Позади остались месяцы тренировок и сейчас, глядя на свои руки, Жан мог с радостью отметить, что синяков на них стало куда как меньше – все реже и реже Кладу или кому-либо другому, удавалось легко с ним справиться. Впрочем, его умение владеть оружием не слишком помогало, если с ним занимался Корт или, что случилось пару раз, сам сэр Айдахо. Черный рыцарь несколько раз принимал участие в тренировках – частично для того, чтобы не потерять форму, частично ради проверки качества получаемой мечниками боевой подготовки. Как правило, он оставался недоволен – впрочем, Корт привык к подобным упрекам – все же на подготовку отличного бойца нужно немалое время.

Неожиданно для сотника, Жан показал более чем сносное владение глефой. Причины тому были – крестьяне частенько устраивали во время праздников состязания по бою на палках, и высокому, жилистому парню не раз удавалось завоевывать то петуха, то поросенка или иной приз, который староста выставлял победителю. Здесь же ему представилась возможность освежить свои навыки. Правда, справиться с Берном ему не удавалось ни глефой, ни мечом, ни алебардой

– любым видом оружия рыцарь владел в совершенстве, в то же время среди остальных солдат его сотни Корт особо отмечал его и даже, бывало, пару раз поручал учить новичков искусству боя обоюдоострым посохом.

Постепенно он вошел в жизнь боевой дружины – теперь все чаще и чаще Корт ставил его на стражу в замке или на стенах – а несколько раз Жану даже был доверен пост у покоев маркизы. Сотник знал о причинах, которые привели парня в ряды воинов замка Форш, видимо, Берн дал ему определенные инструкции – во всяком случае, с тех пор как он стал делать определенные успехи на тренировочной площадке, подобные назначения стали попадаться все чаще.

Замок Форш по праву считался одной из самых неприступных крепостей срединных уделов – если не считать, конечно, укреплений крупных городов вроде Тренса. Выстроенный еще лет двести назад, он с тех пор ни разу не пал перед врагом, хотя желающих попробовать прочность стен логова де Танкарвиллей находилось достаточно.

Цитадель возвышалась на скале – с трех сторон высокие стены нависали над отвесными скалами, с четвертой узкая, троим всадникам в ряд едва проехать, дорога, извиваясь по каменным уступам, вела к подъемному мосту, за которым путников встречали массивные, окованные железом ворота. Каждый день специально отряженный для этой работы слуга смазывал маслом ворот, поднимающий мост, и тщательно счищал с ворот периодически возникавшие пятнышки ржавчины.

Внешние стены замка были на удивление высоки – у лордов срединных уделов встречались подобные горные бастионы, но все они больше полагались на естественную защиту несокрушимого гранита.

Прапрадед нынешнего хозяина замка, маркиз Лион де Танкарвилль, начавший постройку могучей крепости, заставил архитекторов возвести высокие и мощные стены, вместо традиционных зубцов снабженные рядами узких бойниц, надежно прикрывающих арбалетчиков от стрел противника. Две привратные башни, кроме лучников, имели и котлы со смолой, а также немалый запас валунов и каменной крови1 – горшки с ней могли поджечь что угодно, даже затянутую сырыми бычьими шкурами осадную башню, если бы она вообще смогла приблизиться к стенам цитадели.

Жилище маркиза представляло собой, по сути, крепость в крепости – мощная башня в самом центре цитадели, возвышающаяся над всеми укреплениями, могла бы держаться очень долго, даже если бы пали внешние стены.

Неизвестно, сколько лет пришлось работать строителям, но они прорубили в центре донжона2 колодец, уходивший вниз на немыслимую глубину. Ходили слухи, что это вообще не человеческих рук дело, что колодец – одно из древних творений гномов, которое нашел и использовал дальновидный маркиз. Так или иначе, но с жаждой у осажденных проблем не возникло бы – хитроумная система подъемника, который приводил в действие здоровенный конь-тяжеловоз, позволяла в достатке поднимать на поверхность кристально чистую воду из подземных источников.

Сам Жан склонялся к мысли, что колодец – дело многолетнего упорного труда землекопов, пока Корт не сводил его в Пещеру. Ее называли именно так – с уважением и затаенным восторгом – огромный зал в глубине скалы, куда ни разу не проникал луч дневного света, поражал воображение – не верилось, что природа сама могла создать подобное чудо.

