Она опустила глаза и посмотрела на пистолет. Достаточно просто вставить дуло в рот и нажать на спусковой крючок. Это будет ужасно некрасиво, но вряд ли она успеет почувствовать боль. Придется, конечно, сделать усилие, но зато это будет всего лишь одно усилие, а не бесконечная череда бесполезных телодвижений, которые все равно рано или поздно приведут к тому же результату.
Просто нажать, и все.
Она медленно, как во сне, поднесла пистолет к лицу и широко открыла рот, подумав мимоходом, что похожа на героиню порнофильма. Ствол оказался неожиданно толстым, и ей пришлось пошире развести челюсти, так что челюстные мышцы стало сводить от напряжения. Железо было холодным и имело отвратительный привкус машинного масла. Катя изо всех сил зажмурила глаза, из которых все еще текли слезы, тихонько заскулила от страха и жалости к себе и нажала на спусковой крючок.
И ровным счетом ничего не произошло. Не успев сообразить, что она делает, Катя нажала второй раз — стальная закорючка не подалась и на миллиметр, и тогда Катя, кашляя и отплевываясь, выдернула пистолет изо рта и отбросила его в сторону. Ее стошнило, и это было счастье — кислая вонь желудочного сока перебила мертвенный вкус оружейной смазки. Во рту было мерзко, но это была на удивление живая мерзость, не имеющая ничего общего со смертью. Со страхом смерти — да, но не с самой смертью. Катя вдруг поняла, что между этими двумя понятиями существует большая разница. И еще она поняла, что зверски проголодалась, и что будет жить во что бы то ни стало, потому что попыталась умереть, и ей это не понравилось. Она хочет жить, и она будет жить, даже если для этого придется убивать. Эта мысль не шокировала ее, потому что содержала в себе голую правду, одинаковую для всех живых существ, наделенных инстинктом самосохранения. Тот, кто позволяет себя убить, просто недостаточно хочет жить. Она с жалостью посмотрела на развороченную груду сучьев, без удивления заметив в своей жалости оттенок снисходительности: бедняга не понял, что для того, чтобы выжить, хороши все средства без исключения, и вот результат... Жаль, у него были неплохие сексуальные способности...
Господи, подумала Катя, что я несу! Это же и не я вовсе, это какая-то бешеная тварь поселилась во мне, это ее мысли... Впрочем, она немедленно одернула себя: сейчас было некогда кокетничать и строить глазки себе самой. Не было никакой бешеной твари, была только Катя Скворцова, отведавшая, каково на вкус оружейное масло, и понявшая, что хочет жить.
Она поднялась с колен, нашла в траве пистолет, подняла его и тщательно обтерла рукавом. Ну конечно, вот эта штуковина, наверное, предохранитель. Она повертела пистолет так и этак, передвинула незаметный рычажок предохранителя и неумело передернула ствол — в траву, блеснув, вылетел патрон. Катя подобрала его и сунула в карман — разбираться в устройстве пистолета не было времени. Она снова поставила оружие на предохранитель и спрятала его в карман плаща. Ощупав карманы, она убедилась, что доллары, выбитые накануне из редактора “Инги”, все еще на месте. Пора было трогаться в путь — ее ждала масса дел.
В последний раз оглянувшись на полузаваленный сухими сучьями черный полиэтиленовый кокон, она решительно зашагала через лес к дороге, непроизвольно ускоряя шаг и сильно, по-мужски, отмахивая здоровой рукой.
Через десять минут ее подобрал едущий в сторону города дачник на зеленых “Жигулях” с треснувшим ветровым стеклом и какими-то саженцами, привязанными к багажнику на крыше. Корни саженцев были обмотаны черной полиэтиленовой пленкой, и Катя отвела от них глаза и несколько раз быстро сморгнула перед тем, как сесть в машину.
Майор Селиванов размял папиросу и энергично дунул в мундштук. Весь табак стремительно вылетел из гильзы и рассыпался по столу и по полу, потому что майор забыл придержать его пальцем.
— Пропади все пропадом, — громко сказал майор, отшвырнул пустую гильзу под стол и надорвал новую пачку “беломора”. Надрыв получился кривой и безобразный, и майор некоторое время с тупым недоумением разглядывал его, словно это была невесть какая диковина. Голова трещала с самого утра, майора знобило, и очень хотелось с размаха ударить лбом в облупленную крышку стола, громко обругать кого-нибудь матом, грохнуть дверью, уйти домой и впасть в зимнюю спячку лет этак на пять-восемь. Майор подозревал, что где-то подхватил грипп, и втайне злорадствовал: эпидемия гриппа в управлении всегда начиналась с майора Селиванова, так что его коллегам вскорости предстояло очутиться в его шкуре.
