За валом Чингис-Хана начинается зеленая степь. Вскоре показываются небольшие строения и юрты города Баин-Тумен.

Эскадрилья идет на посадку. Половина пути пройдена.

На другой день после обеда летим дальше.

Перед вылетом Тимофей Федорович Куцевалов сказал: «Посадка на точке „Ленинград“.

Вон он «Ленинград»…

Необозримая, ровная степь, покрытая цветущим разнотравьем, десятка три истребителей И-16, замаскированных сетями и свежей травой, несколько автомашин. Белеют юрта и две палатки. Посадочное «Т» завершает картину полевого аэродрома «Ленинград».

После посадки первым подошел к командиру эскадрильи Красноюрченко. Я стоял тут же.

– Дождь нужен! – деловито заметил он. – Вон как земля высохла. – И показал на трещины, пробегавшие в разных направлениях. – Трава для скота будет лучше расти! (командир звена думал о народе, на землю которого мы прилетели).

– А где твой планшет? – спросил он вдруг у летчика своего звена Арсенина.

– А разве нужно?

– Конечно! Ты ведь не к теще в гости прибыл, а на фронт! Сейчас нас будут знакомить с обстановкой и могут поставить задачу на вылет… Иди возьми!

Красноюрченко стал перекладывать свои карты. Разглядывая одну из них, техник звена спросил:

– А где же тут Забайкалье?

– Это пятикилометровка. Чтобы Забайкалье легло на такую карту, она должна быть величиной с аэродром. – Красноюрченко тут же достал карту более мелкого масштаба: – Вот где мы находимся… А вот Забайкалье, станция Оловянная…

– Ох, куда залетели!.. Это сколько же километров?

– Почти семьсот.

– И ни одной дороги! – удивился техник. – Только верблюжьи тропы… А как же боеприпасы, горючее будут сюда доставлять?

– Вот по этим самым тропам, на машинах.

– Значит, машины наполовину должны быть загружены горючим для себя, – заправляться здесь негде!

– А ведь, пожалуй, ты прав… – задумчиво проговорил Красноюрченко. – Трудно будет добираться сюда из Союза… Один рейс – полторы тысячи километров в оба конца. Значит, не меньше пяти суток.

– А как у японцев?

Пролетев семьсот километров над безлюдной местностью и не встретив ни одной ни шоссейной, ни железной дороги, мы только здесь, в пустынной степи, впервые по-настоящему задумались о районе возможных боевых действий.

– Смотрите! – озабоченно заговорил Красноюрченко, показывая на маньчжурский город Хайлар и железнодорожную станцию Халун-Аршан. – В распоряжении японцев две железные дороги: одна проходит почти по границе района, где они в мае вторглись в Монголию, а другая – подальше, в 150 километрах… Вот они какое местечко выбрали – тут им выгодно воевать…

– А откуда же здесь воду берут? Неужели возят за сто километров из Халхин-Гола?

– Зачем из Халхин-Гола, – отозвался Василий Васильевич. – Тут до озера Буир-Нур пятьдесят километров. Возможно, поблизости есть и колодец… – И помолчав немного, добавил: – А вы обратили внимание на город Тамцак-Булак?

– Конечно! Полторы мазанки да, наверно, десятка два – три юрт и палаток, – отозвался Солянкин.

– Баин-Тумен, если не считать нашего военного городка и аэродрома монголов, тоже ненамного больше, – заметил Холин, – а это, говорят, третий город по величине во всей Монголии…

– Бедная страна, – раздумывая сказал Василий Васильевич. – Если бы мы не вступились, японцы ее проглотили бы, как удав кролика.

Шум моторов привлек наше внимание. Тревожно оглядели небо и с любопытством стали следить за тем, как три И-16 производят взлет с места стоянки.

– Интересно, куда они полетели?.. – Красноюрченко сличил курс полета самолетов со своей картой. – Ясно куда: на Буир-Нур!

– Может, там уже идут бои?

– Пошли к командиру полка, там все узнаем.

Мы двинулись следом за Василием Васильевичем.

Вскоре эскадрилья перелетела на другой аэродром и вошла в состав 22-го истребительного полка, которым командовал майор Николай Георгиевич Глазыкин. Новую точку, как называли аэродромы в степной части Монголии, с воздуха можно было различить только по выложенному белому посадочному «Т», на который, как на плавучий маяк в открытом море, и вывел эскадрилью майор Герасимов. Спикировав на «Т», он показал нам место посадки и взял курс обратно, на свой аэродром.

