Стоявший рядом с бородачом прапорщик лениво опрокинул задержанного на землю, ударил прикладом и поволок куда приказано. Коротко вскрикнула женщина.

Тех, кто отстреливался, убивали сразу. Остальных делили на две неравные части – общую и подозрительную, подлежащую конвоированию в лагерь. Деление, впрочем, сугубо условное… Это называлось «первичная фильтрация».

На крылечке рядом со спецназовцем стопкой лежали различные документы: водительские удостоверения, паспорта, даже один партийный билет.

Памятуя о профессиональном долге, Владимир Александрович сделал несколько фотоснимков казенным «Кодаком», а кроме того, с разрешения капитана прихватил на память хорошей старинной работы кинжал. В коллекцию…

Ветер переменился, и от горящих домов потянуло дымом.

– Не любят нас здесь, – сокрушенно качнул подбородком верзила с крыльца. – Странный народ!

И не ясно было, то ли он дурак, то ли это просто юмор такой – солдатский. На всякий случай Виноградов хмыкнул.

– А где нас любят? – после некоторой паузы поинтересовался он.

– Тоже верно, – кивнул спецназовец.

– Пойду я. К своим!

– Увидимся?

– Не знаю… Тут вроде шанс есть вместе с ранеными на «вертушке» до города.

– Торопишься?

– Да пора бы в редакцию. Подвиги описывать. Последний, думаю, очерк.

– Домой, что ли? В Питер?

– Хватит! Напрыгался…

– Письма прихватишь?

– Без проблем. Собирайте. – Виноградов махнул вслед уходящему с площади ротному и посмотрел на часы: – Только не очень…

– Да, верно, мы лучше вот что… – Спецназовец сообразил, что всех своих оповестить не успеет и могут возникнуть обиды. – Мы вот что… Постой, я черкану телефоны – отзвонишься прямо по списку, что все нормально, так, мол, и так! Ладно, что я объясняю – ты же битый фраер, придумаешь, чего на уши навешать.

– Сделаем! – заверил Виноградов.

Дышать стало совсем невмоготу – черная копоть, смрадная и тяжелая, горячими волнами перекатывалась через развалины. Село горело, тушить его было некому.

Женщины, сбившиеся в кучу, упрятывали лица в платки, прижимали детей к животам, закрывали их и не говорили ни слова. Мужчины – те, кто пришел уже в себя или не был избит до потери сознания, – сидели на корточках и изредка терли слезящиеся глаза. Они тоже молчали, молчал и конвой – больше дюжины автоматчиков с нашивками внутренних войск на плече.

– Интересно, что они сейчас дума ют? – вытер щеку ладонью Владимир Александрович. – О нас…

– Хочешь, я прикажу, спросим. Любого, на выбор? – осклабился спецназовец и странновато посмотрел на майора.

– Нет, спасибо! Написал?

– Да, готово. – Листок был тетрадный, оборванный, так что свободного от цифр и имен места практически не оставалось.

– А твои где?

– Вон… Домашний, рабочий…

– Слушай, а можно, я тебя в очерк вставлю? Положительно?

Земляк кивнул.

– Ради Аллаха! Но если не понравится… смотри, встречу в Питере – голову оторву. – Он выдержал паузу и добавил: – Шутка!

– Я понял, – серьезно ответил Виноградов. Сложил листок вчетверо и спрятал его в карман.

Из-за руин углового здания выкатился БТР. Лязгая, осадил перед пленными. В пыль, как с коня, соскочил с брони парень в заломленном на ухо грязном краповом берете:

– Здорово, мужики! Принимай еще одного, командир.

Только сейчас Виноградов заметил нечто отдаленно напоминающее человеческое тело: руки, сцепленные канатом, бесформенный шар без лица, клочья черной от крови одежды. Видимо, человека, привязанного за боевой машиной, волокли через все село. И дороги не выбирали…

– Ну вы… вообще! Чего я тут фильтровать буду? – возмутился виноградовский собеседник.

