Литмир - Электронная Библиотека

– Долго добирались, – заметил он вместо приветствия, подойдя к группе вооруженных лопатами и веревками людей. Голос его звучал недовольно и жестко.

– А мы-то при чем? – проворчал одетый в армейский бушлат доперестроечного образца здоровяк, чье округлое брюхо выдавало в нем большого любителя пива. Он стоял опираясь о черенок совковой лопаты, вызывающе вздернув жидкую рыжеватую бороду, украшавшую его жирный подбородок. – Я говорил: дайте нормальную машину, на хрена вам эта конспирация… Кого боимся, не пойму. Нет, блин, заставили ездить на этой консервной банке… Вот и заглохли посреди дороги. Два раза менты возле нас останавливались. Куда, грят, собрались, ребята? На рыбалку, говорим… Хорошо, не догадались кузов осмотреть. Они бы охренели, если бы эти удочки увидели, – он кивнул на лопаты. – Так что претензии не по адресу.

– Ладно, – после короткой паузы сказал лысоватый пассажир джипа. – Ты закончил свою речь?

Толстяк неторопливо и обстоятельно высморкался в два пальца, вытер руку о торчавшие из кармана бушлата рабочие рукавицы и спокойно ответил:

– Пока что да.

– Тогда за работу. И шевелите задницами, если хотите управиться до света. У вас осталось не так уж много времени.

– У нас, – поправил его толстяк. – Или ты оформил перевод?

– Много треплешься, Костыль, – процедил сквозь зубы лысый.

– Ладно, ладно," – примирительно проворчал пузатый Костыль. – Показывай которая. Вот будет хохма, если мы не того жмура выкопаем!

Позади кто-то фыркнул в кулак. Лысый пассажир джипа скорчил кислую мину и скривил губы.

– Очень смешно, – сказал он. – Пошли! Он двинулся вперед, светя под ноги своим мощным японским фонарем и время от времени переводя его луч на свежие могилы, чтобы сориентироваться. Они прошли метров двадцать и остановились перед недавно насыпанным продолговатым холмиком, старательно оглаженным лопатами и почти целиком скрывавшимся под аккуратно составленными шалашиком венками. Ленты на венках еще не успели поблекнуть. “Дорогому сыночку от безутешной мамы”, – было выведено на ближайшей. На черной жестяной табличке, приколоченной к временной деревянной пирамидке, опытной рукой художника из похоронного бюро были выведены имя, фамилия и даты рождения и смерти. Если верить надписи, парню, лежавшему под этой пирамидкой, было ровно двадцать лет. “Погиб в Чечне”, – гласила выведенная чуть ниже дат строчка.

– Садриев Ильдар Ильясович, – вслух прочел Костыль. – Чурка, что ли?

– Татарин, – поправил кто-то.

– Эх, Расея-матушка! – со вздохом сказал Костыль и вогнал лопату в рыхлый холмик. – Не держава, в натуре, а какой-то упырь. Ты глянь: сам татарин, воевал за Россию, копыта откинул в Чечне, а закопали в Москве.

– Думай, что говоришь, – сказал один из его коллег, деловито и аккуратно отставляя в сторонку венки. – Кого это в Москве закопали? Да боже сохрани!

– Да, – согласился Костыль, – это я загнул. И впрямь, не приведи господи… Ну, орлы, навались!

Рыхлый, еще не успевший просесть и слежаться суглинок легко подавался под лезвиями лопат. Работая со сноровкой бывалых землекопов, приехавшие в старом “LT” люди за каких-нибудь сорок минут вскрыли свежую могилу. Вскоре лопаты заскребли по оцинкованной крышке гроба.

– Главное, чтобы ошибки не вышло, – сказал неугомонный Костыль, умело подводя сброшенные в могилу брезентовые шлеи под оба конца цинкового ящика. – На хрена нам эти консервы?

Никто не засмеялся: нарисованная Костылем перспектива вряд ли могла показаться привлекательной даже завзятому некрофилу. Те, кого хоронят в закрытых цинковых гробах, как правило, выглядят далеко не лучшим образом, а уж запах…

Общими усилиями из ямы выудили сначала тяжеленного Костыля, а потом, покряхтывая от натуги и сдавленно матерясь, и длинный цинковый ящик, который еще не успел окислиться и свежо поблескивал в лучах двух карманных фонарей гладкими металлическими боками. Гроб почти бегом отнесли к машине и погрузили в кузов, забросав ветошью, а могилу тщательно засыпали, вернув на место венки и старательно уничтожив все следы своего пребывания.

