Но я упорно игнорировала его недовольный взгляд и следовала за ними.

У двери палаты сидела пожилая женщина в чепце. Увидев доктора в сопровождении полицейского инспектора, она встала и поклонилась.

— Как себя чувствует больная? — спросил Бабинский.

— Лучше. Пришла в себя, но сильно стонет. У нее сейчас полиция. Ее допрашивают.

Какая полиция?! — вскричал Донзак и распахнул дверь. За ним ринулся Бабинский, а я, не спросив разрешения, зашла последней и затворила дверь.

Окно над кроватью было распахнуто. На постели лежало нечто бесформенное, укрытое одеялом. Доктор откинул его, и мы увидели подушку, закрывавшую лицо девушки.

— Полин, выйдите немедленно из палаты, — приказал Донзак, увидев меня рядом с собой, и повернулся к доктору. — Она задушена подушкой. Преступник выскочил в окно.

— Вижу, — нахмурился Бабинский. — Надо расспросить сиделку. Позовите ее сюда.