Надя давно намеревалась заехать к подруге без предупреждения. Она оказалась неоригинальной в своем стремлении: последнее время все подруги Юлии старались сделать то же самое. Они приезжали, заставая ее врасплох, но, кажется, ее радовали эти проявления внимания. Ей не давали думать, копаться в прошлом, грустить и скучать, приглашая на выставки, концерты, пикники, сезон которых подходил к концу. Оказалось, что можно интересно и разнообразно проводить время, не боясь оставить белье нестиранным, квартиру — без уборки. На все это находилось время, но не в ущерб тому ритму, в который включилась Щеголева. Она успевала уделять внимание семье Наташи, почти каждый день готовить для них, гулять с маленьким Андрюшей и при этом плодотворно работать. Нигде не намечалось авралов. Жизнь просто перешла на ускоренные обороты, и эта скорость не выбивала Юлию из колеи. В агентстве ее хвалили за трудоспособность, за четкое соблюдение сроков сдачи переводов, отмечая их отменное качество, стиль мастера. Наташа благодарно целовала, шепча самые теплые слова, Сева проявлял к ней теперь столько внимания, что Щеголева начала корить себя за то, что не сразу приняла этого прекрасного человека всем сердцем. Юлия попала в пространство, огражденное от суеты и зла окружающего мира плотным облаком любви и заботы, которое она легко и с радостью принимала. Юлия словно попала в другое измерение. Ничего не изменилось вокруг — изменилось отношение к этому самой Щеголевой. Это было ощутимо. Она замечала, что жизнь набирает обороты, наращивает темпы, выдерживать которые ей не составляет труда. Она с удовольствием встречала каждый день, удовлетворенно засыпая поздно вечером. Особенно неожиданной была реакция Наташи. О многих своих культурных мероприятиях Щеголева умалчивала, боясь, что дочь, как обычно, скептически отнесется к ее планам. Но получался совершенно обратный эффект — Наташа от души радовалась, когда матери удавалось в очередной раз интересно провести время. Поэтому Юлия перестала напряженно выдумывать ситуации, из-за которых, бывало, отсутствовала по вечерам.
— Мамочка, я рада, я очень рада, что ты не киснешь одна в своей квартире, — сказала однажды Наташа, поставив точку в мытарствах матери.
— Спасибо, девочка. Я тоже счастлива, что вы у меня такие замечательные…
Юлия уже окончательно привыкла к своему положению свободной женщины. Это не означало, что она начала с интересом поглядывать на мужчин. Отнюдь, она просто перестала изводить себя вопросами, возлагать вину за происшедшее на себя. Она постаралась вести полноценное существование, не задумываясь над тем, как сейчас проводит время Щеголев. Ведь на самом деле, кроме жалости к себе и отчаяния, больше всего изводит сознание того, что он, предавший, живет и здравствует. Так обычно бывает. Но Щеголев недаром говорил, что Юлия — удивительная женщина и не станет вести себя банально. Наверняка он не ожидал, что она будет настолько сильной. В глубине души он был готов к истерикам, просьбам вернуться, но Юлия в их последний вечер сказала, что не простит, и больше не пыталась общаться. Она спокойно относилась к тому, что, вернувшись с работы, несколько раз заставала собирающего вещи Щеголева. Каждый раз сумка, с которой он выходил из квартиры, становилась все тоньше. Юля не хотела видеть в его приходах желание поговорить или получить положенную дозу горечи, выплескиваемую отчаявшейся женщиной. Напротив, она была холодно-вежлива и несколько раз заводила разговор о размене квартиры.
— Этого делать не нужно, — решительно ответил Щеголев, оставляя свои ключи в прихожей. — Ты была и останешься здесь хозяйкой. Есть вещи, которые не нужно изменять. Ты столько души вложила в эту квартиру.
— Я это делала не только для себя.
— Знаю, знаю.
— Мне не нужна такая большая квартира. Можно разменять ее.
— Подумай о Наташе, — глядя в пол, произнес Щеголев и добавил: — В конце концов, ты еще молодая женщина. В твоей жизни может все измениться…
— Господи, Лева, о чем ты говоришь?
— Реальные вещи, по-моему.
