– Алло, я слушаю, – произнес в трубке молодой женский голос – видимо, уже не в первый раз.

– Здравствуй, лапа, – с ходу беря привычный в таких случаях тон, проворковал Арцыбашев. – Нас тут шестеро, – он покосился на Воробейчика, – пардон, пятеро мужиков, и все изнывают без женской ласки. Нельзя ли нам как-нибудь помочь?

– проспись, козел, – холодно посоветовал ему все тот же голосок. – Это вокзал, а не бордель.

Арцыбашев уронил руку с трубкой вдоль тела и обвел укоризненным взором давящихся от хохота собутыльников.

– Девушка велела передать, что вы козлы, – печально сказал он. Лицо у него совсем онемело, а язык едва ворочался. Он снова подумал, что пить больше не следует ни в коем случае – даже из женской туфельки. “Особенно из туфельки, – поправил он себя. – С этими тварями надо держать ухо востро, иначе проснешься в чем мать родила”.

Кто-то уже звонил по телефону, разыскивая девочек по вызову. Задача была довольно сложная ввиду позднего часа. В одном месте им сказали, что все девочки уже в разгоне, в другом, услышав, что требуется пять особ женского пола, сразу бросили трубку, вообразив, по всей видимости, невесть что, и только четвертая по счету попытка увенчалась успехом.

Девочки прибыли через полчаса. Самой старшей из них было никак не меньше тридцати пяти, а младшая на вид едва-едва дотягивала до шестнадцати. Все пятеро здорово смахивали на дешевых привокзальных шлюх, но цену заломили такую, что видавший виды Арцыбашев в некотором удивлении задрал кверху правую бровь. Впрочем, торговаться он не стал, поскольку уважал деловую хватку во всех ее проявлениях. Девицы верно оценили ситуацию, сопоставив обстановку офиса с состоянием клиентов, и Евгений молча распахнул бумажник навстречу этим юным (и не очень юным) варваркам, проигнорировав слабые протесты своих коллег и собутыльников. За это коллеги и собутыльники уступили ему сомнительную честь воспользоваться прелестями самой молодой из представительниц древнейшей профессии. Арцыбашев не ждал от нее многого, но девочка оказалась умелой, и он неожиданно для себя получил настоящее удовольствие.

Разошлись уже под утро, в третьем часу. Арцыбашев запер офис вместе с дрыхнувшим в углу Воробейчиком, которого так и не удалось растолкать, и последним спустился в вестибюль. Сонно моргающий охранник выпустил его на улицу, в душистую предутреннюю прохладу майской ночи. Арцыбашев зажег сигарету и немного постоял на крыльце, неторопливо покуривая и слегка покачиваясь от усталости и хмеля. Ночной воздух отчетливо пах молодой листвой, хот-догами и выхлопными газами, фасады зданий и тротуар были залиты мягким розовато-оранжевым светом фонарей повышенной интенсивности и лихорадочным разноцветьем реклам. Мимо проносились машины, по выложенным фигурной плиткой тротуарам, шаркая подошвами, переговариваясь и смеясь, бродили какие-то люди, и Арцыбашев снова, в который уже раз, подумал, что Москва сильно изменилась в последние годы, а главное, совершенно перестала спать. Откуда-то доносилась музыка, и даже стоявшая на противоположной стороне дороги патрульная машина казалась просто лакированной игрушкой.

Арцыбашев спустился с крыльца, стараясь ступать твердо и двигаться строго по прямой – не потому, что боялся милиции, а потому, что старался убедить себя самого в том, что не потерял способности передвигаться. Его “ягуар” стоял чуть поодаль, хищно прижавшись к бровке тротуара и сияя отраженным светом фонарей.

Евгений опустился на сиденье и позволил обтянутой натуральной кожей пенистой резине заботливо обхватить его сзади и с боков. Его неизменно забавляло это ощущение потери веса, возникавшее всякий раз, когда он садился за руль своего автомобиля.

В голове у него все-таки основательно шумело, перед глазами плыло и даже, кажется, двоилось. Вызванная алкоголем эйфория стала постепенно проходить, сменяясь сухостью во рту, легкой тошнотой и пока что вполне терпимой головной болью. “Вот именно, пока что, – с вялым неудовольствием подумал Арцыбашев. – Так это я еще пьяный. А вот что будет, когда протрезвею… Однако до дому мне в таком виде не доехать, это факт”.

