– Присаживайтесь, гости дорогие, – широко разведя руки в стороны, пригласил хозяин дачи своих неурочных гостей.

– Тут уж не откажешься.

Глеб и Ирина уселись рядом, а генерал устроился напротив.

– Хотите, я зажгу свечи? У меня есть еще несколько штук. Как-то на пару дней отключили электричество.

Сидел, сидел, рассердился и поехал – купил целую коробку, а теперь, как назло, свет не отключают. Лежат без дела. Пылятся.

– Не надо, – улыбнулась Ирина, – и так здорово.

Когда вы их сожжете, непременно вновь свет отключат.

Не стоит рисковать. Знаете, Амвросий Отарович, я очень часто вспоминала вас и вашу дачу.

– Ну, вспоминать это одно, а вот взяли бы Глеба и приехали ко мне вместе с Анечкой. Сейчас грибы начинаются, яблок полон сад, живи и радуйся. Что это я так разговорился? – одернул себя генерал, Глеб, решив, что хозяин страдает забывчивостью, потянулся к бутылке с коньяком, но Амвросий Отарович его остановил:

– Кто в доме хозяин?

– Вы, вы! – наперебой закричали Глеб и Ирина.

– То-то же! Коль я хозяин – мне и наливать. А вы будете вынуждены слушать мою старческую болтовню.

Болтовня – наказание, коньяк – компенсация.

И Глеб, и Ирина заулыбались, что явно подзадорило Амвросия Отаровича на длинный кавказский тост. И естественно, тост был за прекрасных женщин, за таких прекрасных, что даже молодая луна и утренняя заря меркнут в сравнении с ними.

Но Быстрицкая ничуть не смутилась. Подобные тосты в свою честь она уже слышала в этом доме.

– Вы неизменно льстите мне, – сказала она, чокаясь с генералом.

– Да уж, наверное, я не меняюсь. Хотя, между прочим, старею. А вот вы, Ирина… – Вы сейчас скажете, Амвросий Отарович, что молодею. В таком случае, у меня незавидная перспектива.

– Почему?

– Я стану маленькой девочкой, и Аня, когда подрастет, будет как бы моей мамой.

Генерал прищурился:

– А вы предпочитаете стареть?

– Не хотелось бы.

– Правильно, Ирина! Конечно же, вы молодеете.

Или я не прав, Глеб Петрович?

– Я согласен, – кивнул Глеб, ощущая приятный терпкий вкус отменного коньяка.

Ирина только пригубила. Она, как ни старалась, не смогла отказать себе в этом удовольствии, ведь коньяк был гак хорош. А вот в чае она себя ничуть не ограничивала и ела свежий черный хлеб с ветчиной и помидорами. Хозяин сказал:

– Вы уж извините за столь скромный ужин. Но вы сами виноваты, предупредили бы… – Что вы, Амвросий Отарович, мы, честно говоря, не рассчитывали и на это.

– Да ладно вам, не рассчитывали… Когда это такое было, чтобы в доме Лоркипанидзе не нашлось хорошего вина, коньяка и закуски? Да никогда такого не было, – сам же ответил на свой вопрос старый генерал.

– А вот у нас… – начала Ирина.

– Конечно же, все у вас хорошо, – и, благодушно улыбнувшись Глебу, Лоркипанидзе предложил:

– Если хотите закурить, то пожалуйста. Я сам не буду, сердце побаливает.

– Кстати, Амвросий Отарович, как ваш автомобиль? Я его несколько помял.

– Ничего. После той поездки я в него и не садился.

Правда, если быть откровенным, то и до того, как дал его тебе, – тоже. Но эту машину, наверное, только пресс и сможет помять. Как с пасхальными яйцами.

Все разбиваются, а одно – нет. Моя «победа» – такое пасхальное яйцо. Чуть подкрасил крышу, и порядок.

– Значит, на месте, – заключил Сиверов.

– А что, может понадобиться?

– Да нет, я просто так поинтересовался.

– Сперва ты просто так интересуешься, можно ли будет приехать на пару дней… – Может, и понадобится.

– Я тогда завтра проверю машину. Колеса подкачаю, масло залью, аккумулятор… – Я сам займусь, если вы не против.

– Не лишай ты меня такого удовольствия. Мне, старику, мало чего в этой жизни надо.

– Хорошая у вас машина, не хуже джипа, – Глеб сделал генералу приятное этим признанием, – гонял я ее по бездорожью… – Да уж, досталось автомобилю, но такая их доля.