…Когда машина тронулась, сидевший ближе всех к цинковому ящику белобрысый парень лет двадцати пяти, одетый в испачканный землей брезентовый дождевик и резиновые сапоги, торопливо закурив, сказал:

– Слышишь, Костыль? По-моему, это дерьмо все-таки воняет.

Костыль добродушно хохотнул и тоже закурил, со щелчком откинув крышечку никелированной “зиппо”.

– Дурак ты, Окунь, – ответил он. – Деньги не пахнут. Это, между прочим, еще древние римляне придумали. Башковитые были ребята.

– Так то деньги, – проворчал Окунь, но спорить не стал: скорее всего исходивший от гроба едва уловимый трупный запашок ему просто почуялся.

Позади, светя фарами и держась на приличной дистанции, ехал джип. Под ногами погромыхивали сваленные кучей лопаты, сквозь прорехи в брезенте тянуло сырым, холодным сквозняком. Толстопузый Костыль с натугой наклонился вперед, пошарил под скамьей и выудил оттуда какой-то завернутый в тряпку продолговатый предмет. Размотав ветошь, он любовно провел по стволу автомата рукавом телогрейки, снова пошарил под сиденьем и со щелчком вставил на место снаряженный магазин.

– Ты чего, Костыль? – насторожился Окунь.

– Береженого Бог бережет, – ответил Костыль и пристроил автомат между колен.

Окунь неодобрительно пожал плечами, но, подумав несколько секунд, не удержался и засунул правую руку в карман дождевика, положив ладонь на рукоять пистолета. Ему подумалось, что Костыль прав: никто не знает, что может стукнуть в голову ментам, да и ФСБ в последнее время что-то зашевелилась… Кроме того, толстяк мог знать больше всех остальных. Принимая во внимание то, чем они занимались. Окунь не удивился бы, узнав, что Костылю поручили ликвидировать всю группу во избежание утечки информации. По законам военного времени, так сказать…

Окуню было неуютно и стало еще неуютнее, когда “фольксваген” вдруг резко тормознул, клюнув носом, свернул к обочине и остановился. Костыль, который, казалось, дремал, держась обеими руками за ствол автомата, вскинул голову и приник лицом к окошечку, прорезанному в задней стенке кабины. Сидевшие в кузове вооруженные землекопы услышали лязг дверцы и голоса. Окунь непроизвольно вынул из кармана руку с зажатым в ней “Макаровым”. Большой палец сам нащупал кнопку предохранителя. Костыль предостерегающе поднял руку, одновременно прикрыв ствол автомата полой бушлата.

– Менты, – почти неслышно прошептал он. – Документы проверяют, суки. Сидеть тихо!

Белобрысый Окунь почувствовал, что его начинает охватывать паника. Что значит – сидеть тихо? Откуда взялись менты? Ведь лысый говорил, что все нормально, всем заплачено и дорога свободна… Неужели что-то сорвалось и пошло наперекосяк? Неужели рейд или, того хуже, кто-то дал ментам наводку?

– Вот дерьмо, – плачущим голосом прошептал он, – вот дерьмо-то! Влетели!

Костыль бросил на него оставшийся в темноте незамеченным яростный взгляд, но ничего не сказал, потому что звучавшие у кабины голоса двинулись вдоль кузова, неумолимо приближаясь к заднему борту, – ноющий голос водителя и властный, лениво-раздраженный голос гаишника.., точнее, гибэдэдэшника, черт бы его побрал. Придумали название – язык сломать можно!

Брезент с шорохом откинулся, открыв треугольное отверстие и впустив в кузов оранжевые сполохи работающего в ночном режиме светофора. В проеме возникло освещенное этими вспышками недовольное лицо под форменной фуражкой.

– Ну, командир, – послышалось нытье водителя, – ну, может, разойдемся по-хорошему? Ну, подумаешь, чуток скорость превысил… Ночь же, нету никого!

"Козел”, – подумал Костыль и состроил приветливую мину, готовясь выдать очередную байку о том, как они с ребятами собрались на рыбалку, но тут рядом с ним тонко, по-бабьи, взвизгнул обезумевший от страха Окунь. Костыль рванулся к нему, но было уже поздно: рука Окуня взметнулась вверх и вперед, “Макаров” громыхнул четыре раза подряд, и инспектор ГИБДД с превратившимся в кровавую маску лицом упал на мокрый асфальт.

2
{"b":"29918","o":1}