Приняв решение, он запустил двигатель и включил фары. Приборная панель загорелась мягким зеленоватым светом. Трогаясь с места, Евгений ухитрился дважды заглушить мотор, слишком резко бросив сцепление, а потом едва не угодил под огромный, размером с небольшой грузовик, “шевроле " – пикап, который обогнул его, возмущенно рявкнув клаксоном. Арцыбашев вяло выматерился ему вслед, но тут же сокрушенно покивал головой: он был пьян.

Стоянка такси показалась через два квартала – именно там, где ей и положено было находиться. Евгений чуть было не проехал мимо, находясь в полудремотном состоянии, но как-то ухитрился вовремя встрепенуться, свернуть к обочине и даже довольно ловко пристроиться в хвост последней в очереди машине, почти ничего не разбив, если не считать передней фары своего “ягуара” и заднего фонаря таксопарковской “Волги”.

Таксист, разумеется, немедленно выскочил из машины и устремился к виновнику происшествия, изливая свое огорчение в потоках бессвязной брани. Спустя мгновение Евгений, резко тряхнув головой, вернулся к реальности и с удивлением обнаружил, что, оказывается, успел задремать и даже просмотреть коротенький сон про таксиста, который на самом деле даже не думал бегать и браниться, а только-только начал выбираться из своей машины. При этом он, казалось, никуда не спешил и вообще вел себя довольно нетипично: Арцыбашев почему-то считал, что в подобной ситуации московские таксисты – да и не только московские, пожалуй, – поступают немного иначе.

Таксист, высокий и широкоплечий малый примерно одного с Арцыбашевым возраста, неторопливо захлопнул дверцу своей “Волги” и так же неторопливо двинулся к сидевшему за рулем “ягуара” Евгению. На ходу он слегка прихрамывал – возможно, у него была повреждена нога, а может быть, он ее просто отсидел, поджидая пассажира. Приблизившись вплотную, он небрежно облокотился о крышу “ягуара”, наклонился к открытому окну и довольно миролюбиво, хотя и с оттенком раздражения, лаконично поинтересовался:

– Ну?

– Извини, командир, – неожиданно для себя самого глупо хихикнув, сказал Арцыбашев. – Нарезался до.., до упора, в общем, нарезался. Домой не подбросишь?

– Гм, – сказал таксист. Этот парень явно не заканчивал курсов ораторского мастерства – даже краткосрочных.

– Вот, – сказал Арцыбашев, протягивая в окно ком мятых зеленых бумажек, – тут тебе и на ремонт хватит, и на все… Подбросишь?

Таксист расправил деньги на большой ладони, раздвинул их веером, пересчитал, повернувшись к свету, положил несколько купюр в карман, а остальное протянул обратно.

– Забери, – сказал он. – Проспишься – все волосы на заднице повыдергиваешь. На эти бабки новую “Волгу” можно купить. Давай, двигайся.

– Вот и купил бы, – проворчал Арцыбашев, убирая деньги в бумажник и с трудом переползая на пассажирское место. – На запчасти. Я тут частенько проезжаю… Что за черт? Не машина, а медвежий капкан…

– У тебя штанина за рычаг зацепилась, – сказал таксист, терпеливо стоявший у открытой дверцы и наблюдавший за возней Арцыбашева. В интонации, с которой он это произнес, Евгению почудилось что-то смутно знакомое. Впрочем, это наверняка была навеянная парами алкоголя иллюзия – знакомых таксистов у Арцыбашева сроду не водилось.

– Сам вижу, – буркнул он, сдергивая задравшуюся почти до колена штанину с рычага переключения скоростей. – А хорошо, что мы не пауки какие-нибудь! У нас всего четыре конечности, и то за все подряд цепляемся, а у них – целых шесть…

– Восемь, – поправил таксист, садясь за руль и подавая машину назад. “Ягуар” с негромким скрежетом отцепился от заднего бампера “Волги”, звякнуло потревоженное стекло.

– Ну восемь.., – не стал спорить Арцыбашев. – А ты откуда такой грамотный?

– Из сто двадцать третьей средней школы, – рассеянно ответил таксист, переключая передачу и выезжая со стоянки.

– Чего?! Так я же тоже из сто двадцать третьей! Почему тогда ты про паука знаешь, а я нет?