И ведь они действительно ей доверяли, поскольку, получив на свой вопрос прямой и исчерпывающий ответ, немедленно перешли к обсуждению других вопросов – о том, где теперь искать Кулагина и каким образом все-таки удалось создать копию "Явления Христа народу".

Если по первому вопросу Ирине сказать было нечего, то по второму у нее за последние несколько дней возникли кое-какие соображения.

– Позвольте мне, – сказала она, вклинившись в полуграмотные рассуждения господ чекистов о технологии живописи, о которой они имели очень смутное представление, почерпнутое, вероятнее всего, из какого-нибудь учебника для начальных классов художественной школы.

Сиверов, который за секунду до ее реплики как раз угодил в затруднительное положение, взявшись объяснять Потапчуку значение термина "лессировка" и благополучно запутавшись в собственных объяснениях, с облегчением умолк и с преувеличенным вниманием уставился на Ирину – дескать, валяй, бери огонь на себя, а то я совсем увяз... "Я тебе это припомню", – не без злорадства подумала Ирина.

– Написание такой копии – процесс длительный и трудоемкий, – заговорила она. – Неизвестно, сколько человек принимало в нем участие. Пока мы знаем только троих: Макарова, Колесникова и Кулагина. То есть предполагаем, что знаем...

– В данный момент это одно и то же, – вставил Потапчук. – Продолжайте, пожалуйста.

– Я говорю о том, – волнуясь, произнесла Ирина, – что это была настоящая, большая работа... Понимаете?

– Не совсем, – признался Потапчук. – Пока что вы, извините, пересказываете общеизвестные вещи.

– Верно, общеизвестные, – согласилась Ирина. Она бросила быстрый взгляд в сторону Сиверова, ожидая, что тот сейчас произнесет очередную колкость, но Глеб по-прежнему смотрел на нее заинтересованно. Это был взгляд коллеги, товарища, ожидающего, что после долгих и бесплодных словопрений сейчас наконец будет сказано что-то стоящее, и этот доброжелательный, спокойный взгляд неожиданно придал ей уверенности в себе. – Общеизвестно также, – продолжала Ирина окрепшим голосом лектора, втолковывающего азы теории относительности воспитанникам интерната для умственно отсталых, – что Макаров и Колесников являлись штатными сотрудниками галереи, а значит, должны были каждый день приходить на работу утром и уходить вечером. Значит, участвуя в написании копии, они должны были либо вообще не спать по ночам, либо...

– Правильно! – воскликнул Сиверов с несвойственной ему горячностью. – Это конгениально! Либо – либо... Либо вкалывать все двадцать четыре часа в сутки и все равно ни черта не успевать, потому что есть же предел человеческим силам, либо как-то ловчить – отпрашиваться с работы, брать отпуска за свой счет и, главное, как-то все это объяснять, на что-то ссылаться... Правда, – добавил он скептически, – они ведь могли и соврать. Много ли нам будет пользы, если мы узнаем, что Колесников в течение нескольких недель или даже месяцев ухаживал за больной теткой в Конотопе, а Макаров в это же самое время лечил артрит в несуществующем санатории?

– Это надо проверить, – заметил Федор Филиппович. – Возможно, ответ лежит на поверхности. В конце концов, все они сделали крупные приобретения: машины, квартиры, бог знает что еще... Ведь им пришлось как-то объяснять, откуда взялись деньги! Пусть не налоговой полиции, но хотя бы окружающим... Словом, займитесь. Вы, Ирина Константиновна, наведайтесь в Третьяковку и постарайтесь разузнать, не брали ли интересующие нас личности где-то в начале года отпусков за свой счет и если брали, то чем мотивировали необходимость покинуть рабочие места. Ну, и художников порасспросите, вдруг какой-нибудь слушок... А ты, Глеб, просмотри налоговые декларации, постарайся узнать, как эти ребята объясняли свое неожиданное богатство, и продолжай искать Кулагина. Может быть, этот недоумок еще не получил от своих нанимателей то, что заработал. Хорошо бы нам их опередить...

– Хорошо бы, – согласился Глеб. – Только этот тип со шрамом уж больно шустрый.

– А ты постарайся оказаться шустрее, – сказал Федор Филиппович.

– Какой тип со шрамом? – спросила Ирина.