– А она большая? – поинтересовался он у сотника, с восторгом оглядываясь по сторонам.

– Не то слово, – хмыкнул тот, зажигая установленные в подставках масляные светильники. – Вон Клада спроси, он тут, пожалуй, все уже облазил.

– Если бы все, – рассмеялся юноша, – а то только так, что поближе. Далеко я не заходил – и заплутать недолго. Оно, конечно, вдвоем сподручнее, может, вместе побродим?

– Я вам поброжу, – пробурчал сотник, – вон тюки тащите да укладывайте здесь вот, у стены. Один тут пошел, гномьи клады искать, не иначе. Так нашли мы его только на десятый день – уже холодного. Он-то, может, и орал, да кто ж его слышал – тут и по месяцу никого не бывает.

– А от чего он умер? – заинтересованно спросил Жан. Среди крестьян ходило немало россказней о гномьих кладах. Говорили, будто бы они защищены страшными заклятиями, которые убьют любого, кто попытается дотронуться до спрятанных сокровищ.

Не то чтобы он верил во все это, но не бывает дыма без огня – некоторые старики были убеждены, что не все свои драгоценности забрали с собой исчезнувшие подземные мастера и что находились охотники до поисков, да не всяк живым вернулся.

Называли и имена – якобы старый Шурф из Лосиного лога на склоне лет повадился копаться в скалах, где, по слухам, много веков назад видели гномов. Дед совсем ума лишился, целыми днями лазил по камням, суясь со своим долотом во все подозрительные щели. Его не один год считали сумасшедшим и, по обычаю, даже подкармливали – жалели, в общем. А однажды старик приперся в свою лачугу, увешанный золотыми цепями, браслетами, кольцами и прочими драгоценностями. Была жуткая гроза, старик был мокр до нитки и что-то бессвязно твердил про знамение, про небесный огонь, открывший ему место клада.

К утру он умер – говорят, сильно кашлял, а напоследок и кровь ртом пошла. Приехали бароновы управляющие, осмотрели золото… забрали, понятно. Барон был не жаден, кое-что перепало и родственникам покойного. Правда, потом многие говорили, что не гномье то было добро. Якобы промышляла тут разбойничья шайка, лютовали на дорогах, и на богатых нападали, и скарбом нищих путников не брезговали. Баронская дружина загнала их в предгорья и перебила всех до единого. Вот их-то схрон якобы старый Шурф и нашел.

Правда в том была или нет, а только то, что помер он в ту же ночь, сильно отбило у многих охоту к поискам сокровищ. Многие маловеры, до того безбожно охаивавшие “старых болтунов”, теперь говорили, что неспроста это и что надо бы поостеречься.

Жан несколько раз и сам копался в скалах – старики не раз сказывали, что слышали от дедов своих, а те – от своих, что в стародавние времена много в этих краях гномов водилось. А гномы – они скопидомы известные, злато да камни драгоценные любят, может, побольше жизни самой, да тяга-то эта у них не людская

– не для любования копят они самоцветы, не для украшений – скопят толику алмазов, рубинов али бериллов, скуют невиданное ожерелье или диадему там какую

– и в схрон, чтоб никто не увидел. А потом помрет, не успеет детям сказать перед смертью – и так и останутся драгоценности лежать в потайных нишах, так закрытые камнями, что и руками ощупаешь, а нипочем не догадаешься, что вот она, вещь, рядом совсем.

Понятно, не раз люди знатные в те стародавние времена заказывали гномам украшения – подгорный народ с охотой брался за эту работу, но цена их была всем известна – сколько золота и камней пойдет в работу, столько ж и гномам отдать надобно. А что поделаешь – лучше них никто не умел гранить самоцветы и вить паутину золотых ожерелий. Немало стоили и доспехи их работы, но оружие гномы ковали охотно, поскольку хотя и давали им горы железо, золото и сверкающие драгоценности, но не растет хлеб в невидящих света пещерах и не из чего сварить там столь дорогое сердцу каждого гнома пиво… Так что торговали мастера оружием вовсю, простым, правда, незаговоренным, но все же отменным, куда как лучше, чем у первейших людских мастеров кузнечного дела.