Домой…

Тихонько открыв своим ключом дверь, Банда на цыпочках, стараясь не шуметь, вошел в квартиру.

В эти предрассветные часы сон у человека особенно сладок, и Александр не хотел, чтобы его появление нарушило покой дома, в котором жили самые дорогие и любимые его люди.

Тихонечко сняв кроссовки, он крадучись пробрался в ванную и долго с удовольствием плескался в душе, смывая с себя и пыль, и пороховую гарь, и страшную усталость. Он чувствовал, как его тело наливается бодростью и силой. В какой-то момент ему даже показалось, что теперь, после такой зарядки энергией, он ни за что не сможет уснуть.

Но выбравшись из-под душа и энергично растираясь полотенцем, Сашка понял, что если мгновенно не доберется до подушки, то уснет прямо в ванной — страшное напряжение боя наконец-то отпустило его, и расслабленный организм теперь буквально требовал, полноценного отдыха.

Он вышел из ванной и все так же тихо прокрался в комнату, где мирно спали Алина и Никитка.

Наклонившись над кроваткой сына, Банда несколько минут с нежной улыбкой рассматривал малыша, потом, поборов желание дотронуться до него — погладить, поцеловать, — отошел, аккуратно забираясь под одеяло к жене.

Он очень старался все делать тихо и, уже закрывая глаза и вытягиваясь на кровати в полный рост, был уверен, что ему это неплохо удалось.

Но тишину ночи вдруг взорвал жаркий и довольно громкий шепот Алины:

— Знаешь что, Сашка, пока что, конечно, спи.

Но завтра я поговорю с тобой очень серьезно.

Наверное, если бы не боязнь разбудить сына, она бы кричала — слишком много горечи, слишком много невыплаканных слез было в ее шепоте.

Банда нежно обнял жену, стараясь поцеловать ее в шею:

— Ну что ты, милая! Видишь же — все хорошо. Я вернулся. Обычная тренировка…

Но Алина резко отстранилась и демонстративно отодвинулась на противоположный край кровати:

— Спи. Ты ведь, догадываюсь, устал, как собака. И я тоже устала, между прочим. От тебя, кстати. Ясно? Мне это в конце концов надоело…

— Что именно, Алинушка? — снова потянулся к жене Банда, стараясь смягчить ее своей нежностью и успокоить своей невозмутимостью.

— Ничего особенного. И вообще — спи. Разборки с тобой будут завтра.

Она замолчала, отвернувшись от мужа, и в комнате повисла тишина.

Банда полежал еще несколько минут с открытыми глазами, стараясь вникнуть в сказанное ему женой, но вскоре усталость доконала его, и он не заметил, как уснул. Так спят на Руси мужики, выполнив тяжелую и важную работу.

А Алина еще долго ворочалась, придумывая, какими словами наутро она начнет с Бандой разговор.

Но вскоре и она успокоилась и, хитро улыбнувшись, тихонько прижалась к спящему мужу, пользуясь тем, что он во сне этого все равно не почувствует, и тоже заснула…

— Так ты помнишь, Александр, что я с тобой хотела сегодня поговорить?

Алина стояла у плиты на кухне, готовя только что проснувшемуся Банде то ли завтрак, то ли обед — он дрых без задних ног аж до часу дня, чего с ним раньше никогда еще не случалось.

Сашка притулился в уголке мягкого диванчика, с любовью и нежностью рассматривая красавицу жену и безмятежно вдыхая запахи жарящихся котлет и картошки.

— Хорошо-то как, Алинушка!

Он совсем не был настроен на какие-то никому не нужные разборки и все еще не верил, что Алина завела с ним этот разговор на полном серьезе.

Но жена в отличие от него была настроена решительно.

— Ты меня слышал или нет?

— Да слышал, конечно, но только, по-моему, здесь нам обсуждать нечего…

— Это по-твоему, а не по-моему. Ты помнишь вообще, сколько мне лет?

— Конечно. Сейчас. Ты с семидесятого года — значит, тебе в этом году…

— Пошел ты! — она в гневе даже замахнулась на него кухонным полотенцем, подвернувшимся под руку. — Считать еще здесь будет, дурак несчастный. Так не может запомнить…

— Нет, я помню…

— Саша, все это — явления одного порядка. Ты должен осознать это.