– А, вы же не в курсе, – сказал Сиверов. – Тот, что застрелил охранников в магазине. Продавщица заметила вдавленную переносицу и шрам на ней. Думаю, все эти убийства – его рук дело. Думаю также, что... Словом, мне неприятно это говорить, но я подозреваю, что в квартире вашего отца тоже побывал именно он – человек со шрамом.

– Любопытно, – сказала Ирина.

Она сама почувствовала, как фальшиво это прозвучало, и ничуть не была удивлена, встретив изумленный, непонимающий взгляд Сиверова.

Глеб раздраженно швырнул сложенную карту на соседнее сиденье. Одно из двух: либо карта безбожно врала, либо он вдруг разучился ее читать. Поскольку в себе Сиверов не сомневался, приходилось признать, что покупка в газетном киоске этого раскрашенного листа бумаги была ошибкой. Нужно было, наверное, попытаться раздобыть настоящую карту из тех, каких простому обывателю не купить ни за какие деньги, но на это у Глеба попросту не было времени, да и в голову ему, честно говоря, в тот момент не пришло, что в этой поездке могут понадобиться карта, компас или, например, система спутникового наведения.

"Вот, – подумал он, неожиданно развеселившись, – вот чего мне, оказывается, не хватает – системы спутникового наведения! Нет, в самом деле, что за дела? Где это видано, чтобы Джеймс Бонд, скажем, заблудился в лесу, отправившись в очередной раз спасать мир?!"

Он закурил очередную сигарету, включил передачу и тронул машину с места, пуская дым в открытое окно. Машина покатилась вперед, подпрыгивая на выступавших из укатанной, убитой до каменной твердости земли узловатых корнях деревьев. Дорога то ныряла в сырые, поросшие густым орешником и еще какой-то лиственной дрянью лощины, то карабкалась на невысокие пригорки, где над усыпанной опавшей хвоей песчаной почвой возносились к небу медно-рыжие стволы старых мачтовых сосен. В окно залетел серый овод, своими обтекаемыми линиями и отведенными назад узкими крыльями неуловимо напоминающий реактивный истребитель, потолокся с сердитым зудением под ветровым стеклом, заложил крутой вираж в опасной близости от лица Глеба и стремительно вылетел наружу.

Глеб вел автомобиль, по-шоферски выставив в окно левый локоть. Двигаться по этой дороге со скоростью большей чем тридцать-сорок километров в час не представлялось возможным, да и торопиться ему было особенно некуда: те, к кому он ехал, могли подождать – одни потому, что уже окончательно перестали куда бы то ни было спешить, а другие – по принципу "солдат спит, а служба идет".

Он миновал березовый перелесок, светлый от белых стволов. Земля здесь была густо усеяна золотыми монетками опавших листьев, и Глеб на минутку загрустил об уходящем лете. Мало того, что близились дожди, а за ними холода; сейчас, когда он занимался этим делом, каждое напоминание о том, что время не стоит на месте, вызывало в душе смутную тревогу. Картину, которую они искали, уже разрезали на части и могли в любой момент вывезти за границу, откуда ее будет очень трудно вернуть... если это вообще окажется возможным. Ее могли вывезти завтра или сегодня, а могли и позавчера. Фигуранты данного дела один за другим выходили из игры; оплакивать этих людей Глеб Сиверов не собирался, но они умирали, не успев ничего рассказать, а вот это уже было скверно. Судя по тому, как активно, даже торопливо их начали убирать, замысел похитителей, что бы они там ни замыслили, был близок к осуществлению.

Вспомнив о времени, Глеб посмотрел на часы. "Куда же подевалось это проклятое озеро?" – подумал он с раздражением. Если верить карте, озеро было где-то здесь, совсем рядом; увы, карта уже исчерпала кредит доверия, поскольку была напичкана неточностями и огрехами, как поминальная кутья изюмом. Половина деревень, мимо которых проезжал Глеб, на ней не значилась; других, обозначенных на карте, не существовало в природе. Не значилась на карте и узкая, темная, явно довольно глубокая лесная речушка, которую Глеб пересек по ветхому деревянному мосту, грозившему в любой момент развалиться. Безымянное озеро, которое искал Глеб, – водоем, судя по все той же карте, не маленький – здесь было четко обозначено, а вот найти его не получалось.