Сама же она выросла в совершенно иной атмосфере, и заведенный порядок она упорно старалась вводить и в свою семью. Постепенно вытеснив Льва из сфер немужской, по ее мнению, деятельности, Юлия успокоилась. Она переделала мужа по своему усмотрению, невероятно радуясь влиянию на него. Теперь все как будто было на своих местах. Он делал карьеру, она заботилась о доме, уюте. Она полностью освободила его от дома, воспитания дочери, создавая вокруг него атмосферу простора и свободы, в которых он должен был расти. Его участие в домашних делах рассматривалось как нечто из ряда вон выходящее. Что-то вроде показательного выступления, заранее обреченного на всеобщее внимание. Щеголев поначалу сопротивлялся, а потом привык к тому, что дома все вращается вокруг него: «Папа работает — не шуметь. Папа плохо себя чувствует — никакой музыки. Папа устал — не трогайте его, пусть отдыхает».
Юлия вспоминала, как сопереживала его успехам, продвижению по служебной лестнице, признанию в ученом мире. Это сейчас Лев Николаевич Щеголев известный человек, всеми признанный авторитет, руководитель огромного научно-исследовательского института. А сначала была аспирантура, защита кандидатской, потом докторской диссертаций, частые поездки на научные семинары, поздние возвращения с работы… Щеголев упорно создавал себя такого, о каком мечтала Юлия. Она поставила себе цель не загубить его природный дар в суете будней и считала, что выполнила свою задачу с лихвой. Он и сам всегда подчеркивал, что его заслуги — ее заслуги. Кажется, он с благодарностью говорил об этом совсем недавно, что совершенно не увязывалось с брошенным «я больше не люблю тебя…»
Вздохнув, Юлия Сергеевна вложила свитер в чемодан, закрыла его, застегнула ремни. Вынесла тяжеленную ношу в коридор и поставила у входной двери. Оглянувшись на дверь осиротевшего без своего хозяина кабинета, Щеголева поспешно пошла на кухню. Все сияло чистотой, но той радости и удовлетворения, которые обычно испытывала хозяйка, сейчас она не ощущала. Только сегодня Юлия Сергеевна убрала со стола остатки несостоявшегося ужина; выбросила со сковородки засохшие драники, салат, издававший запах несвежих, загнивающих овощей. Открытая форточка помогла избавиться от нежелательных ароматов. Посуда была быстро вымыта. Юлия Сергеевна посмотрела на пустой стол. Оставался только подсвечник с двумя свечами. Она так и не зажгла их в тот вечер. Значит, она сделает это сегодня. Придет Женя — и тогда они поговорят при их неярком свете. Это даже к лучшему — не будут слишком заметны темные круги под глазами, ввалившимися куда-то под изгибы бровей.
Юлия Сергеевна несколько дней вообще не подходила к плите и теперь решила сварить себе кофе. Чувства голода не было, просто она почувствовала, что хочет попробовать этот горьковатый, обжигающий напиток. Ей всегда казалось странным, что можно хотеть кофе. Она не понимала этого вкуса, посмеиваясь над Щеголевым, который начинал утро именно с него. Он любил кофе, который она готовила ему. И сколько Лев не уговаривал ее присоединиться, отказывалась, неизменно заваривая чай. Сейчас она варила этот любимый мужем напиток, подсознательно возвращая время, когда они были вместе. Это было похоже на самообман: чашка горячего кофе не могла ничего изменить. Она не могла помочь вернуть Леву, его любовь. Просто еще одно заблуждение, помогающее выстоять.