Эскадрилью принимал командир полка. Он внимательно проследил посадку каждого самолета и, когда летчики собрались, похвалил:

– Молодцы! Приятно было смотреть, как вы дружно садились. Ну, располагайтесь, побеседуем.

Трава здесь была высокая, в разгаре цветения, и каждый, усаживаясь, с удовольствием вдыхал ее аромат. Солнце позолотило край неба. Все вокруг, словно устав от дневного зноя, затихло.

С опаской поглядывая на горизонт и на свои незаправленные самолеты, мы удивлялись, почему нас так близко перебросили к беспокойной маньчжурской границе. Вдруг покажутся в небе японцы, – мы ведь и взлететь не сможем?

С надеждой уставились все на нового командира полка. Он небольшого роста, энергичный, с моложавым лицом. Строгие, умные глаза внимательно прощупывали каждого. Видимо, командир прекрасно понял наше состояние.

– Не волнуйтесь! – Глазыкин взглянул в сторону Халхин-Гола. – Сегодня они уже в гости не явятся, поздно. А за ночь точка будет всем обеспечена. И горючим, и маслом. Спать будете в юртах, – он показал на еле заметные вдали светлые точки. – Там же для вас приготовлена и кухня. Скоро построят столовую.

«Нас ждали, о нас заботятся». – На лицах летчиков появились улыбки.

Объяснив общую обстановку, майор отпустил летный состав, а командира эскадрильи и меня оставил, чтобы коротко «ввести в историю» халхин-гольского конфликта. И вот что мы узнали.

С начала 1939 года японская военщина неоднократно устраивала провокации восточнее реки Халхин-Гол, часто нарушала границу Монгольской Народной Республики, а с 11 мая перешла к открытым военным действиям, сопровождая их массовыми налетами своей авиации. Одновременно японцы стягивали к границе значительные силы. Наше командование, выполняя условия договора о взаимопомощи, заключенного еще в 1936 году между правительствами Советского Союза и Монгольской Народной Республики, отдало распоряжение перебросить некоторые воинские части к району конфликта. Полк Глазыкина прибыл сюда 26 мая, чтобы усилить уже действовавших здесь истребителей под командованием майора Забалуева. Не изучив района, обстановки, почти ничего не зная о противнике, летчики с ходу вступили в боевые действия. Летать начали мелкими группами. В первом же бою шестерка наших И-16, поднимавшаяся из засады, подверглась нападению большой группы японских истребителей И-96. Три наших самолета было сбито.

– Жалко товарищей… Хорошие были летчики, – сказал майор Глазыкин.

28 мая 2500 японцев при поддержке бомбардировщиков перешли в наступление. Истребители Глазыкина немедленно поднялись в воздух. Группу из десяти И-15 повел Павел Афанасьевич Мягков. На подходе к Халхин-Голу на нее сверху напали японские истребители. Японцев было раза в два больше. Но ни один наш летчик не дрогнул, никто не вышел из боя. Предпочли смерть, но хвост противнику не показали. Никто на аэродром не вернулся: восемь из десяти погибли, двое, подбитые, сели в степи…

– Вот как печально кончились для нас майские бои, – резюмировал Глазыкин.

Из дальнейшего его рассказа мы узнали и о наземных боях.

На земле противника встретили две советские стрелковые роты и около трехсот монгольских кавалеристов. Японцам удалось потеснить наших, однако с подходом резервов наступление противника было приостановлено. Бросив на поле боя около 400 убитых солдат и офицеров, японцы отошли за государственную границу.

Согласно приказу от 21 мая командующего японской дивизией, которая действовала здесь, захватчики имели своей целью «уничтожить войска Внешней Монголии в районе Халхин-Гола». Но вскоре, по-видимому, японская военщина убедилась, что Советское правительство намерено серьезно защищать границы Монголии. С той поры противник особой активности не проявлял. Наша сторона никаких поводов для обострения конфликта не создавала, войска не подтягивала, японские самолеты преследовались только до границы – все делалось для того, чтобы решить конфликт мирным путем. Но вот в последние дни японцы снова начали сосредоточивать свои силы, особенно авиацию. Как они себя поведут дальше – неизвестно, но нужно быть готовым в любой момент дать достойный отпор.