Потом впереди что-то мелькнуло, и в следующее мгновение Сиверов увидел оливково-зеленый микроавтобус "УАЗ" с красным крестом на борту, пересекший дорогу, по которой двигался Слепой, под прямым углом. Глеб слегка прибавил газу и вывернул на перпендикулярный проселок за секунду до того, как машина "скорой помощи" скрылась за поворотом. Впрочем, видеть "уазик" ему было уже необязательно, поскольку тот оставлял за собой шлейф пыли, долго висевший в неподвижном, раскаленном, казавшемся густым, как суп, воздухе.
Преодолев поворот, он увидел впереди подскакивающую и раскачивающуюся квадратную корму "скорой помощи". "Труповозка, – подумал Глеб. – Интересно, туда или уже оттуда?" Впрочем, разговаривая по телефону, Потапчук запретил местным сыскарям увозить труп до прибытия его сотрудника, то есть Глеба, так что машина почти наверняка направлялась к озеру, а не от него.
Глядя на подпрыгивающий впереди микроавтобус, Глеб вдруг припомнил недавний скандал, когда международному комитету Красного Креста вдруг попала шлея под хвост, и он начал с пеной у рта судиться со всеми, кто незаконно использовал его символику. Помнится, фирме, изготовившей куклу доброго доктора Айболита с красным крестом на белом халате, был предъявлен иск на два миллиона евро. Что ж, для поднятия авторитета все средства хороши, а судиться с производителем игрушек все-таки легче, чем оказывать гуманитарную помощь тем, кто в ней по-настоящему нуждается...
"Мир постепенно сходит с ума, – подумал Глеб, – и начался этот процесс давным-давно – уж не в тот ли самый день и час, когда какая-то чокнутая обезьяна взяла в руки палку? Взрослые, грамотные, серьезные люди, для которых милосердие – не пустой звук, а работа, судятся из-за того, что кто-то где-то нарисовал без их разрешения красный крестик размером с ноготь детского мизинца. Профессиональные художники хладнокровно режут на куски великое произведение искусства, чтобы накупить себе квартир и подержанных импортных автомобилей, а профессиональный убийца, видевший это самое произведение пару раз в жизни и не пришедший, честно говоря, от него в экстаз, пытается его отыскать и вернуть. Кандидат искусствоведения учится стрелять из пистолета, а генерал ФСБ начинает всерьез интересоваться техникой живописи... Театр абсурда!"
Он нацелился выкинуть окурок в окно, но вспомнил, что дождя не было уже добрых три недели, и потушил бычок в пепельнице под приборной доской. Машину трясло и швыряло, и закурить новую сигарету оказалось непросто. Он как раз занимался этим сложным делом, когда сосны впереди расступились и дорога вывела его на берег озера. "Ну, слава тебе, господи!" – подумал он с облегчением и механически посмотрел на дисплей мобильника. Связи по-прежнему не было, и Глеб окончательно убедился, что поговорить с Федором Филипповичем сможет не раньше, чем проедет километров сто в обратном направлении, в сторону Москвы.
Полускрытый высоченной травой "уазик" обнаружился тут же. Он никуда не ехал, а его водитель, приоткрыв дверь и став одной ногой на подножку кабины, озирал окрестности из-под руки, как Илья Муромец на знаменитой картине "Три богатыря". Он бросил рассеянный, слегка раздраженный взгляд на показавшуюся из леса машину Сиверова и равнодушно отвернулся, возобновив осмотр окрестностей, которые, если не принимать во внимание некоторые обстоятельства, вполне заслуживали того, чтобы их осматривали и даже любовались ими. Это было одно из тех мест, существование которых способно примирить человека с перспективой провести жизнь в капризном климате средней полосы. Обширная водная гладь отражала плывущие в синем небе облака, по берегам стеной стоял сосновый бор, вдоль линии воды желтела, маня к себе, полоска чистого песка, а вокруг почти в человеческий рост стояли душистые травы – лесные, луговые и все прочие, каким полагается произрастать в подобных местах. Здесь имелось все или почти все, о чем рыдает, сидя за стойкой бара где-нибудь на Бродвее или Пятой авеню, изглоданный ностальгией восьмипудовый эмигрант. Словом, было неудивительно, что живописец Кулагин выбрал для отдыха именно это местечко. "Хотя, – мысленно добавил Глеб, – помереть он мог бы где-нибудь поближе к столице, просто из уважения к нелегкому труду тех, кто станет разыскивать его бренные останки".