Как у коня – носить седока.

Мужчины говорили, а Ирина слушала их беседу, понимая, что, несмотря на тревожное ожидание, наступили те быстротечные часы в ее жизни, которые она запомнит надолго именно потому, что ничего особенного не случилось. Она не могла знать покойного отца Глеба, но ей казалось, что тот непременно чем-то был похож на Лоркипанидзе. Нет – не внешне, а умением расположить к себе, делая это к тому же безо всякой для себя выгоды.

Быстрицкая не пила коньяк, она лишь нюхала его – поднося рюмку к губам. И тогда ей хотелось закрыть глаза и задержать дыхание. В конце концов она не выдержала и обмакнула в темную жидкость кончик языка – моментально возникло неизъяснимо приятное ощущение во рту. Ирина боялась глотать, дышать, растягивая вкус замечательного напитка, томившегося пару десятков лет в темных подвалах, словно специально для того, чтобы подарить ей минуты наслаждения.

Но такое состояние не могло длиться вечно. Только Ирина успела размечтаться, еще раз вдохнула терпкий аромат коньяка, как вдруг услышала:

– Глеб, все-таки я думаю, машину нам следует осмотреть вместе.

Сиверов, который до этого усиленно подмигивал генералу, намекая, что им нужно оказаться наедине, вздохнул с облегчением:

– Конечно, Амвросий Отарович.

Быстрицкая, не открывая глаз, произнесла:

– Я могу еще простить такую неумелую ложь Амвросию Отаровичу, но не тебе, Глеб.

– А в чем дело?

– У тебя практики врать куда больше. Хотите остаться одни, я мешаю?

Скажите – я поднимусь наверх.

– Зачем?

– Два – больше, чем одна. Кажется, так ты любишь иногда говорить?

– Нет, нам в самом деле надо пойти в гараж. Хочешь, пошли с нами.

– Единственное, чего со мной не случилось, пока мы стараемся жить вместе, это то, что я не сошла с ума, Глеб, но скоро сойду.

– Посиди здесь, мы скоро вернемся. Я хочу снова видеть тебя за столом.

– Хотел бы… – Ребята, не ссорьтесь, – сказал генерал Лоркипанидзе, в его устах слово «ребята» прозвучало так забавно, что Быстрицкая не выдержала и засмеялась.

– Все дело в том, что я не умею ссориться.

– Неужели? – не внял совету Лоркипанидзе Глеб.

– Ты сам не умеешь и меня не научил.

– Постараюсь исправиться.

– Пошли, – генерал подтолкнул Сиверова к выходу, – а вы, Ирина, оставайтесь здесь.

– Не бойтесь, я настолько разленилась, что не поднимусь со стула, пока кто-нибудь не подаст мне руку. Идите.

Мужчины вышли на улицу и вскоре были уже в гараже, где стояли две машины.

Знакомая Глебу «победа» имела вид довольно жалкий, но только внешне, начинка оказалась в полном порядке. Лоркипанидзе принялся доливать бензин, проверять масло, а Сиверов, включив компрессор, подкачивал колеса.

– Начинай, – Лоркипанидзе вытер руки ветошью и сел за стол некрашенного дерева, примостившийся в дальнем углу гаража.

– С чего начать?

– Начинать лучше всегда с самого начала, – назидательно, словно эта фраза к чему-то обязывала, сказал отставной генерал КГБ и положил локти на стол, пристально взглянул в глаза Глебу.

Тот кивнул:

– Знал бы я сам, как это все начиналось… – События шли своим чередом. Но в какой-то момент они коснулись и тебя.

Вот этот момент меня и интересует.

Сиверов взялся рассказывать сжато и быстро. Он просто передавал факты, которые ему были известны.

Генерал Лоркипанидзе внимательно слушал, время от времени кивал и задавал короткие вопросы.

Когда Глеб назвал фамилию генерала Потапчука, Лоркипанидзе хлопнул ладонью по столу:

– А я-то думал, он уже вышел в отставку! Оказывается, еще нет. Что ж, рад слышать, что в органах еще остались порядочные люди.

– Вы его знали?

– И довольно близко. Когда-то он работал под моим началом, но это было давно. Потапчук тогда еще был, если мне не изменяет память, майором.

– Даже не верится, – сказал Глеб, – что когда-то вы, Амвросий Отарович, были полковником, а Потапчук – майором… – Знаешь, Глеб, мы – старики – столько помним, что иногда даже становится не по себе.