Наконец отложил документ в сторону:

– Как вы думаете?

– Насчет чего? – осведомился Холмогоров.

– Я считаю, что все сотворили сатанисты, – твердо сказал милицейский майор, – факты об этом говорят. Связали человека, поиздевались над ним. Если бы кому-то хотелось убить Пацука, он сделал бы это без всяких извращений. А кто, кроме сатанистов, станет вылавливать труп из реки и выставлять его в сарае для устрашения мирных граждан? Все приметы указывают на сатанинский ритуал.

– Извините, Анатолий Павлович, но вы знакомы с сатанинскими ритуалами, хотя бы по литературе?

– Не очень подробно, – неохотно признался майор Брагин.

– А я знаком, – Холмогоров подался вперед. – И ни одним сатанинским ритуалом вылавливание утопленника не предусмотрено. Они могут сердце сырым съесть, печень зажарить, могут пить кровь, могут сжечь человека живьем. На мой взгляд, Пацука пытали, заставляя в чем-то признаться.

– Что мог знать Пацук?

– Например, кто убил Стрельцова. Не зря же утопленника притащили в сарай?

– Если притащили, значит, знали, кто его убил. Что у вас еще есть, товарищ советник?

– Я уже вашему криминалисту говорил о материи. В нее оклад был завернут, вы бы ее матушке показали для опознания.

– Покажем, если посчитаем нужным. Холмогоров, хоть и понимал, что убеждать майора бесполезно, все же хотел иметь чистую совесть. Поэтому предпринял еще одну попытку:

– Это не сатанисты, я вам говорю как специалист.

– Вы не специалист, специалисты погоны носят, – самодовольно заявил майор Брагин, – а советник. Вот советы и давайте, а слушать их или нет – наш вопрос, – сказав это, Брагин звонко ударил кулаком по колену и тут же скривился от боли. – Ножом меня пырнули, – пожаловался он Холмогорову, – еще когда лейтенантом был, сухожилие на одном волоске висело. Значит, так, товарищ советник Андрей Алексеевич Холмогоров, не нравится мне все, что произошло. Отца Михаила вы обнаружили, два новых трупа тоже на вашей совести. Если еще один труп найдете, то уж не взыщите, разбираться с вами придется. Взял бы я с вас подписку о невыезде, но вы, говорят, до сорока дней по Михаилу Летуну оставаться в Борисове все равно собираетесь, так что поверю на слово. Вы уж Бога не гневите, если надумаете уехать, позвоните мне по телефончику. А теперь вы свободны, – и майор Брагин залихватски козырнул.

"Однако он и дурак, – беззлобно подумал Холмогоров и тут же устыдился этой мысли. – Каждый человек находится на своем месте. Худо ли бедно, но работу свою Брагин делает, преступления расследует. И не его вина, что мотивы последних убийств выше его понимания. Майор идеально подходит для работы в небольшом городке, тут гений от сыска и не требуется, надо быть лишь внимательным и честным. А эти качества у него, по-моему, есть. На месте Брагина я бы тоже отнесся к приезжему из Москвы с подозрением”.

– Мы еще успеем на службу? – спросил Холмогоров, когда Иван Спиридонович Цирюльник забрался в машину.

– На какую службу? – удивился тот, напрочь забыв о приезде отца Максима из Минска. – Вот оно как, за делами житейскими о божественном забываем.

Всю дорогу до храма Иван Спиридонович крестился и шептал слова молитвы, то и дело косясь на Холмогорова и недоумевая, почему тот ведет себя так невозмутимо.

– Вы на службу пойдете? – прошептал Цирюльник.

– Обязательно. После службы и поговорим. Церковный староста был уверен, что у такого человека, как советник патриарха, обязательно есть свое объяснение происшедшему. Сам же он терялся в догадках и не мог свести концы с концами, нарисовать какую-то пусть и ошибочную, но цельную картину.

Благодаря местному эфэм-радио, вернее, благодаря выступлению по нему церковного старосты на утреннюю службу в храм собралось много народу. Но тогда еще никто из прихожан не знал страшной новости. К вечеру же и город, и окрестности буквально гудели от пересудов, и на вечернюю службу в храме народу собралось, как на Пасху, – люди стояли даже на паперти.