Один из тех, на ком теперь лежала неприятная обязанность заботиться об останках живописца Кулагина, а именно водитель труповозки, разглядел наконец что-то со своего наблюдательного пункта, сплюнул в траву, вернулся за руль и с пушечным лязгом захлопнул дверцу. Труповозка, в принципе, означала, что тело Кулагина уже нашли. Когда Глеб выезжал из Москвы, на озере только начинали работать водолазы, и было неизвестно, утонул Кулагин на самом деле или оставленная на берегу машина есть не более чем трюк, призванный сбить преследователей со следа, заставить поверить в то, что преследуемая ими дичь приказала долго жить. Такое вполне могло случиться, и, отправляясь сюда, Глеб не испытывал никакого энтузиазма. Озеро было большое и глубокое, и, если бы водолазам не удалось обнаружить тело, это вовсе не означало бы, что его на самом деле не существует. Тело могло увязнуть в донной тине, могло спрятаться под какой-нибудь корягой или в зарослях водорослей; в конце концов, его мог употребить в пищу какой-нибудь сом, вымахавший в здешней нетронутой глуши до размеров белой акулы.
Однако труповозка была здесь, и Глеб сомневался, чтобы ее вызвали просто так, на всякий случай. Конечно, микроавтобус мог оказаться обыкновенной машиной "скорой помощи". Водолазы и даже поселковые менты – тоже люди: кто-то мог захлебнуться, обследуя дно озера, или пораниться, или...
Он еще немного увеличил скорость и на открытом месте, забравшись колесами в высокую траву обочины, обогнал неторопливо пыливший впереди "уазик". Водитель микроавтобуса посмотрел на него с нескрываемым возмущением: они поменялись ролями, и теперь ему предстояло глотать пыль, поднимаемую колесами Глебовой машины.
Вскоре впереди мелькнуло что-то ярко-оранжевое с синим, и, подъехав ближе, Сиверов увидел импортную палатку с надувным дном, что стояла на полянке в нескольких метрах от берега. Здесь же были машины – серебристый "пассат-Б5" со знакомым, выученным наизусть номером, и сине-белый милицейский "УАЗ". Других машин, за исключением тащившейся за Глебом труповозки, вокруг не наблюдалось, а это означало, что водолазы уже выловили из озера все, что могли оттуда выловить, и смотали удочки.
Глеб остановил машину, и сейчас же из травы рядом с милицейской машиной, как диковинный гриб после сильного ливня, поднялся сонный мент в расстегнутой до пупа форменной рубашке с коротким рукавом. Физиономия у него была загорелая и лоснилась от испарины. Вытерев ее мятым носовым платком, мент нахлобучил на голову фуражку и лениво поднялся на ноги, прихватив из травы автомат. Глеб заметил, что погоны на рубашке были лейтенантские.
Он вышел из машины и сразу же, предвосхищая вопрос лейтенанта, предъявил служебное удостоверение. Мент кивнул и представился, добавив, что он – здешний участковый. Фамилия у него была Козлов и, по всей видимости, с детства доставляла ему массу неприятностей, потому что, произнося ее, он посмотрел на Глеба с каким-то угрюмым вызовом. Сиверову, который всю жизнь менял фамилии как перчатки, стало его жаль: находят же люди поводы для переживаний!
– Это я, значит, вас дожидаюсь, – сказал лейтенант Козлов полуутвердительно. – Долгонько добирались!
– Двести верст, – ответил Глеб. – Да еще заблудился тут у вас... Дорог в лесу, как макарон в кастрюле, а карта ни к черту не годится.
– Дурное дело нехитрое, – не совсем понятно ответил лейтенант. – Ну что, будете смотреть?
– А есть на что?
– Как не быть, – сказал Козлов. – Не чуете, что ли?
В это время с озера потянуло ветерком, и Глеб учуял. К запахам леса, нагретого солнцем луга и озерной воды примешалась струя знакомого зловония, и стало ясно, что где-то рядом лежит разлагающийся труп.
