– О! – сказал Званцев с глубоким удовлетворением. – Додумались наконец-то. А то возят по каким-то овражкам… Научная организация труда! Чем мы хуже Америки? Имели мы эту Америку во все места.., в овражке.

Таксист от души пожалел, что его магнитофон не работает на запись – пленка могла бы получиться исключительная. Такого клоуна он не возил уже давно. Впрочем, расслабляться было рановато: таксист был пожилой и повадки пьяных пассажиров знал назубок. Он не был знаком с высказыванием кого-то из древних, утверждавшего, что алкогольное опьянение имеет три стадии: обезьяна, лев и свинья, но давным-давно убедился в этом на собственном горьком опыте. Сейчас позади него кривлялась и паясничала обезьяна, но любое неосторожное слово могло мгновенно превратить ее в разъяренного зверя. Оставалось лишь надеяться, что упоминание о плате за проезд не станет этим самым неосторожным словом: клиент выглядел не по годам крепким и мог, пожалуй, создать серьезные проблемы.

– Вот так-то, шеф, – грустно сказал Званцев, внезапно возвращаясь к давно, казалось бы, оставленной теме. – Богатые тоже плачут.

– Ну да? – неискренне изумился таксист. – Вот никогда бы не подумал.

– Плачут, плачут, – уверил его Званцев. – Я, например, регулярно рыга.., то есть рыдаю. Буквально в три ручья. Утром, в обед и вечером – так сказать, на сон грядущий.

– Да, – расплывчато согласился таксист, – тяжелая штука – жизнь.

– И не говори, – сказал Званцев. – Хочешь, всплакну?

– Лучше не надо.

– Ну, как хочешь. Дома поплачу, – покладисто сказал Званцев.

Такси уже катилось по Сивцеву Вражку, и водитель внимательно вглядывался в номера домов. Увидев нужный, он подъехал к витой чугунной решетке ворот и с облегчением остановил машину. Дом был, судя по всему, из тех, в которые простых смертных пускают разве что по специальному приглашению – унитаз там прочистить или гвоздь забить. «Да, – подумал таксист. Богатые тоже плачут…»

– Это куда мы приехали? – с живейшим интересом спросил беспокойный пассажир. – Ба! Вот моя деревня, вот мой дом родной…

Цепляясь различными частями тела за все подряд, он тяжело вылез из машины. Таксист включил в салоне свет, но пассажир даже не взглянул на счетчик.

– Держи, командир, – суя таксисту в руку мятый ком серо-зеленых бумажек, сказал пассажир. На верхней мелькнули два нуля, и таксист поспешно сунул деньги в карман. – Не бойся, не фальшивые… Гран мерси. Хорошо покатались.

– Доброго здоровья, – сказал таксист. – Спокойной вам ночи.

– А что, уже ночь? – удивился Званцев. – Ах да…

Что же это – все ночь да ночь? Прямо Заполярье какое-то…

Он стоял, задумчиво охлопывая себя ладонями, словно проверяя, все ли на месте. Таксист воткнул передачу и потянулся через спинку сиденья, чтобы захлопнуть дверцу.

– Погоди, – сказал пассажир, – чего-то не хватает…

Куда же это я…

Он нырнул на заднее сиденье, пошарил по нему руками и вынырнул обратно, держа за ствол здоровенный пистолет.

– Так я и знал, – с удовлетворением сказал он. – Вечно я его везде теряю, прямо Маша-растеряша какая-то…

Таксист отпустил сцепление и рванул с места, забыв закрыть дверцу. Монтировка, подумал он. Шины монтировать. Ну-ну.

Званцев проводил глазами быстро удаляющиеся габаритные огни, пожал плечами и направился к воротам, по-прежнему держа пистолет в опущенной руке и слегка покачиваясь. Он нажал на укрепленную сбоку от ворот кнопку электрического звонка и держал ее, не отпуская, никак не меньше минуты, но охранник так и не появился.

– Вот это сон, – пробормотал Званцев, из последних сил борясь с искушением сбить замок выстрелом.

Не зная, что предпринять, он тряхнул створку ворот, и та неожиданно легко открылась.

– Совсем охренели, – выругался он, входя в арку и прикрывая за собой ворота. – Просто черт знает что…

Он даже немного протрезвел, но, увы, не настолько, чтобы усмотреть в открытых воротах хоть что-нибудь, кроме обычного славянского разгильдяйства.

Кодовый замок на двери подъезда был, как ему и полагалось, заперт, но вот столик охранника в вестибюле тоже пустовал. Званцеву показалось, что это многое объясняет, и он попытался припомнить, какой же сегодня праздник. Ему не вспомнилось ничего, кроме расхожей фразы: «Опить нет повода не выпить», и он решил, что так оно скорее всего и есть. Бывают же, в конце концов, и у охранников дни рождения и прочая ерунда в этом же роде.., в конце концов, чья-нибудь теща могла выгнать ведро самогона, и любящий зять поспешил поделиться своей радостью с коллегами.

В лифт он садиться не стал и, только поднявшись до второго этажа, сообразил, что лифт все-таки существенно отличается от «Мерседеса», а между первым и четвертым этажом нет ни одного поста ГАИ. Спать, решил он. Никаких сигарет, никакого кофе, никаких рюмочек на сон грядущий и никаких, мать их, фиолетовых папок – только спать.

Он посмотрел вниз и обнаружил, что так и несет пистолет в руке, держа его при этом за ствол. Он попытался затолкать его в карман, но безуспешно – рукоятка ни в какую не желала втискиваться в узкую прорезь. «Стоп, стоп, – подумал он с легким испугом. – Так я, пожалуй, застрелюсь. Надо же было так надраться!» Он оставил попытки засунуть пистолет в карман, ограничившись тем, что перехватил его за рукоятку – в конце концов, дом спал, входная дверь заперта на кодовый замок, и стоило ли возиться из-за трех лестничных маршей после того, как он прогулялся с пистолетом в руке по улице?

"Он отпер дверь квартиры, отключил сигнализацию и вздохнул с облегчением, только теперь почувствовав, до какой степени устал за этот сумасшедший день. Хмель странным образом испарился, и осталась одна усталость, – усталость и желание поскорее добраться до кровати. «А таксист-то перепугался, – вспомнил он вдруг. – Что я ему такое плел? Кажется, ничего особенного. Но вот пистолет… Настучит? Да нет, вряд ли. Денег-то я ему отвалил, как за рейс до Тель-Авива и обратно, так что вряд ли он станет на меня стучать. Что он, пистолетов не видел?»

Зевая и почесывая поясницу стволом пистолета, Званцев поплелся в гостиную, на ходу расстегивая свободной рукой куртку. Он вдруг вспомнил, что так и оставил коньяк и лопатинское, с позволения сказать, «дело» на журнальном столике. Это была, конечно, мелочь – никаких посторонних в этом доме сроду не водилось, но Званцев, как и Балашихин, любил порядок и старался не давать себе послабления даже в мелочах. Оставленная с вечера на столе грязная рюмка могла испортить ему половину следующего дня.., точно так же как и брошенный на полу в спальне костюм, вспомнил он и мысленно закряхтел от огорчения, представив себе все те действия, которые необходимо было совершить перед тем, как лечь в постель. Например, принять душ. От него так разило паленым, что он чувствовал это сам.

Стоп, сказал он себе, и действительно остановился.