— Что? Какие явления? Какого порядка? Алинушка, что-то я совсем ничего не понимаю. Ты о чем? — теперь он тоже говорил серьезно и даже встревоженно: до него дошло наконец, что жена совсем не шутит.

— Ты что, не чувствуешь, как, ты отдаляешься от нас? От меня, от Никитки?

— Как ты можешь так говорить…

— Могу! — в сердцах выкрикнула Алина. — Могу! Я столько вынесла, столько вытерпела, что теперь все могу говорить. Ясно тебе?

— Ясно, — согласился Банда, поспешно поднимая руки в знак того, что он сдается. Он благоразумно решил, что сейчас самым правильным будет выслушать жену, чтобы понять, что ее мучает и угнетает.

— Тебе на нас совсем наплевать.

— Но Алинушка… — все-таки не выдержал он, но жена оборвала его:

— Ты можешь послушать в конце концов?

— Могу.

— Тебе на нас наплевать. Ты уходишь по тревоге в ночь. Черт знает где бываешь и что делаешь…

— Ты меня ревнуешь?

— Дурак! Я знаю, что ты ходишь не на увеселительные прогулки. Если бы ты где-то развлекался, это было бы, может, не так обидно.

— Ну, жена, ты даешь! — на самом деле удивился подобному пассажу Банда.

— Да! Если бы развлекался — тогда понятно: разлюбил, что поделаешь. И я бы тебя в ответ разлюбила, за это можешь быть спокоен.

— Алина, ну перестань…

— А так ведь любишь. И мы тебя очень любим. И мы хотим, чтобы ты был нормальным, спокойным человеком. Мы хотим нормального, обыкновенного человеческого счастья, понимаешь? Мы с Никиткой хотим, чтобы наш папа ночевал с нами дома, защищал нас, помогал нам…

— Но я ведь часто бываю с вами. Почти каждую ночь. Такие вызовы очень редки…

— Ага, по три раза в месяц!

На это Банде и в самом деле возразить было нечего — тут Алина была права.

— Я тебя почему про свой возраст спросила… Я же еще молодая совсем, в принципе, — чуть засмущалась Алина, ей было неловко так говорить о себе.

— Конечно…

— …а погляди, на кого я стала похожа!

— Ты очень здорово выглядишь. Я тебя очень люблю, крошка моя. Ты же знаешь!

— Пошел ты! — уже мягче ругнулась она, и это выдало крайнюю степень ее возбуждения.

Банда от удивления даже покрутил головой, сделав свой характерный жест, — как будто воротничок рубашки слишком сильно сдавил ему шею.

— Ты знаешь, что я весь вчерашний день напролет проплакала? Ты знаешь, что мне надоело каждую ночь, когда тебя нет рядом, видеть сны, в которых ко мне приходят самые черные вести о тебе?

— Алина!

— Ты знаешь, Александр, — не слушая его, продолжала жена, — что у меня уже все нервы истрепаны этим бесконечным тревожным тягостным ожиданием — вернешься, не вернешься? Живой, не живой? Ранят, покалечат…

— Типун тебе на язык, — не преминул ввернуть Банда отчасти шутливо, а отчасти очень серьезно, и это не укрылось от внимания жены.

— Вот видишь!

— Алина…

— Ну скажи, как нам жить дальше? Когда ты избавишь нас с Никиткой от бесконечных мучений?

Она смотрела на него сейчас в упор, и во взгляде ее было столько боли и страха, что Банда понял — действительно, пришло время им поговорить очень и очень серьезно.

Он встал, подошел к жене; и аккуратно обнял ее за плечи, усаживая за стол:

— Ты садись, я сам все приготовлю.

Алина послушно села, не сводя с него глаз.

Банда подошел к холодильнику и достал оттуда ее любимое холодное шампанское. Он всегда держал про запас бутылочку.

Затем сходил в гостиную и принес оттуда два замечательных бокала из богемского хрусталя — бесценное сокровище Настасьи Тимофеевны.

Банда справедливо рассудил, что в данном случае теща бы не обиделась на него за самоуправство.

Разложив еду по тарелкам, он открыл шампанское, разлил по бокалам и сел напротив жены.

За все это время ими не было произнесено ни одного слова, но это, наверное, было и к лучшему — тишина будто настраивала их обоих на серьезный разговор.