Юлия как раз отставила турку с огня, когда раздался звонок в дверь. Она вздрогнула: слишком одиноко было в доме последние дни. В коридоре она взглянула на себя в зеркало — лгать и притворяться не стоит. Женя сразу поймет, что дома ее держало не ОРЗ. Собственно говоря, Юлия Сергеевна и не думала плести небылицы. Рано или поздно все друзья, знакомые узнают, что Лева ушел. Он ушел, а она не разрешит ему вернуться. Она была уверена, что наступит момент, когда Щеголев захочет прежней жизни, но она будет тверда в своем отказе! Юлия Сергеевна не ощущала при этом злорадства. Напротив, она чувствовала, что не может найти в себе ненависти к человеку, предавшему ее. Наверное, это было бы более естественно, более понятно окружающим, но Юлия Сергеевна не обнаруживала в себе ничего подобного. Для нее самой это стало неожиданностью. В ее сердце начала обосновываться жалость к мужчине, которого она беззаветно любила. Никто не окружит его таким вниманием, никто не будет чувствовать его так тонко, понимая с полуслова, взгляда. Он поиграет в новизну, острые ощущения, а потом поймет, что потерял гораздо больше, чем приобрел. Юлия Сергеевна понимала, что его роман на стороне возник не так давно. Они не могли узнать друг друга достаточно, чтобы разобраться во внутреннем мире, привычках, целях, желаниях. Они идут на поводу у эмоций. Все это временно и слепо. Щеголев поторопился, приняв влюбленность за настоящее чувство. А может быть, она не права? Он полюбил и не смог врать. По крайней мере, он поступил честно, и за это его можно уважать. Обо всем этом Юлия Сергеевна собиралась говорить с Котовой. Пусть Женя станет первой, кто услышит об этом от нее самой, без прикрас.
Наташа все-таки не выдержала и приехала к матери без предупреждения. После очередного разговора по телефону дочь решила, что пора собственными глазами убедиться в том, что кризис миновал, как утверждала мама. Юлия Сергеевна как могла убеждала дочь, что с ней все в порядке. А на самом деле она с трудом вживалась в новое для себя состояние и чувствовала себя добровольно оторванной от мира и не нуждающейся в нем. Наташа подумала, что пора принять активное участие в том, что происходит. Телефонные отговорки, показной оптимизм матери были наигранными. Дочери было легко заметить фальшь — ее мать совершенно не умела лгать.
Юлия Сергеевна увидела на пороге дочь и не смогла сдержать слез. Они нахлынули, не оставляя ей шансов держаться достойно. Наташа тоже расплакалась. Едва успев закрыть входную дверь, они обнялись. Большой живот будущей мамы не мешал крепким, искренним объятиям. Юлия Сергеевна прижала к нему ладонь, ощущая движение маленького, разумного существа. Оно тоже волновалось, тревожно подавая знаки о том, что и ему не по себе.
— Я должна была приехать сразу, сразу, а не сегодня, — всхлипывала Наташа. — Прости меня, мамочка. Прости, что оставила тебя один на один со всем этим.
— Ну что ты, девочка, — Юлия Сергеевна гладила волосы дочери, целовала ее пахнущую шампунем макушку. Они стояли, плача, время от времени вытирая глаза, застилаемые слезами. — За что ты просишь прощения? Я тебя благодарить должна, потому что только мысль о тебе, малыше удержала меня на этом свете. Слава богу, тебе не пришлось видеть, во что я превратилась за несколько часов отчаяния. Сейчас все по-другому. Я поняла, что мне есть для кого жить на этом свете, а на тот торопиться не стоит. Теперь все зависит только от меня. Я повторяю эту фразу, как заклинание. И хотя мне невероятно тяжело, но я могу скрыть это, спрятать ото всех достаточно глубоко. Это моя пожизненная боль, только моя.
— Я с тобой, мы с тобой, — сильнее прижимая мамину ладонь к своему животу, горячо произнесла Наташа. — Милая моя, я так тебя люблю!
— И я тебя. Давай пройдем в комнату. Наташа, тяжело переваливаясь и неся впереди себя огромный живот, вошла в гостиную и осторожно села на диван. Ее отечное, но не потерявшее привлекательности лицо раскраснелось от выплаканных слез, помада слегка размазалась. Юлия Сергеевна поспешила вытереть выходящие за контур разводы, поцеловала дочь в нос, села рядом. Наташа опустила взгляд, почувствовав сильный толчок внутри.
— Что, дорогая, тяжело? — понимающе спросила Юлия Сергеевна.
— Сплю практически сидя, дышать тяжеловато. Малышу явно надоело его убежище.
— Потерпи, осталось совсем чуть-чуть. Как это Сева отпустил тебя в такую даль одну? — спохватилась Щеголева, округлив глаза.
— Я должна была тебя увидеть, а он не знает, что я у тебя. Сегодня у него тяжелый день, невероятно загруженный. Правда, — и глаза Наташи засветились от счастья, — он успевает сто раз позвонить, справиться о моем самочувствии. Я поговорила с ним, и к тебе. В ближайшие пару часов он не станет меня разыскивать. Мне кажется, так нельзя любить, как он.