Вздрогнув, он оторвался от созерцания папиросной коробки, над которой, как он заметил, уже поработал кто-то из местных остряков, с помощью шариковой ручки превратив слово “Беломорканал” в какого-то “сморкача” — все лишнее было аккуратнейшим образом закрашено, и надпись выглядела вполне убедительно. Неопределенно хмыкнув в адрес неизвестного художника, майор выковырял из пачки папиросу, проделал с ней все необходимые манипуляции, сломал четыре спички подряд, витиевато выматерился и наконец закурил, окутавшись ядовитым дымом, как спрут чернильной жидкостью.
Майор сильно потер ладонью уставшие глаза и вернулся к изучению лежавших на столе фотографий, между делом отметив про себя, что с тех пор, как желторотый выпускник Высшей Школы милиции Саша Селиванов впервые взял в руки фотографии места происшествия, техника далеко шагнула вперед. Те нечеткие черно-белые фотографии не шли ни в какое сравнение с нынешними, поражавшими воображение буйством красок и обилием натуралистических подробностей. Его даже слегка замутило, что, впрочем, могло объясняться излишком выкуренных на голодный желудок папирос.
На фотографиях был заснятый в разных ракурсах Валерий Панин по кличке Студент — вернее, то, что от Студента осталось. Майор в задумчивости почесал переносицу — такого видеть ему еще не приходилось. Эксперты с уверенностью утверждали, что труп пролежал в лесу не более полутора суток, но в течение этого времени над ним кто-то основательно поработал. Скорее всего, это была собака, от голода забывшая всосанное с молоком своей собачьей матери табу и рискнувшая полакомиться человечиной. Впрочем, с таким же успехом это мог быть и волк, и какой-нибудь зверь помельче, например лисица. Интересно, подумал майор, водятся ли еще в тех краях волки. Наверное, водятся. Очень сомнительно, чтобы это сделала собака, даже очень голодная.
Так или иначе, экспертам эта тварь оставила мало. Впрочем, голову она не тронула, и спецы из отдела судмедэкспертизы с уверенностью утверждали, что причиной смерти явилась пуля девятимиллиметрового калибра, почти в упор выпущенная Студенту в затылок. На выходе эта штуковина разворотила половину лица, так что узнать Студента было непросто. Вряд ли он мог теперь претендовать на звание любимца женщин. С другой стороны, подумал майор, вряд ли его теперь волнуют подобные мелочи.
— Да, приятель, — сказал майор Селиванов той фотографии, где Студент был заснят анфас, — зря ты тогда водил меня за нос. Не стоило так заботиться о том, чтобы соблюсти фасон.
Тело Панина было найдено в районе одного из дачных поселков, окружавших город плотным кольцом. Назывался поселок, если майору не изменяла память, так же, как и близлежащая деревня, — Дубовка. Насколько удалось выяснить выезжавшим на место преступления оперативникам, никаких дубов поблизости не было и в помине. Свидетелей преступления тоже не было, что, впрочем, не вызывало никакого удивления — во первых, дачный сезон, можно сказать, закончился, а во-вторых, как это было отлично известно майору, свидетель нынче пошел пуганый и чрезвычайно осторожный, и зачастую вытянуть из свидетеля показания было сложнее, чем расколоть матерого рецидивиста.
Впрочем, могло случиться и так, что Панина убили вовсе не в поселке и даже не поблизости от него. Тело могли привезти из города и сбросить там, где на него наткнулись грибники. Но тогда возникал ряд вопросов: во-первых, почему тело оставили именно в этом перелеске, а не в любом другом лесу, которых по дороге от города было более, чем достаточно; во-вторых, почему Панин одет в одни джинсы, а его свитер вместе с кроссовками обнаружен рядом с телом. При этом ноги убитого были грязны, словно он довольно долго шел или бежал босиком. Это были немаловажные детали, и потому майор Селиванов сидел в своем кабинете и разглядывал фотографии, время от времени бросая косые взгляды на свой реликтовый телефон. Майор ждал доклада группы, которая все еще работала в Дубках.