– Он, сучонок, головного моего из «мухи» подпалил, так двое насмерть сразу… Леха и Саня! Потом, пока вы курили, еще бойца зацепил, слава Богу, затвор перекосило. – «Краповый» не то чтобы оправдывался, он просто докладывал, что к чему.

– Что, сразу на месте кончить не могли? Гуманисты…

– Сам ты… – хотел обидеться здоровяк, но плеснула над ухом короткая очередь: – Стоять! Стоять, сука!

– На землю! Мать вашу…

– Бля, я кому сказал!

Теперь уже врезал из автомата спецназовец – над самыми головами.

– Назад! Не двигаться!

Виноградов не мог толком видеть, что происходит, – колеса и крашеный бок бронетранспортера загораживали обзор. Он только понял, что женщины, разглядевшие то, что осталось от их односельчанина, бросились, смяв оцепление автоматчиков, к телу…

– Муд-дак! – сплюнул под ноги «краповому» подполковник с крылатым грифоном на черной нашивке. – Мальчишка…

Появился он уже после того, как на площади был восстановлен относительный порядок: все трупы – два женских, мужской и ребенка лет четырех – удалось загрузить и отправить с оказией до мечети, задержанных отфильтровали и спрятали в более-менее огороженное пространство, а остальные, кто мог, рассеялись сами – спасать догорающее имущество и собственные жизни. Раненого солдата внутренних войск перевязали на месте и пообещали сгноить в дисбате, если кому-нибудь когда-нибудь…

Здоровенный разведчик стоял перед старшим по званию, виновато вздыхая и вглядываясь в разбитые носищи десантных ботинок.

– А чего? Так получилось…

– Молчи уж! Головорез.

– А чего? Он же Леху! И Саню… Ранил потом одного…

– Пошел отсюда – бе-е-гом! Чтоб я тебя не видел до возвращения.

Разобравшись со вверенным личным составом, подполковник решил побеседовать с собровцем. Подошел к крылечку, жестом разрешил не вставать.

– Ну? Что скажете?

Недавний собеседник Виноградова пожал плечами:

– Бывает… Мудак, одно слово.

– Ну вы же понимаете…

– Понимаю. – Что такое терять сослуживцев, офицер специального отряда бы строго реагирования РУОП знал. Поэтому успокоил: – Я ничего не видел. Бумаги я составлял. На соседней улице.

– Спасибо! – с чувством пожал ему руку подполковник. – А то сам знаешь, пацаны еще… А тот мент, который сейчас на грузовике уехал?

– Корреспондент, что ли?

– Кто-о-о?

Спецназовец сделал лицо идиота:

– Журналист. В газету пишет!

И только когда поток яростного, невыносимого конкретного казарменного мата немножечко поутих, насладившийся зрелищем собровец констатировал:

– Да не волнуйтесь вы так… Не стоит! Этот парень в таком же дерьме. Как мы все – по уши… Он не опасен.

Кто в Питере не знает Евгения Наумовича?

Да никто не знает… толком.

Живет себе средней руки бизнесмен, производственник, седоватый, чуть старше пятидесяти. С бородой, похож на врача-дерматолога и как истинно русский еврей всем напиткам предпочитает водочку, которую редко когда откажется употребить – в хорошей, разумеется, компании.

А компания у Евгения Наумовича исключительно хорошая. Хотя и несколько пестроватая…

Виноградов сам, собственными ушами слышал, как с днем рождения поздравлял его нынешний заместитель начальника ГУВД, и даже не слишком удивился, столкнувшись прошлой осенью в дверях с самим Мишей Чехом – вторым лицом «поволжских», традиционно-злодейским персонажем криминальной хроники.

Вид у Миши был виноватый, но благодарный – как у двоечника, счастливо миновавшего директорский кабинет родной школы.

При всем при том Евгений Наумович никаким «авторитетом», «крестным отцом» или даже «смотрящим» не являлся – он даже не сидел ни разу. И в органах не служил, и в Смольном не трудился…

Просто он умел дружить. И знал, с кем это делать.

Иногда у Виноградова создавалось впечатление, что ни одно мало-мальски значимое событие в северной столице без ведома и благословения Евгения Наумовича произойти не может.