Отец Максим с удивлением рассматривал народ и поинтересовался у церковного старосты:

– У вас всегда так?

– Нет, только сегодня.

Пришел и слепой ди-джей Игорь Богуш. Его придерживала за локоть соседка, чтобы не затерли в толпе.

Едва началось богослужение, разговоры смолкли. Все терпеливо ждали его окончания, никто не собирался уходить, надеясь, что проповедь приезжего священника (как-никак он из Минска, из экзархата) сможет хоть чуть-чуть прояснить ситуацию. Люди ожидали услышать точку зрения церкви. Но отец Максим ни словом не обмолвился об убийстве Кузьмы Пацука.

Сразу же после службы, когда были погашены свечи и закрыты церковные ворота, возле храма, у могилы убитого отца Михаила, произошло стихийное собрание. Люди обменивались новостями, чтобы потом разнести их по городу. Майор Брагин даже выделил усиленный наряд милиции, два уазика и “скорая помощь” дежурили на площади.

Сам майор в штатском, с пистолетом под мышкой прохаживался среди народа и прислушивался к разговорам. Но едва он приближался к спорящим, разговоры тут же стихали. Все вежливо здоровались с майором, на что он отвечал:

– Я сейчас не на службе, комментарии будут попозже в прессе.

Холмогоров и Регина нашли друг друга не сразу, хотя и искали встречи.

– Я знала, вы окажетесь поближе к могиле отца Михаила, но не сразу смогла пробиться. Много желающих положить цветы и поклониться кресту.

– Не столько поклониться, сколько посудачить, – сказал Холмогоров. – Идемте отсюда.

Местные женщины провожали Регину и Холмогорова внимательными подозрительными взглядами, но ничего плохого никто так и не сказал. Дети многих прихожан учились в школе, где преподавала Регина. От детей об учительнице родители ничего плохого не слышали, а возводить напраслину, стоя возле церкви, язык не поворачивался даже у закоренелых сплетниц.

– Что вы обо всем этом думаете? – спросила Регина, глядя в глаза Холмогорова.

– У меня такое чувство, – Холмогоров помедлил, а затем горестно произнес, – это еще не конец. Что-то движет всем происходящим, а вот что, не могу понять. Найдется причина, и все встанет на свои места, каждое движение, каждый поступок получит объяснение.

– Скорее бы, – произнесла молодая женщина, и по ее лицу Холмогоров понял, что Регина боится. – Отец говорил, что у нас в городке подобные трагедии случались и раньше. Отец сегодня даже нарисовал график. Каждые тридцать лет в Борисове происходят жуткие события: то сгорит несколько домов вместе с людьми, то две свадебные лодки перевернутся посреди реки и почти все гости утонут. А зимой перед началом войны во время учений тридцать солдат утонули в реке, под ними проломился лед, хотя зима была лютая и лед был толщиной в полметра. И машины переезжали через реку, и трактора, а пошли люди лед провалился, все до единого ушли на дно.

– Всему можно найти свое объяснение, – сказал Холмогоров, держа Регину за локоть. – Если все утонули, значит, в этом месте сильное течение, оно и затянуло людей под лед. А если течение быстрое, то лед тонкий, не успевает нарастать.

– До этого по льду прошли машины, лошади везли сани с зерном…

Холмогоров пожал плечами:

– Мы не можем понять того, что происходит на наших глазах, чему мы являемся свидетелями. А события шестидесятилетней давности тем более не доступны пониманию.

– Вы говорите со мной, Андрей Алексеевич, как с ребенком. Пытаетесь успокоить, да?

– Конечно, пытаюсь. Вижу, вы взволнованы, расстроены.

– Отец еще рассказал, что дом пасечника три раза жгли: два раза – в девятнадцатом столетии и в двадцатые годы.

– Дом пасечника? – у Холмогорова тотчас перед глазами возникло видение: дом из красного кирпича, абсолютно нежилой с виду, заколоченные ставни, закрытые на замок ворота.

Подобные дома обрастают легендами, их стараются обходить стороной. – Пасечник у вас легендарная личность?

– Он – самая настоящая легендарная личность, его фамилия, между прочим, Жандармов.