— Странно слышать этот от тебя, сейчас. Ну, да ладно. Я послушаю тебя и не стану ничего разменивать. Но… Ты так уверен в том, что на старости лет не останешься без своего угла? — она спросила об этом совершенно без издевки или желания досадить.
— В конце концов, есть квартира родителей… Она ни одного дня не желала ему зла, надеясь, что женщина, на которую он променял ее любовь и преданность, окажется достойной такого обмена. Юлия знала, что поступок Щеголева — ошибка, мгновенная, проходящая страсть, ослепившая мужчину кризисного возраста. Говорят, в сорок лет с ними начинают происходить невероятные вещи. Потом — в шестьдесят. Наверняка со Львом произошло нечто подобное — разрушительное, если учесть его бескомпромиссный подход к жизни. Юлия наблюдала за тем, как он осторожно ходит по квартире, чувствуя, что ему не хочется уходить. Лев ждал, что она произнесет что-то, что поможет ему сказать правду: он запутался. Он не знает, как ему поступить, и надеется на ее великодушие. Но она молчала, и он держал марку мужчины, знающего цену слову. Это было за несколько дней до развода. Юлия не была готова к душеспасительным беседам. Она перегорела и не желала дважды вступать в одну и ту же реку.
Теперь ей казалось, что она относительно легко перешагнула порог в новую жизнь, в существование без Щеголева. Она спрашивала себя «почему?», искала ответ и не находила его. Иногда в голову приходила странная мысль о том, что все эти годы она преувеличивала силу взаимных чувств. Может быть, все давно стало просто привычкой? Любовь ушла, а ее место заняли уважение, долг, обязанности. Юлия передернула плечами — она не должна так думать. Иначе не останется ничего из того, о чем можно вспоминать с улыбкой, ничего, что будет согревать ее долгие годы одиночества. У них было все, и ради того, чтобы сохранить память об этом, они расстались, не желая превращать семейные отношения в постоянный обман, унижающий обоих.
Теперь началась совершенно другая жизнь, в которой Щеголева немало времени уделяла себя. Это открытие привело Юлию в замешательство: с каждым месяцем она осознавала, чего долгие годы добровольно лишала себя, заключив в узкое пространство семейных обязанностей, дома и работы. Она бы продолжала жить в этом монотонном ритме вечно занятых будней, не замечая, как вокруг бурлит жизнь. Она бы принимала все, как должное, продолжая радоваться успехам мужа, дочери, не оставляя времени на свои собственные желания, потребности. Она ощущала бы свою значимость через их достижения, не задумываясь, что и сама способна на гораздо большее. И в один прекрасный момент она почувствовала что-то сродни благодарности к Щеголеву, позволившему ей ощутить новый вкус жизни.
Подругам, посчитавшим своим долгом поддержать ее в трудную минуту, Юлия была благодарна. Они не оставляли ее в одиночестве, полагая, что она на грани безысходности. Она же, поначалу действительно впавшая в это тупое, тяжелое состояние, с невероятной быстротой выкарабкалась из него. Те, кто хотели разделить с ней слезы, причитания, монологи бьющей фонтаном жалости к себе и ненависти к обидчику, остались не у дел и скоро престали принимать участие в «операции по спасению». К моменту развода от общения с Юлией отказались многие знакомые со стороны Щеголева, а из давних подруг остались Надя Андреева и Женя Котова. Они-то и взяли шефство над Юлией, составляя для нее программу культурных мероприятий. Они были уверены, что такая терапия исключительно помогает избежать депрессии и ненужных мыслей.
И в этот раз Надя собиралась вытащить подругу из дома. Но появление Нади на этот раз не могло ничего изменить в планах Юлии: она решила принять ванну и сделать питательную маску, которую уже приготовила и намеревалась нанести на лицо. Короткие зимние дни, недостаток солнца привели к тому, что кожа на лице приобрела какой-то сероватый оттенок, местами шелушилась, одним словом, имела неприглядный вид. Юлия решила уделить себе внимание накануне выходных, потому что субботу она обещала провести с Андрюшей. Наташа и Сева впервые после его рождения собирались на пару часов отлучиться. Юлия с удовольствием согласилась побыть это время с внуком.
